Видео
В мире
Известный латышский философ, редактор журнала «Ригас Лайкс», Улдис Тиронс поставил спектакль, неожиданный во многих отношениях. О Ленине. О «человеческом» Ленине. В Новом Рижском театре. С русскими титрами. Зачем?
- Улдис, с чего вдруг вы заинтересовались вождем мирового пролетариата – к столетию революции? Хотя название для юбилея совсем простенькое: «Последняя ёлочка Ленина».
-Нет, столетие я только потом заметил – так совпало. Мой интерес к Ленину развился из-за влияния Михаила Гефтера – русского историка, одного из самых интересных философствующих историков. О Ленине ведь, по большому счету, ничего неизвестно. Мифы заслоняют от нас человека. Его фигура окутана туманом домыслов, а мне хотелось прозрачности.
Мы испытываем к нему чувство неприязни, но не обращаем внимание на это наше чувство, а переносим его на объект наших чувств. И это отношение к Ленину характеризует не его, а нас. Нам удобно разделять общепринятое мнение. Критически осмысливать факты гораздо труднее, чем клеить ярлыки.
-Ваш спектакль в итоге вызывает сочувствие к вождю и даже тепло. Это неожиданно – или мне показалось?
-Легко спутать две вещи: исторического Ленина и того, которого мы создали на сцене. Хотя наш спектакль поставлен на основе исторических документов, известные нам немногочисленные факты из жизни Ленина переплетаются с отзвуками мифологии о нем.
Каждый из нас постоянно примеряет свое представление об историческом Ленине к тому персонажу, который выведен на сцене. А мы с актерами создавали объект «Ленин» с искусственными качествами, но в то же время со ссылками на реальную историю. Чтобы зритель мог отнестись с сочувствием к старому умирающему человеку, окруженному полудемоническими существами.
- Какие человеческие черты Ленина вы выделили для себя?
- Его смешливость, например. Из скудных документальных свидетельств о Ленине известно, что он был человеком смешливым. При всей жестокости своей натуры он честно и с удовольствием смеялся так, что другие не могли не смеяться вместе с ним.
- Что неожиданного открылось вам в личности Ленина при изучении документов?
- Последние дни жизни Ленина в Горках – ослабленный болезнью, накануне смерти он был наиболее открытым миру. Я изучал дневники троих его санитаров: Рукавишникова, Попова и литовца Казимира Римши, которого Ленин прозвал Зорькой. Вот, например, Зорька описывает свое полное потрясение от того, как однажды Ленин поцеловал ему руку. Я тоже был потрясен, потому что это не вяжется с привычным нам образом. Или вот Ленин, снимающий шапку перед крестьянами.
-По-вашему, он переосмыслил свою жизнь или просто был болен?
-Он понял для себя ужасное: что никакой мировой революции не будет. И весь мир для него сузился до Горок. Здесь вокруг него латышская стража, потом национальный состав поменялся, но до последнего начальником ее был латыш Петерис Пакалнс. Которому можно довериться, но он явно исполняет приказы своего чекистского начальства - никого не пускать, расстреливать на месте. И вот, они же, так называемые комиссары специального назначения, в порядке соединения работы, не только сторожили Ленина, но и расстреливали людей.
Ленин был тяжело болен, не было ж никаких томографий, врачи серьезно думали, что он выздоравливает и никто не знал, чего ожидать, если он выздоровеет. Партийные руководители его боялись, приезжали к нему, но он сердился и зачастую не пускал их к себе.
-Останься он жив, подкорректировал бы социалистический путь?
-Нет, это романтическое заблуждение, которым грешили шестидесятники. Надежда на то, что какой-то «настоящий Ленин» после выздоровления вернулся бы к каким-то «ленинским нормам» коммунизма. Он «создал» то, что смог - репрессии, массовые расстрелы. А его последние, так называемые, «Письма к съезду», похоже, вообще были написаны Крупской исходя из ее понимания вопроса.
-И все-таки в спектакле чувствуется некоторое романтическое отношение к персонажу.
-Нет, это романтическое отношение к Вилису Даудзиньшу, который сыграл Ленина. Это же театр все-таки.
-Вас не обвиняли в том, что вы при помощи искусства переплели образ вождя с умирающим стариком и придали ему человеческий вид? Памятнику.
