Видео
— Я считаю, что детство у меня было очень правильным. Вместе с братьями, Гогой (Егором, он старший, у нас два года разница) и Ваней (он на полтора года младше), мы чего только не делали: бегали по стройкам, били окна, громили ларьки, воровали пирожные в ресторане. Конечно, не обходилось без приводов в милицию — там нас с братьями уже знали: "Ага, снова Козловские…" Ничего действительно серьезного мы, слава Богу, натворить не успели.
По части плохого я выступал заводилой. Покурить, что-то разбить, своровать — эти идеи обычно принадлежали мне, хотя братья тоже отличались. Чтобы избежать наказания, я не раз убегал из дома. Самый памятный побег длился сутки. Мне было лет семь. Я тогда сильно в чем-то провинился и подговорил братьев бежать вместе со мной. Это была одна из самых прекрасных ночей в моей жизни!
Мы гуляли по Москве, по Волоколамскому шоссе, где еще не было такого количества машин. Казалось, что мне принадлежит весь мир, я чувствовал себя Томом Сойером. Когда надоело шататься по улицам, мы решили исследовать чердаки окрестных домов. В ту же ночь я выкурил свою первую сигарету. А под утро Гога и Ваня сказали: "Ладно, родной, ты эту кашу заварил, ты и расхлебывай, а мы возвращаемся домой!" Они ушли, а я остался. На вторую ночь зашел в соседний подъезд и там уснул. Утром меня увидела соседка и отвела к маме.
— Дома ждал разнос?
— Нет. Мама была счастлива, что я вернулся. Потом, конечно, были всякие воспитательные меры. Но я не помню, чтобы мама меня когда-нибудь ругала. Бывало, что она выходила из себя, но всегда стремилась к общению. И так до сих пор. Поэтому мы с мамой по-настоящему близкие друзья. Я могу обсудить с ней абсолютно все — от каких-то общих вещей до личных переживаний. Мама — это первый человек, к которому я пойду, если мне будет плохо.
- Вы учились в кадетском корпусе. Обычно туда отдают либо тех, кто мечтает о карьере военного, либо на перевоспитание…
— В моем случае — скорее второе. Сначала возникла идея отдать в кадетский корпус Гогу и Ваню, которые на тот момент совсем отбились от рук. Но я заявил, что поеду в Питер с ними. Мама поначалу сопротивлялась, но потом отпустила. Так мы втроем оказались в Кронштадтском морском кадетском корпусе. Через пару месяцев братьев отчислили — они сделали для этого все возможное. Они не смогли сидеть в этой клетке, ходить, маршировать. А я с чего-то решил взяться за голову.
— Быстро привыкли к жесткой дисциплине?
— Мне было даже интересно. На выходные нас отпускали по домам, но я оставался в небольшой компании таких же иногородних, как я. Наступала полная свобода! Можно было гулять по Питеру или играть в футбол сколько хочешь. Раз в месяц меня навещала мама, а на каникулы я возвращался в Москву. А еще каждое лето лет до 17 я проводил в пионерлагерях — по три смены подряд. Особенно любил "Лесные дали" под Ногинском — там я прошел путь от пионера самого младшего отряда до вожатого. Каждый раз в последний день у меня случалась дикая истерика — так я не хотел уезжать.
— В какой момент решили стать актером?
— В последние годы обучения в кадетском корпусе я понял, что хочу связать свою жизнь с этой профессией. Первое, что сказала мне мама: "Ты должен понимать, что это страшный мир, риск колоссальный и никто не застрахован от невостребованности и безработицы". Каждый год в стране выпускается порядка 300-500 артистов, конкуренция сумасшедшая. Но я хотел этим заниматься, и все. С таким настроением я шел в академию.
Все переживания достались моей маме. Она меня готовила, нервничала за меня, не спала ночами. Дежурила около театральной академии, пока я сдавал экзамены. До второго тура можно поступать ко всем педагогам сразу, а после начинался плей-офф: ты должен отдать документы только одному мастеру, и если он тебя не взял, то все — ты вылетаешь. Мне гарантировали поступление все мастера, кроме Льва Абрамовича Додина. Потому что он — фигура мирового масштаба. И не будет ничего гарантировать 17-летнему сопляку. Всю ночь мы с мамой обсуждали, рисковать ли с Додиным или спокойно идти к другому. И решили сдавать документы ко Льву Абрамовичу. И уже перед тем, как войти в приемную комиссию, я снова позвонил маме, чтобы спросить, правильно ли я делаю. В ответ услышал ее изможденный голос: "Данечка, я не могу больше, решай сам".
