Он с детства любил русский фольклор, а собирать устное народное творчество — песни, пословицы, поговорки, загадки — начал в середине 1920–х. В даугавпилсской газете писал: "Мы, русские, до самого последнего времени мало интересовались своим родным. Начиная с Петра Великого и кончая последними западниками, нам все время указывали на Запад, советовали его изучать, ставили его в пример, а посмотреть, что есть у нас самих, мы не удосужились. Сейчас еще не поздно. Есть еще время посмотреть на себя глубже, изучить себя. Это можно сделать, знакомясь с истоками духовной культуры русского народа — народным творчеством".
Эти мысли не менее актуальны и сегодня, когда русским Латвии тоже все время ставят в пример западную цивилизацию и советуют равняться на нее, а также на титульное население Латвии. Однако приводит это к обратным результатам — люди все больше поворачиваются лицом к России, проявляют интерес и к собственным корням, и к корням русских в Латвии. А корни эти многовековые, богатейшие. Об этом свидетельствуют и материалы, собранные Иваном Дмитриевичем. В книге "Фольклор русских крестьян Яунлатгальского уезда", выпущенной им в 1936 году, одних народных песен какое разнообразие: детские и хороводные, плясовые и беседные, семейные и шуточные, ямщицкие и солдатские, казацкие, сатирические, пародийные.
Очевидцы вспоминают, что свои первые материалы исследователь собрал в деревне Вознесенье Яунлатгальского уезда и в окрестностях: ходил по домам и просил старых женщин напеть песни, которые они слышали от матерей или бабушек. Были в деревнях и крестьянские русские хоры. Именно от них он записал много свадебных песен. Однажды по просьбе фольклориста хор, которым руководила Прасковья Семеновна Богатырева, инсценировал старинную свадьбу.
Позже старинный свадебный обряд существенно дополнился: в сентябре 1926 года о нем рассказала 60–летняя Фекла Пантелеевна Вознесенская из деревни Краули. Фольклорист заносил в тетрадь все детали — о рассказчиках, датах, населенных местах. Он приезжал к крестьянам не только с карандашом и тетрадкой — часть песен удалось записать на звукозаписывающий аппарат!
В двух деревнях наблюдал и описал старинный хоровод. Немолодые женщины, взявшись за руки, парами ходили взад–вперед и пели:
Соловейка миленький,
Ай, не хвищи–тка,
Не пой–ка, салавей,
Не хвищи–тка, младой,
Да по сударушке своей…
Иван Дмитриевич не только сам отправлялся в экспедиции, но и привлек к благородному начинанию десятки коллег — учителей сельских школ. Его статьи о русском фольклоре, о необходимости его собирательства выходили во многих газетах и журналах: "Слово", "Газета для всех", "Мой двор" и других. Русская общественность Латвии быстро заметила работы молодого подвижника. О них написали известный литературный критик Петр Пильский, исследователь старообрядчества Иван Заволоко. Даже в Париже в журнале "Современные записки" выходит отзыв на издание латвийского фольклориста.
Среди знакомых исследователя появляются известные рижане: художники, издатели, литераторы, вузовские преподаватели: Новоселов, Лукаш, братья Белоцветовы, Третьяков, Синайский. Вместе они нередко выезжают в фольклорные экспедиции в Латгалию. Хотя, откровенно говоря, вряд ли это способствовало работе. Не каждый деревенский житель захочет выступать перед десятками зрителей, скорее — в малом кругу. Знаю это по собственному опыту.
В 1974–1975 годах, когда я учился на филологическом факультете ЛГУ, мы дважды выезжали в фольклорные экспедиции — на Волгу, под Ярославль, в некрасовские места, и в Латгалию — в окрестности Межаре. А вел эти незабываемые экспедиции прекрасный преподаватель и человек, поэт Владимир Владимирович Мирский.
Но вернемся к Фридриху.
В середине 1930–х исследователь переезжает в Ригу, однако занятия фольклором не оставляет. Бывает в экспедициях, знакомится со сказителями — Ильей Богатыревым, Николаем Трифоновым, знатоком соленого солдатского юмора. Не перестает заниматься и педагогической деятельностью. Участвует в подготовке школьных праздников в Риге и Латгалии. Там Фридрих организовал семинар под названием "Учительские посиделки".
Иван Дмитриевич готовит к изданию и новую книгу — сборник сказок. Собран богатейший материал, но планам помешал 1940–й. Новая власть с подозрением отнеслась к "поповскому сынку". Накануне войны он арестован. Ожидает своей участи в тюрьме города Острова . Но тут приходят немцы, Фридрих на свободе. Возвращается в родную деревню, а после смерти жены — в Ригу. Учительствует. Победа над фашистами Ивану Дмитриевичу ничего хорошего не принесла — в октябре 1944–го он вновь арестован и сослан в Красноярский край.
А ведь вполне мог избежать этого — уехать в 1944–м на Запад. Но не захотел. Зачем? Ведь с немцами не сотрудничал. Да и как он будет там, на чужбине, без любимого дела, без Латгалии? Однако сталинская машина не пощадила его.
Из Красноярского края Фридрих возвратился только в середине 1950–х. Силы остались — ему еще нет шестидесяти. Не переквалифицировался в дворники или гардеробщики, а продолжил заниматься любимым делом. Работал и над систематизацией фольклорных материалов, большая часть которых была собрана еще до войны. Сбылась и довоенная мечта — в 1970–м вышла задуманная им когда–то книга сказок. А какое замечательное название — "Уговор не сердиться". Через два года еще один сборник — "Русский фольклор Латвии". Оба издания увидели свет с помощью Даугавпилсского пединститута и Латвийского госуниверситета.
В 1975–м Ивана Дмитриевича не стало. Он умирал счастливым — сделал все, что хотел. Уже после его смерти, в 2004–м, увидела свет еще одна его книга — "Частушки", изданная с помощью Юрия Ивановича Абызова.
"В кратком обзоре деятельности Фридриха трудно раскрыть во всей полноте его роль в деле собирания и изучения русского фольклора в Латвии, — писала после его смерти филолог Татьяна Макашина. — Иван Дмитриевич занимает главенствующее положение среди всех собирателей русского фольклора в этом районе как по собранному им огромному и уникальному материалу, так и по своей преданности делу собирания и популяризации этого материала".
Еще при жизни Фридрих начал передавать собранные им материалы в Пушкинский Дом, а сейчас там создан его фонд. Письма, фотографии, книги, документы, публикации — 183 единицы хранения. Не каждому земляку выпадает такая честь!
Илья ДИМЕНШТЕЙН.