Видео
В мире
Что стало с авторитетом права и до какой степени люди, от которых зависит наша внешняя и внутренняя безопасность, вольны им манипулировать, подминать под свои представления и интересы — об этом "7 секретов" спросили у судьи Суда Европейского союза, одного из наиболее часто упоминаемых кандидатов в президенты Латвии Эгила ЛЕВИТСА.
— Должно ли быть право, законность и справедливость само собой разумеющимися — как на внутреннем, так и на межгосударственн
— Да, это является нормативной установкой, как должно быть. В принципе это одобрили все страны. Однако в действительности всегда находится тот, кто эти установки из–за корыстных побуждений нарушает. Поэтому международным сообществом предусмотрены санкции. Правда, они при краткосрочном воздействии, как правило, не столь эффективны, как санкции, которые применяются против какого–либо правонарушителя внутри страны. Потому что в мире нет централизованног
— Однако в прошлом году "народ Бирини" (участники ежегодного семинара юристов–интеллек
— Легитимная целесообразность всегда подчинена справедливости. Признается только такая целесообразность
— Означает ли это, что, как сказал генерал Креслиньш, имеющие силу нормы (международного) права стареют и теряют авторитет?
— Общество постоянно меняется и развивается. Право — с известным сдвигом по времени — вслед за ним. Когда ныне существующим правом наболевшие проблемы уже не решить и давление реальной необходимости становится слишком большим, право меняется. Это относится также и к международному праву, хотя оно реагирует медленнее, чем право национальных государств. Например, в международном праве до сих пор отсутствовали правовые нормы, которыми разумно регулировались бы новые цифровые технологии. Это позволяло человеку из одной страны манипулировать правовыми интересами людей в других странах. До международного сообщества медленно доходит, что это есть проблема, и потому мы сейчас пребываем лишь в фазе, когда эти вопросы только начинают подвергаться регулированию новыми правовыми нормами. То же самое относится и к таким новым явлениям в межгосударственн
— Но вот пару месяцев назад на престижном собрании юристов упоминалось высказывание исследователя общественного центра "Провидус" Иветы Кажоки о том, что легитимность следует не из сильной аргументации, а из самого факта, что ее оглашает суд. Действительно, не слишком ли часто получается так, что смысл права подчиняется пониманию того, кто это право интерпретирует (будь–то лидеры государств, полевые командиры, феодалы в местных администрациях)?
— Легитимация правового акта всегда зависит от двух факторов: во–первых, является ли сам его издатель демократически легитимным (и в демократической стране все учреждения и должностные лица таковыми являются), и, во–вторых, является ли выпущенный правовой акт справедливым, целесообразным и разумным.
Потому его следует обосновать. Легитимацию приговора суда обеспечивает не только то, что результат верен, соответствует норме права, но и то, что он достойным образом обоснован. Если суд на это не обращает должного внимания, страдает авторитет суда.
Но это также касается и парламента, и правительства. Например, к хорошей законотворческой практике относится также должное обоснование закона. Обоснование законов, принятых Сеймом, частично можно найти в их аннотациях. Однако они все еще очень несовершенны. Потому я бы призвал перенять практику Евросоюза, который свои законодательные акты обосновывает и разъясняет в их преамбулах. Зачастую они длиннее, чем основная часть законодательного акта. Подобная практика весьма облегчает понимание закона, признание его обществом и дальнейшее применение. Если кто–либо хочет знать, почему данная норма принята и как ее следует применять, ответ законодателя содержится в ее преамбуле. Она — существенный элемент легитимации.
— На упомянутом собрании возникла полемика вокруг слов "воля народа". Мне нередко кажется, что воля народа, если с ней кто–то и считается, если она для чего–то нужна, только для того, чтобы признать "правителя" и легитимность его воли.
— Народная воля прежде прочего проявляется в акте выборов, в избрании своих представителей — депутатов парламента. Эта явленная выборами воля очень приблизительна. Она указывает лишь общее направление политики, но, как правило, не столь ясна, чтобы, следуя указанному народом направлению, можно было бы принимать конкретные решения. Потому в период между выборами с волей народа "работают", ее по–разному "изгибают", конкретизируют, развивают эти вот избранные представители. На следующих выборах народ (избрав то же большинство) это признает или отвергает (избрав другое большинство).
До сих пор все соответствует принципам парламентской демократии. Но у нас проблематичным является то, что между выборами находится слишком уж мало активных граждан, которые сподобились бы часть своей энергии посвятить участию в политическом процессе. Принимали бы участие в работе политических партий, обществ, участвовали бы в разных политических акциях, высказывали свое мнение. Безусловно, сказать лишь "нравится — не нравится" недостаточно. Осмысленная политическая деятельность требует углубления в комплексные проблемы, аргументации, умения дискутировать. У нас влияние народа на политические процессы меньше, чем могло бы быть.