-Нет, как раз наоборот. Говорили, что возникло желание переосмыслить привычный образ и пересмотреть спектакль про человека. Не только про Ленина – про себя тоже. Каждый из нас ведь подумывает о том, что придет час, когда с нас спросят за все поступки. И куда распределят после этого… Потому наверное спектакль заинтересовал и тех молодых людей, которые про Ленина даже не слышали. Но посмотрели и посочувствовали.
- А зачем вы сделали русские титры?
- Для меня важно, чтобы на спектакль могли прийти и посмотреть именно русские жители Латвии, мои друзья из России, да не только они, просто люди, знающие русский. Мы и на английском готовим титры. Отношение к такому персонажу как Ленин вненационально, и это сближает нас с русскими, а не разделяет.
-Как вы оцениваете роль личности в истории – человек меняет мир или обстоятельства поднимают вверх определенных людей?
-Ленин, возможно, смог сделать историю именно потому, что не был личностью. Точнее, смог убить в себе личность и стать орудием истории. Он ведь чем занимался – склоками в партии, межпартийными дрязгами, вопросами вербовки, газету издавал пропагандистскую. Судя по его поступкам, человек, мягко говоря, был неприятный. Гефтер прав: история действует не через личности.
Отношение к людям у Ленина почти что чисто функциональное, критерий один: даст этот человек что-то партии или нет.
Хотя, кажется, что в последние год-полтора он менялся. Личность на протяжении жизни ведь меняется. То распадается, то возрождается и растет. Потому человек часто совершает поступки удивительные для него самого. Так было и с Лениным. Под конец жизни в нем поднялось то, что он когда-то в себе затоптал. Вспомнил о себе то, что забыл, и это для него приобрело важное значение. Например, семья.
-Поэтому, можно сказать, с выстрела Фанни Каплан для него началась человеческая жизнь (хотя в спектакле, как будто бы, то и дело стреляет паркет).
- Можно и так сказать, и процесс начался не только для него, но и для всей России. Например, встал вопрос о той же охране вождей. В первую очередь спросили с латышей, и тут же выяснилось, что охрана явно не была на высоте. А потом начал складываться механизм чекистского аппарата, который потом разросся до необычайных размеров и в котором наши соплеменники-латыши приняли участие чрезмерное, на мой взгляд.
Оттуда же пошли и разные мифы – о том, например, что пули были отравлены ядом амазонских индейцев и только такой человек как Ленин, смог уже через два дня после покушения восстановиться и начать работать. И вообще, культ вождя начал создаваться очень рано – это меня поражает.
- Почему? Это ж нормально для нового государства - создавать свою мифологию.
- Меня поражает скорость распространения информации. Не было ведь тогда ни телевизора, ни интернета, но во всей огромной России знали о Ленине. Его похороны стали эпохальным событием.
- Не странно ли, что нынешние власти, например, латвийские, из той революции выводов никаких не сделали? Не поняли, что надо делиться. Только места помещиков и буржуев теперь заняли чиновники.
- Я не знаю таких, кто бы учился на истории. Отдельные люди, я вижу, делятся довольно часто. И я не думаю, что все зло в Латвии исходит от чиновников. Я в курсе, как устроена работа УДГМ, моя жена из России, и к этому ведомству у меня нет ни единой претензии. Хотя собственно процесс устроен затейливо, согласен. Но проблемы Латвии для меня, скорее, в отсутствии политической воли, в межпартийной борьбе.
-А что же народные массы все время выступают в роли пассивной?
-Почему в пассивной? Я знаю многих людей, которые не только нашими выборами живо интересуются, но еще и американскими. Я в этом смысле полностью аполитичный, это не мое дело просто. И знаю также и много людей достаточно активных молодых, которые плевать хотели на этих советских стариков, которые держатся за свои места.
Эти ребята, как латышские, так и русские заняты своим делом, и я доволен, что такие есть. И в России много людей, которые сами решают свои проблемы и строят свою жизнь. Хотя что меня поразило на российском телевидении (я однажды был на канале «Культура») - ужасное лизоблюдство, у нас здесь просто островок свободы в сравнении с ними.
-Как вы объясняете участие латышей в тех событиях, при становлении СССР?
-Я бы не сводил это к каким-то национальным качествам.
-Заметьте, я об этом ничего не сказала.
