Автор знаменитого "Левши" Николай Семенович Лесков не раз бывал в наших краях. Отдыхал, приезжал по делам. Впервые он побывал в Риге в 1863 году — по поручению министра народного просвещения Александра Васильевича Головнина. Цель командировки — познакомиться с жизнью раскольников, как тогда называли старообрядцев, выяснить возможность открытия официальной школы для их детей…
Перед тем как отправиться в Ригу, Николай Лесков заручился поддержкой петербургских староверов. Получил от них рекомендательные письма. "Тебе мы дадим верные письма к таким людям, которые тебе все покажут, и ты принеси министру правду; другого, кого мы не знаем, того не хотим, и тот ничего не увидит", — говорили они.
"Самое веское из сих рекомендательных писем, — вспоминал Лесков, — было писано на полоске синей толстой бумаги, вырванной из переплетенной счетной тетради, а заключалось в следующей несложной редакции: "Сему верь" — а вместо подписи "слово–титло" (Бог весть что оно означало)".
19 августа 1863 года рижский генерал–губернат
Ознакомившись с архивными делами, Лесков решил перебраться в Московский форштадт, чтобы изнутри увидеть жизнь староверов. Барон Ливен не возражал.
Писатель вспоминал:
"Я познакомился с Ломоносовым, и он, довезя в своем экипаже до отеля, штудировал меня целую ночь… Наконец привезли на Московский форштадт… в дом эконома Ионы Федотовича Тузова… Но шли дни с мирными обедами и задушевными беседами, а я узнавал очень мало. "Погоди, — отвечали мне. — С летами все узнаешь". Я ездил с раскольницами за город, на общественную мызу Гризенберг; со всеми стал как свой, а по вечерам и ночам таскался в черные дыры раскольничьего пролетариата, где… нашел много вещей, необыкновенно интересных в беллетристическо
В конце концов писателю показали главное, ради чего он приехал, — "секретную школу", которая "находилась на песках, в небольшом домике Аллилуева". Школу старообрядцы называли "Марочка" — по имени учителя Маркияна Емельянова.
Лесков писал:
"Когда я впервые вошел в школу, там стоял гул — словно молодой рой отроился… Марочка, изрядно пьяный, валялся на лежанке в своей комнате и сильно растерялся… Школа Марочки — учреждение вполне ничтожнейшее… Оно ясно убеждает в негодности школ, устраиваемых самими раскольниками, без руководства людей просвещенных…"
Итогом командировки стали докладная записка министру и целый ряд статей в столичных журналах и газетах о рижских старообрядцах. Писатель был категорически против "секретных школ": "Я решительно отвергаю всякую возможность предоставлять образовательную инициативу необразованному расколу. Из этого кроме шутовства ничего не выйдет". Лесков считал, что одной из препон к развитию образования среди старообрядцев является их консерватизм: "Букварь чтоб был старый, с прусского… Грамматику ввести, изданную при царе Алексее Михайловиче". Хотя барон Ливен смотрел на "секретные школы" сквозь пальцы: "Пусть лучше чему–нибудь учатся".
И все же старания Лескова не пропали даром. В 1873 году в Риге была открыта первая школа для старообрядцев. Староверы не возражали, чтобы в ней преподавали и "люди просвященные, пусть и православные".
С конфиденциальным
В 1879 году писатель приехал отдыхать на взморье. "На нашем морском берегу в настоящее время проживают редкие гости, — писал 24 июля "Рижский вестник". — Наш знаменитый писатель Иван Александрович Гончаров, творец "Обломова", "Обыкновенной истории", "Обрыва" и других хорошо знакомых публике произведений, и Николай Семенович Лесков–Стебницки
Лесков остановился в Карлсбаде (ныне Меллужи) в пансионате отставного прусского унтер–офицера Регезеля. О своей жизни здесь он писал в письме редактору журнала "Русский рабочий" Марии Пейкер:
"Я поселился согласно совету Эйхвальда на берегу моря в 1,5 верстах от Дуббельна, в местечке Карлсбад. Место тихое, обитаемое "литератами". Все дачи в сосновом лесу, грунт песчаный, море мелкое и мало соленое; живу в Анцен–Гаузе. Это длинный, как фабрика, дощатый сарай с окнами. Посередине идет коридор, и по обеим сторонам кельи, из которых из одной в другую все слышно, так что надо чихать и сморкаться с осторожностью, которой немецкие "литераты", к сожалению, напрасно не соблюдают. Живу я "на харчах у немца", и харчи эти очень плохи. Прислуга не говорит ни на каком человеческом языке… Скуки здесь вдоволь, а грубо циничного немецкого разврата еще более…"
Но Карлсбад привлекал Лескова как тихое уединенное место, где ему никто не мог помешать работать. То, что вокруг не говорили по–русски, его в какой–то мере устраивало: не приходилось отвлекаться. За месяц писателю удалось сделать достаточно много. Здесь были написаны рассказы "Однодум", "Шерамур", заново переделано "Честное слово", закончены "Архиерейские встречи".
"Работы у меня много, — сообщал Лесков в письме к Пейкер, — и не знаю, как ее переделать. Желаю все это кончить здесь до 20–25 июля…"
Карлсбад давал возможность писателю совмещать приятное с полезным. "Купанье в море мне всегда приносило пользу, да и работается в этих купальных городах прекрасно", — писал он.
Во второй раз Лесков приехал на здешние воды в 1885 году. Итогом поездки стал рассказ "Колыванский муж", в котором он повествует о местных иванах, не помнящих родства. Герой рассказа — славянофил — неожиданно женится на немке, онемечивается, дети получают немецкие имена и уже не говорят по–русски.
В рассказе — и словесный портрет великолепного доктора, который когда–то работал на Рижском взморье, — Вильгельма Нордштема:
"Чудесный старик–немец и терпеть не мог остзейских немцев, все ругал их по–русски "прохвостами". Больных заставлял ходить по берегу то босиком, то нагишом. В аптечное лечение не верил нисколько и над всеми докторами смеялся. Исключение делал только для одного московского Захарьина… Ходил часто без шапки, с толстой дубиной в руке, ел мало, вина не пил и не курил и был очень умен…"
Все написанное Лесковым об Остзейском крае позволило российскому читателю лучше узнать о здешних нравах и порядках. В конце концов, и власти предержащие приняли ряд законов, и уже в 1890–е годы русские жители, наконец, практически уравнялись в правах с балтийскими немцами…
Илья ДИМЕНШТЕЙН.