тете, и ПБК их очень умело скрывал через различные коммерческие фирмы”, - заявила она.Когда эстонское государство или местное самоуправление, например, город Таллинн покупает эфирное время и рекламу на ПБК, простой телезритель в Нарве оказывается в ситуации, когда он сначала видит на российском телеканале передачу, в которой может быть полно кремлевской пропаганды, а в промежутках вклинивается эстонская реклама и новости.
“И если в рекламе говорится “у нас в Таллинне” или “у нас в Каубамая”, то где это самое “мы” – в Москве или Эстонии?” – вопрошает Лауристин. Таким образом граница между тем, что такое Эстония и что такое Россия, по мнению Лауристин, исчезает.
Поскольку ПБК передает и местные новости и эстонскую рекламу, он становится для неэстонца каналом, который говорит об Эстонии. “Он же не знает и не гуглит, кому принадлежит этот канал. Для него это канал, который говорит об эстонских делах”, - заявила Лауристин, добавив, что русскоязычное население больше заинтересовано в эстонских делах, чем в российских новостях.
“Вообще русский телезритель не очень интересуется политикой. Наши исследования показывают, что очень многие из них критически относятся к российской пропаганде и понимают, что это пропаганда, они даже скептичны”, - констатировала профессор.
“Гораздо труднее контролируемое влияние – когда граница исчезает и они живут одновременно в России и Эстонии. Это такое культурное влияние, которое, смешивая эстонский и российский материал, служит интересам политики Москвы”, - считает Лауристин.