-Нет, это я сказал. Объяснять что-то национальными качествами верх глупости. И в среде помещиков, и в среде крестьян разные люди по-разному восприняли революцию. Но для того, чтобы сделать бунтик, не нужно очень много людей. Посмотрите на события последних лет: нужно лишь собрать правильных людей в правильном месте. И вряд ли то революционное движение было таким уж массовым.
-И все-таки латышских стрелков там было немало.
-Это связано и с освобождением крестьян. Не все могли обрабатывать свои земли. Пошли в города, на заводы. Если не хватило работы, поехали в столицы. Люди вне дома - очень хорошая среда для развертывания пропаганды. После их стали выдавливать за ненадобностью, но они уже успели поучаствовать в Кронштадском мятеже, в карательных экспедициях в Украине. В мирной жизни они себя не нашли, и возвращаться им было некуда - здесь были немцы. При том и в Латвии им надо было проходить своего рода «люстрацию» – кто-то не хотел, кто-то не мог.
-Вы согласны с теми, кто говорит, что нужно провести люстрацию - очистить Латвию от тех, кто прислуживал советской власти?
-Ну, прислуживали советской власти все без исключения. Независимо от того, где работали. Поэтому такие вещи нужно разбирать очень тщательно. Может быть, момент уже упущен. В общественную жизнь входит поколение, которое при советской власти не работало, для него это только история. Да и кто здесь ностальгирует по советским идеалам? Кто хорошо обеспечен, у того ностальгии нет.
-Возвращаясь к Ленину, как вы для себя поняли – он ведь был из дворян, знал языки, любил Бетховена – как же так изменился человек, что дошел до классовой ненависти?
-Да не было у него никакой ненависти. У него была цель. Он считал, что история развивается каким-то закономерным путем, и он хотел эти «роды истории» принимать. Ему казалось, что он видел цель, которую поставили Маркс и Энгельс.
-То есть он видел себя гигантом политической мысли?
-Каким там гигантом! Он вообще удивлялся тому, что получилось. Когда он возвращался в Петроград, беспокоился, найдется ли для него машина. И не мог поверить, что его собрались встречать тысячи людей, у Финляндского вокзала ему не автомобиль – броневик предоставили.
Он не был гением, но у него была воля и хорошее чутье. Животное, как называл его Бунин, политическое животное.
-Может, его изменила смерть брата?
-Нет. Смерть Александра, безусловно, была ударом для всей семьи Ульяновых, но взгляды Ленина сложились еще до этого.
-Как вам удалось получить дневники ленинских санитаров – это просто?
- Я вообще сомневаюсь, что они свободно доступны сегодня в архивах. А в конце 80-х замечательный латвийский историк Борис Равдин написал статью для парижского альманаха «Минувшее». Еще в советское время он начал интересоваться последним годом жизни Ленина и его болезнью, сидел в архивах и от руки переписывал эти дневники. И вот он-то и дал мне свои записи.
Это поразительно. Зорька, например, собирал не только свои ощущения, но и ногти и волосы Ленина, когда стриг его. Психованный явно был. Обожал Ленина - по всему видно.
-Вас это удивляет?
-Конечно. Я не понимаю, что в Ленине могло вызывать такое обожание. Безусловно, угнетенные ждали мессию и крестьяне думали, что он хороший царь, воцарился наконец-то. Но верхушка…Как вышло, что эта пирамида стала строиться столь стремительно еще при его жизни и ко дню смерти культ развивался уже полным ходом. Это было что-то невообразимое. Посмотрите: Маяковский, Малевич, Бухарин, Луначарский – масса прекрасно образованных людей, которые полностью разделяли идеалы революции и приложили свою руку к созданию культа.
-Что вы в итоге поняли про Ленина?
-Что это фигура туманная. Что я никогда не смогу утверждать, что знаю Ленина. Да я и не уверен, хочу ли я этого.
-Каким он был человеком – это вам так и не открылось? Все-таки у него, говорят, даже любовница была.
- Какой он был человек - черт его знает. Любовница… Инесса... Не похоже, чтоб он был каким-то сексуальным маньяком. Я убежден, даже если мы еще что-нибудь новое узнаем, это ни на йоту нас не приблизит к пониманию Ленина. Личная жизнь вообще не приближает к пониманию того, что мы хотим понять про человека.
-Так он и останется в памяти - дедушкой Лениным в кепке.
-Да, дедушка в кепке. Который так же недоступен нашему познанию, как недоступна смерть.
Елена СЛЮСАРЕВА
Фото Яниса Дейнатса
