Видео
В мире
Идея нового, еще девять лет назад задуманного фильма Петра Буслова считывается быстро — от родины, как и от кармы, не скроешься ни в путешествии, ни в трипе. Догонит — и напомнит о себе: ножом в пятую точку, подставой, тоской в глазах супруга. Отчаяние нашего, безродного, но и всюду неприкаянного, человека в фильме Буслова взорвется воплем «Русские, мы говно» — которому, конечно, тяжело сопротивляться. Пойди поспорь — если уже и гоанский рай загажен автобусами с гоп-туристами, а копы и свои же земляки не дадут задержаться даже на сезон, как старательно ни медитируй.
Куда легче сопротивляться, впрочем, самой «Родине». Это рыхлое, драматургически вязкое и бесконечно несовершенное кино. Сюжета толком нет — а когда есть, он отдает умозрительной, неживой конструкцией. Голоса вроде бы таких разных персонажей то и дело сливаются в одно на всех нечленораздельное, но ощутимо горькое мычание. Этот тяжелый, раздражающий эффект — как от манной каши с комками — особенно удивителен в исполнении Буслова, автора едва ли не самого стройного в постсоветском кино «Бумера». Впрочем, как и родина, «Родина» хоть и мучает, но стелет себе соломку оправдания — хотя, кажется, и ненамеренно. Ведь если так бесморфенна и беспорядочна, так жестока к чаяниям отдельного человека сама русская жизнь — то есть логика в том, что и кино о ней придерживается той же мучительной структуры. Велика Россия: отступать от нее некуда.
«Багровый пик» (Crimson Peak)
Режиссер Гильермо дель Торо
Если долго и изобретательно воображать себе беду, то рано или поздно ты ее накликаешь. Вот и впечатлительной Эдит Кушинг (Миа Васиковска) с детства мнились призраки — особенно жутковатый, полуразложившийся ходячий труп родной матери, неизменно угрожающий встречей у некого Багрового пика. Эдит выросла, научилась (без издательского, правда, успеха) обращать видения в романы с привидениями — а тут подоспела и настоящая беда. В совсем не сверхъестественном лице очаровательно рахитичного английского аристократа Шарпа (Том Хиддлстон) и его мрачной красотки-сестры (Джессика Честейн). Родовое поместье Шарпов называется... конечно же, Багровый пик. И пребывания в этой готической, продуваемой всеми загробными ветрами громаде малютке Эдит не избежать.
Мексиканец Гильермо дель Торо вынашивал идею собственного риффа на тему готической прозы не один год — поэтому неудивительно, что ведет себя с любимым жанром он как сладкоежка в кондитерской. Выкручена до предела ручка контрастности цветов (нигде вы не увидите такой кроваво-алый), все остальное — от сюжета до натурализма — и вовсе запредельно: и насилие, и еще пуще мелодрама. В этом доведении устаревшего готического жанра до абсурда есть определенное обаяние — в конце концов, «Багровый пик» вполне можно смотреть как историю о вторжении бесцеремонной американской барышни в чопорную, чисто английскую традицию. Но нельзя и не заметить, что из всех жанровых мутантов, вышедших из-под пера дель Торо, этот оживает с наибольшими мучениями.
«Прогулка» (The Walk)
Режиссер Роберт Земекис
Рассказывавшая о подвиге — сколь эффектном, столь же и абсурдном — французского трюкача Филиппа Пети, который в 1974-м прошел по тросу между башнями-близнецами ВТЦ, документалка «Канатоходец» («Оскар» в 2008-м) была хороша всем, кроме одного. Сам перформанс Пети она могла показать только неподвижными фото. И вот семь лет спустя игровой фильм Роберта Земекиса исправляет это упущение — с помощью Джозефа Гордона-Левитта в роли героя-сумасброда, выдающегося 3D-аттракционом, позволяющим чуть ли не собственными глазами пройтись над бездной. Это шикарный, сколь жуткий (особенно если вы боитесь высоты), столь же и головокружительный эпизод — Земекис по-прежнему умеет захватывать зрительский дух.
Проблема «Прогулки» в том, что, помимо прославившегося Пети и отложенного на последние полчаса экранного времени представления, приходится еще и возиться с такой мелочью, как сюжет. Там, где «Канатоходец» обходился документацией подготовки трюка (так тщательно описывают каждую деталь фильмы об ограблениях), Земекис отправляет свое кино на кривую биографическую тропку. Детство и цирковая подготовка, влюбленность и любовь, причуды и хиппарский юморок — все это тянется столь же долго, что и трос между башнями, и Гордон-Левитт чаще раздражает, чем очаровывает. Да так, что временами болеешь за гравитацию — а не за него: для фильма о реальном и выдающемся герое это катастрофа.
«Мустанг» (Mustang)
Режиссер Дениз Гамзе Эргювен
Дебюты редко бывают столь уверенными, столь четко понимающими, чего они добиваются и какими средствами, как это получилось в первом фильме турчанки Дениз Гамзе Эргювен. Доказательство — приз каннской программы «Двухнедельник режиссеров» и номинация на «Оскар» (причем от Франции, в основном это кино профинансировавшей). Но дело, конечно, вовсе не в наградах. «Мустанг» показывает, как снимать кино о взрослении и подростках — и о том, сколь опасна может быть попытка обуздать их консервативным воспитанием, запретами и домостроем. Более того, Эргювен обходится как без возмущенного надрыва, так и без нравоучений — она попросту доверяется собственным юным героиням, позволяет им быть собой; и они оживают. Надрыв в итоге испытывает только зритель — мощнейший, между прочим, эффект.
Начинается фильм достаточно невинно — пять сестер-школьниц, от 12 до 16, дурачатся в последний день школьного года. Пляж, чужой яблоневый сад, робкие шутки девушек, еще не ставших женщинами. Но стоит соседке-ханже осудить девчонок в разговоре с их бабушкой — как их беззаботной жизни разом наступает конец. Майки и шорты сменяются бесформенными коричневыми платьями, школа — уроками домоводства, дом постепенно превращается в тюрьму. И вот уже к одной за другой начинают захаживать сватья — мнения самих героинь, естественно, никто не спросит. Взрослый мир — и его лицемерие и неизбежные трагедии — обрушится на сестер даже раньше, чем опасаются родственники-традиционалисты. «Мустанга» по-хорошему надо крутить в Госдуме каждый раз, когда там задумываются о защите детей от жизни. Вот только есть сомнение: а вдруг вместо правильных выводов там запретят само это кино?