Мама была уже на пределе.
— А как у вас было с дисциплиной в театральной академии?
— У всего нашего курса с дисциплиной было все в порядке. Нам сразу дали понять, что пока если хотим чего-то добиться, то нужно работать. Мы начали пахать ежедневно с 09:30 и до полуночи. Дисциплина была во всем — начиная от униформы и до прямой спины, когда мы сидели на табуреточках во время занятий по актерскому мастерству. По сей день я стараюсь приходить в театр за несколько часов до спектакля, чтобы спокойно подготовиться, и никогда не назначаю в этот день ни съемок, ни важных дел. Только однажды мой спектакль отменили по состоянию здоровья — мне сделали операцию, и я не успел восстановиться.
— Ваш герой в "Духless" яркий, успешный молодой человек, живущий красивой жизнью, окруженный вниманием девушек… Между Максом и лично вами больше общего или различного?
— Конечно, мы разные. Если сравнивать с героем первого фильма, то я не любитель клубной жизни, я не топ-менеджер, у меня, к счастью или несчастью, к 30 годам нет такого опыта разочарования, какой есть у Макса. У меня свой опыт, и он другой. Я не доходил до отчаяния, не просыпался на помойке, из-за меня не погибали люди… А если говорить про энергетику молодости, энергию заблуждения, частоту ошибок — тут у нас много общего.
Но Макс стал мне родным. Есть люди, которые тебе близки, и если они ошибаются, ты можешь испытывать к ним злость и раздражение, но все равно отношения построены на любви. В первом фильме я своего героя любил не меньше, но теперь у меня с ним больше точек соприкосновения.
— Много ли осталось в вас юношеского хулиганства? Способны ли вы сейчас, при своем статусе и узнаваемости, на глупости, безумие и есть ли у вас в этом потребность?
— Потребность точно есть. Если честно, узнаваемость меня не очень сдерживает. Это не значит, что я могу позволить себе какую-то распущенность, нет. Но когда появляется азарт, возможность сойти с ума, то я отпускаю себя. Когда мы были в экспедиции на Бали, в свободное от съемок время отрывались по полной: купались по ночам, бросались в огромные волны, гуляли до четырех утра, а в последнюю ночь на острове все пошли серфить. Это то, что запоминается и питает тебя долгое время.
-Часть съемок фильма "Духless-2" проходила на Бали. Ради роли вам пришлось научиться кататься на серфе. Правда ли, что вы там чуть не утонули?
- Мы снимали в достаточно опасном месте — на мысе Улувату. Из-за высоких волн спасатели австралийской команды вообще были против, чтобы я катался. Но нам был необходим кадр одного из элементов, и выбора просто не оставалось.
Исполнение трюков без помощи дублера было в этом фильме принципиальным. Я зашел в воду при маленькой волне, но спустя каких-то пару минут она вдруг превратилась в трехметровую. Меня сшибло с доски и стало крутить, как в стиральной машине. Выбраться можно было только благодаря серферскому элементу под названием дак-дайв. Его суть в том, чтобы ловко нырнуть под воду вместе с доской, надавив на нее. Для освоения этого трюка требуется хотя бы полгода тренировок, а я к тому моменту занимался всего ничего. Да, у меня хорошо пошел этот спорт, и я довольно многому научился за каких-то пару недель, но их все равно было мало для такой сложной техники, как дак-дайв.
Меня месило и прибивало к скалам несколько раз. Спасатели пытались подъехать на гидроциклах, но из-за больших волн уезжали. И когда меня бросило на рифы — еще чуть-чуть, и я бы расшибся — отважный индонезиец из команды, рискуя на самом-то деле жизнью, все-таки пробрался ко мне и крикнул: "Цепляйся!" Я даже не успел сесть, просто схватился за скутер, и он меня быстро отволок к берегу. Но это даже фан, своего рода удовольствие!
— Есть ли у вас профессиональные страхи?
— Есть и очень большие, панические иногда. Чего-то не успеть, что все когда-то кончится, рухнет, ну и так далее. В этом смысле иногда бывает страшно. Это у всех, это нормально.
По материалам spletnik.ru и cosmo.ru
