" data-code="/articles/2017/05/15/72433-yubileynoe">
За что Россия любит Шевчука, который глотку рвет и правду рубит? Пускай она под властью ВЧК — других-то терпит, а его-то любит! Мне кажется, Шевчук — один за всех, на нем сплотились масса и элита, он воплощает праведность и грех, и патриота, и космополита, в Сибири свой и в средней полосе, рыдают и бюджетник, и распильщик, и пишет так, чтоб понимали все, одновременно точен и расплывчат. Про что Шевчук? Альбомы перерыв (контент в Сети отслеживать удобно), я нахожу, что главное — надрыв, а тексты могут быть о чем угодно. Его могучий рык сбивает с ног, сливаются бессилие и сила: да, это наша Родина, сынок, нам нравится, хотя невыносимо… Что в Ницце олигарх, что зэк в снегу — все чувствуют, что это их натура. И я терпеть все это не могу, вот честно, Юра, вот серьезно, Юра, вот эту всю расхристанность души, — и в местном роке, и в Гензбуре Серже, — все эти калачи и калаши, и «всех люби», и ненависть ко всем же, всю эту маршировку на убой, застолья в Новый год и к Первомаю, — но тоже это знаю за собой и тоже понимаю, подпеваю.
Как сплачивает этот беспредел! Нормальный русский рок, не трали-вали: солдатам пел, но и чеченцам пел, и слушали, стрелять переставали… Шевчук у всей России на устах: как заорет, бывало, как ошпарит… Он в лучших залах пел, и пел в «Крестах», и всюду был своим, хотя очкарик, и нес свою словесную пургу среди шансона и среди гламура, — и я терпеть все это не могу, вот правда, Юра, вот ей-богу, Юра, но и меня ведь тянет, как магнит, вся эта веселуха в ритме вальса. Я ненавижу все, что нас роднит, — но и меня роднит, куда деваться.
Года неразличимо шелестят, душа лысеет, как писал Набоков, мне пятьдесят, тебе вот шестьдесят, и я могу сказать без экивоков: твой путь не подвиг, не, не служба, не. Ты рев стихии, вязкой и могучей. Ты воплощаешь все, что чуждо мне, и все, что нужно мне. Тяжелый случай.
Чередованье паводков и льдин российскую природу истощило; Шевчук сейчас действительно один, такой себе единственный мущина, — плюс есть БГ, последний рок-герой; он раньше большей частью был в астрале, но все-таки спускается порой, поскольку и его уже достали*. Единственность! О, это тяжкий крест. Как удержать страну, что раскололась? В итоге смысла нет, а только жест, и даже слова нет, а только голос, и более того — не голос, вой. В родной стране, огромной и нелепой, ты стал не то что общей головой, но — страшно произнесть — духовной скрепой.
А на кого равняться мужикам? Останетесь вдвоем под этой датой — тот, для кого ты Юра-музыкант, и музыкант, брадатый и поддатый. Покуда я чего-то там шепчу, российский век уже, по сути, прожит. Ужасно быть единственным, Шевчук! К единственным претензий быть не может. Вот Хлебников Олег**, такой поэт, едва ль не лучший в нашем околотке, сказал за поеданием котлет и, что таиться, выпиваньем водки: в России есть таланты и умы, но их сейчас отстраивают жестко, газета мы не лучшая, но мы — единственная, в этом вся загвоздка.
Поэтому реви своей трубой во тьме бездонной, недоступной глазу. Здесь невозможно быть самим собой, а можно только всеми нами сразу.
*Вариант: поскольку и астрал уже…
**Ведущий редактор спецвыпуска может не соглашаться с мнением автора.