Видео
Паника, конечно, была. Однако с ней удалось справиться в течение нескольких суток.
Между танками немецкой группы армий "Центр" и столицей СССР не осталось почти никого. На новой Можайской линии обороны аврально собирали резервы. Брянск и Вязьма пали под холодными осенними дождями, немцы прорывались на Волоколамск. Совинформбюро описывало происходящее в очень обтекаемых формулировках, но сами по себе сообщения о боях за Вязьму и Брянск произвели эффект ледяного душа. В городе начали ходить слухи о скором крахе. Москвичи не знали о планах Гитлера по поводу Москвы. Хотя фюрер уже распорядился об изгнании населения воздушными атаками и артиллерийским огнём и разгроме самого города. Однако было ясно, что ничего хорошего людей в оккупации не ждёт.
Именно в эти дни в Москве произошли события, получившие нелестное именование — "Московская паника". Порядок быстро удалось восстановить, но то время неизвестности, страха и ощущения грядущего ужаса запомнилось москвичам надолго.
15 октября Государственный комитет обороны издаёт постановление № 801. Его суть была проста: правительство, дипломатический корпус и Наркомат обороны эвакуируются в Куйбышев (сейчас Самара), Генштаб выезжает в Арзамас. Сам Сталин намеревался выехать на следующий день, однако вскоре передумал.
Оставалась и группа офицеров Генерального штаба во главе с Василевским, а также Молотов. Дипломат не выехал из столицы, поскольку в его ведении находился не только Наркомат иностранных дел. Все предприятия и значимые объекты, включая метро, требовалось или вывезти, или — при невозможности спасения — взорвать. Рабочим эвакуируемых заводов и их семьям выдавались разовое пособие деньгами и месячная норма продовольствия. Это были обычные, логичные и обоснованные меры.
Проблема в том, что они однозначно указывали на возможность падения города. К тому же за несколько дней до этого началось минирование крупных предприятий. Минировали заводы, электростанции, подрывные заряды закладывали даже в здания церквей и театров. Все эти приготовления старались хранить в тайне, но бомб было столько, что слухи о минировании Москвы быстро расходились по столице. Приготовления к эвакуации заводов тем более были очевидны. Особенно пугало людей повсеместное сжигание документов. К середине месяца все эти обстоятельства составили гремучую смесь. Едва ли не большинство москвичей уверилось, что столица падёт.
Горожане очень по-разному реагировали на происходящее. Кто-то в беспорядке хотел бежать подальше от линии фронта, другие, наоборот, требовали раздать людям винтовки и собирались оборонять собственные заводы. Пока одни чиновники бросали всё и уезжали, другие на лету принимались сколачивать добровольческие части.
Начались грабежи остающихся без надзора контор. Покидая рабочие места, многие прихватывали что-то с собой, особенно страдали предприятия пищевой промышленности. Многие директора и чиновники покидали город.
В городе организовали раздачу продуктов, но даже этот шаг воспринимали как признак надвигающегося конца. Например, муки выдавали сразу по пуду на человека. За ней стояли огромные очереди.
Метро остановилось. Царила не столько паника, сколько всеобщая растерянность. Немцев ожидали с часу на час. Кто-то жёг портреты Сталина, кто-то штурмовал вокзалы. Через Москву потоком шли беженцы из недавно захваченных немцами городов. Вслед за заводами стали закрываться магазины. Даже в Наркомате обороны начали разбегаться гражданские служащие. Дорога в сторону Горького была забита народом. Более обеспеченные пытались выехать из Москвы на машинах. За места в машинах дрались, людей выкидывали из грузовиков, но в кузов лезли всё новые люди.
На дороге начались грабежи. Транспорт бандиты останавливали поваленными деревьями, пешие группы беженцев просто перехватывали.
Немцы были уже недалеко, станции — и беженцев — регулярно бомбили. Москва стояла полупустой, на большинстве улиц никого не было.
Тем временем в Москву стягивали дополнительные силы НКВД, чтобы поддерживать порядок. Теперь они пригодились. 16 октября ситуацию кое-как взяли под контроль войска.
Вместе с беженцами шли уклонисты. Их старались разворачивать и посылать обратно в Москву. Наиболее активных мародёров солдаты НКВД расстреливали.
Тем временем в Москве и вокруг неё лихорадочно сколачивали отряды ополчения. В отличие от немецкого фольксштурма образца 1945 года, запись в советское ополчение была сугубо добровольным делом. Мрачная легенда об ополчении, поголовно брошенном без оружия под гусеницы немецких танков, не соответствует действительности. Основные силы ополченцев старались держать неподалёку от Москвы на случай, если стрелковые дивизии на Можайской линии и за ней будут снова разгромлены. На фронт выдвигались только их отдельные части, и вскоре ополченцев переформировали в обычные стрелковые дивизии. В самой Москве развёртывали мелкие добровольческие отряды. Они должны были сражаться на улицах при прорыве немцев в город.
Ситуацию быстро взяли под контроль. Наркоматы продолжали работать, высшее руководство осталось в столице, а армейские части и НКВД обуздали стихию в считаные дни. Эвакуацию удалось провести организованно, а люди, которые ещё вчера не знали, что их ждёт дальше, отправились на защиту столицы.
19 октября, когда в Москве ввели осадное положение, порядок был полностью восстановлен. А главное — ключевые изменения произошли на фронте.
В середине октября на Волоколамском шоссе немецкий прорыв уткнулся в свежую Панфиловскую дивизию с её мощнейшим артиллерийским кулаком. Неподалёку был сдан Можайск, но отход защищавших городок войск прошёл организованно, а с наступающих дивизий вермахта непрерывно срезали людей и танки. На Западный фронт потоком шли подкрепления. Ополченцы готовились встречать "панцеры" на улицах Москвы, но к этому моменту в десятках километров перед их позициями уже разворачивались взятые с других участков и свежесформированные дивизии. Наконец, на помощь защитникам Москвы пришла погода: во второй половине октября зарядили плотные дожди, притормозившие все операции. Нацисты ещё оставались сильны, энергию удара ещё предстояло погасить, но Ставка удержала контроль над ситуацией и восстановила управление как войсками, так и городом. Худший момент — момент паники и ужаса — остался позади.
Резервы вливались в Подмосковье потоком. 7 ноября на Красной площади в присутствии высшего руководства страны прошёл знаменитый военный парад. Психологически он был отлично выверен: присутствие в столице Сталина давало понять, что ситуация под контролем, а многочисленные хорошо вооружённые подразделения вселяли уверенность, что войск для защиты города достаточно. И это было правдой: в течение осени Красная армия, пополненная и обновлённая, "поднялась из нокдауна" и была готова нанести нацистам первое в их истории тяжёлое поражение.
Евгений Норин, Life.ru