— Не умерло ли ныне то, что в свое время сказал Монтескье: "Законы должны соответствовать характеру народа, для которого они созданы. Так что, если законы одной нации оказываются пригодны другой, это есть великая случайность". Разве "интернационализ
— Латвия есть суверенное государство в Европейском союзе. Это значит, что, в принципе, мы сами создаем свое право так, как это нам кажется правильным. В свою очередь, нормы Евросоюза, в подготовке которых Латвия всегда принимала участие, мы должны перенять наравне с Германией, Англией, Францией и другими странами–участни
Латвии следовало бы, во–первых, создавать свое законодательство более качественно, во–вторых, активнее соучаствовать в создании норм Евросоюза, в–третьих, перенимая нормы Евросоюза, получше адаптировать их именно к латвийским нуждам и, в–четвертых, тщательно выбирать, какие международные нормы мы перенимаем и как мы их адаптируем к латвийской необходимости.
Маленькой стране, в которой около двух миллионов жителей, необходимо почти столько же столь же качественных законов, как стране, в которой около пятидесяти миллионов жителей. Нельзя сказать, что нам нужен закон, скажем, о строительстве в 25 раз короче, чем во Франции, потому что у нас в 25 раз меньше жителей. Однако если сравнивать законодательный потенциал Сейма и законодательный потенциал Национальной ассамблеи Франции, то разница весьма ощутима. В Сейме — лишь сотня избранных нами депутатов. Из них лишь часть способна вносить более–менее серьезный вклад в законодательство
— И все–таки не теряет ли правовое поле свой моральный авторитет? Философ Игорь Шуваев как–то сказал, что аксиома политики: политика всякий раз должна быть подстроена под мораль, под этику. Не относится ли это и к праву?
— Мораль выступает первой, право — вторым. Не вся мораль должна быть облечена в форму права, но всякое право должно соответствовать морали. Мораль — это минимум права. Аморальное право недопустимо. Там, где правовые нормы однозначно приходят в противоречие с моралью, они не в силе. Например, правовые нормы оккупантов, касающиеся уничтожения, депортации части жителей Латвии, хоть и приняты как правовые акты, но являются аморальными, и потому их нельзя считать имеющими силу (а те, кто их сознательно исполнял, имея возможность от этого уклониться, после могут быть привлечены к ответственности)
Но все–таки нельзя возомнить, что введение к Сатверсме замещает политический дискурс, борьбу идей за лучшее решение. Главная задача введения — служить мерилом того, как толково дискутировать о том, хорош какой–либо закон, не столь уж хорош или совершенно нелеп. Это способствует качеству нашего демократического дискурса. Меня особенно радует то, что в введение к Сатверсме включили мое новшество — "воля государства" (valstsgriba). Именно в данной геополитической ситуации ее пытаются в нас уменьшить, стараясь нам внушить, что Латвия — неудачное государство, что оно не стоит того, чтобы его защищать и развивать, что надолго у нас все равно ничего не получится. Понятие "воля государства" есть изначальная точка латышской нации и латвийского государства, на которую опирается все остальное: у нас есть свое латвийское государство, потому что мы, как латышская нация, его хотим. И эта воля (легальными средствами) неизменна. Точка.
— Вы один из тех, кого наиболее часто упоминают в качестве кандидата на пост президента Латвии. Как вы сами к этому относитесь?
— Я не связан ни с одной партией. Мне кажется, что основные ценности, которым я всегда последовательно способствовал и которые сейчас отображены во введении к Сатверсме, как то — демократическое и правовое государство; социальная ответственность (значит, не только политика в интересах богачей!); латышскость как связующее наш народ явление; латвийское государство как способная к долгому бытию составная часть Европы и Запада (не только формально, но и в нашем собственном восприятии) — по ходу времени медленно приобретают все большую поддержку в народе, особенно в молодом поколении. Однако я сомневаюсь, чтобы эти ценности в своей практической повседневной политике (и не только на словах!) уже поддержало бы большинство Сейма.
Потому считаю, что мои шансы малы. Меня это не волнует, потому как свои мысли и идеи — как в контексте Латвии, так и в контексте Европы — я и без этого могу высказывать как свободный гражданин. Иногда, сам себе на удивление, вижу, что они находят благодарную почву. Этого мне вполне достаточно.
Народная воля прежде прочего проявляется в акте выборов, в избрании своих представителей — депутатов парламента. Эта явленная выборами воля очень приблизительна. Она указывает лишь общее направление политики, но, как правило, не столь ясна, чтобы, следуя указанному народом направлению, можно было бы принимать конкретные решения. Потому в период между выборами с волей народа "работают", ее по–разному "изгибают", конкретизируют, развивают эти вот избранные представители
Недавнее исследование Латвийского университета показало, что 26% готовы поддержать политика, если он ворует, но делится с другими. Подобная мораль — одна из причин того, почему эффективность правовых норм у нас недостаточна
Главная задача введения к Сатверсме — служить мерилом того, как толково дискутировать о том, хорош какой–либо закон, не столь уж хорош или совершенно нелеп. Это способствует качеству нашего демократического дискурса.
