Евровыборы
Видео
В прошлом морского офицера, капитана 2–го ранга, бывшего министра внутренних дел Латвии (ноябрь 1994–го — декабрь 1995 года), ныне депутата Сейма Яниса Адамсонса в нашей стране знает почти каждый. Многие, конечно, слышали и о том, что, когда он служил на Дальнем Востоке в Морских частях погранвойск СССР, японцы прозвали его Капитаном Акулой.
-Как это тебя — парня из Бауски — угораздило пахать океан, а не земгальскую равнину?
— Дело в том, что я хотел стать военным летчиком. А мой друг, с которым мы вместе учились в школе, хотел стать моряком. Но получилось так, что в летное училище ушли его документы. Он стал летчиком. А мои документы ушли в военно–морское училище. Я стал моряком. У меня ведь вся жизнь — сплошной анекдот.
Попал я в Киевское высшее военно–морское политическое училище (между собой мы его называли: кажется военное, вроде морское, похоже на училище).
После второго курса, когда я понял, куда попал, я написал рапорт, чтобы меня перевели или в Питер (Высшее инженерное военно–морское училище), или в матросы. Так как то, что преподавалось в Киеве, а именно — фальш партполитработы, меня особо не прельщало.
Закончилось тем, что в училище пригласили мою маму (оплатили ей дорогу), и в кабинете адмирала, начальника училища, убедили меня отозвать рапорт. Апеллируя к тому, что мы получаем и второе образование (не только политическое, но и штурманское). Типа — давай! И пообещали тяжелую службу.
— И потом ты сам просился в пограничники?
— Это опять отдельная история. Когда мы уже защищали дипломы, к нам приезжали "покупатели". Представители всех флотов.
Я по распределению должен был попасть для дальнейшей службы или в Лиепаю на тральщик "Комсомолец Латвии", или в Балтийск - подводно–диверсионные силы и средства. Так как я был слегка спортсменом, то должен был попасть туда…
— Извини, уточню… Ты был среди лучших самбистов Вооруженных сил…
— …А в ответ на мои аргументы, что я хочу на Дальний Восток, спрашивали: "Китайский знаешь, японский знаешь? Нет! Латышский знаешь, немецкий знаешь? Да! Вот и поедешь туда…"
О погранвойсках я тогда не ведал ни сном, ни духом. Но мы с моим товарищем тренировались в системе "Динамо". Вот он как раз должен был попасть в морские части погранвойск.
Мы тогда были уже без пяти минут лейтенанты. Две недели оставалось до выпуска. Получать увольнительные? Да вы что! Мы возвращались с тренировки разными дорогами. Его задержал патруль, а я прошел нормально.
На следующий день нас вызвал начальник факультета. Мне он напомнил обещание тяжелой службы и сказал, что я пойду служить в морчасти погранвойск.
— На Дальнем Востоке?
— О том, как я попал на Дальний Восток, следующий анекдот. Я категорически не соглашался служить в Прибалтике. А в училище, чтобы вручить начальнику училища медаль "За отличие в охране государственной границы" (за воспитание кадров), приехал представитель главного кадрового управления погранвойск. Сухопутный полковник.
Слегка подшофе, он вызвал меня по поводу распределения и задал вопрос: "Товарищ Адамсонс, где вы хотите служить?" Я: "На Дальнем Востоке!" Он поплыл… Все ведь просились на теплые места.
"Янис, давай мы тебя назначим на заставу, на китайскую границу". Я: "Да вы что?! Какая сухопутная граница? Я хочу служить на Курилах". Тем и закончилось. Я получил назначение на Курилы.
Прилетел во Владивосток для получения разнарядки. А там появилась одна закавыка. На Курильские острова, на Шикотан, не назначали холостых. А я был холостой. В результате я попал служить в Невельск. Так началась моя молодая бурная лейтенантская жизнь.
— А дальше?
— Из Невельска, с Сахалина, на Курилы я попал очень просто. Правда, только начав служить, я тут же стал писать рапорт, чтобы меня перевели на строевую должность. Потому что партполитработа у меня, как ни странно, вызывала отторжение.
Прошло два года, меня вызвал начальник политотдела капитан II ранга (его потом посадили, все мои противники всегда садились). У нас пошел разговор, из сути которого я понял, что он агитирует меня, чтобы я стал стучать на командира корабля.
Я встал и говорю: "Товарищ капитан второго ранга, я понимаю так, что вы предлагаете мне, офицеру, писать доносы?" — "Да нет, вы не так поняли…" Я сказал: "Слушай, кап–два, да пошел–ка ты…"
На следующий день я был отправлен в отпуск. Лейтенант в июле в отпуске — это нонсенс. Пока я был в отпуске, получил перевод на Шикотан.
— И началась биография Акулы?
— Еще нет. Первая кличка, которой меня наградили в 1980 году, была Красный Террорист. Я тогда первый раз задержал агента японской разведки…
Большой транспорт вел разведку вдоль советского побережья, отслеживал систему локации, наблюдения и т. п. Когда мы высадились на это судно, я, как ни странно, быстро вычислил, кто есть кто… Провел обыск в его каюте.
Потом контрразведчики мне передали, что он никак не мог поверить, что я — простой офицер, пограничник… Потому что обыкновенный лейтенант так качественно провести обыск не может.
А Красного Террориста, да и другие клички, я, наверное, получил потому, что никому не давал пощады. Пограничные корабли отвечали за соблюдение правил пограничного режима. Мы имели право проверять любое судно.
Пришли как–то в порт Де Кастри, и я получил приказ от командира корабля произвести проверку всех кораблей, которые находятся в порту, на рейде. Закончилось тем, что все 63 корабля были за разные нарушения арестованы.
Сколько я задержал советских судов и сколько капитанов, к сожалению, лишил дипломов, не помню. Приблизительно помню только, сколько задержал иностранных судов.
— Хоть вы и имели право проверять и задерживать любое судно, полагаю, что Красного Террориста тебе дали не за произвол?
— Пограничники отвечали за соблюдение правил пограничного режима. Это раз. Во–вторых, чтобы осуществить задержание, была необходима колоссальная база данных. Я мог цитировать разные конвенции, разные пункты касающихся нашего дела законов наизусть.
Следующая кличка, которую мне дали японцы, — Веселый Капитан. История очень простая, и… это не один факт. Ну, как…
Я высаживался на иностранное судно. Пока моряки все проверяли (ситуации были разные), я разговаривал с капитаном. Всегда с улыбкой. Анекдоты рассказывали… Он на ломаном русском, я — на ломаном японском.
Нашли общий язык. И, когда подводился итог проверки, я с улыбкой говорю: "Синдо–сан (то есть капитан), на вас налагается штраф в десять тысяч золотых рублей". Это было где–то 16–20 тысяч долларов. Таких случаев было очень много.
Вместе со спасенным командиром японского корабля, слева: представитель КГБ, представитель пограничников.
— Этой твоей веселости особый вкус, наверное, придавало то, что тебя хотели и "нечаянно" столкнуть за борт, и шину на голову уронить, и тесаком порубить, и нож в спину воткнуть, и пистолет выхватить… Да и орден Красной Звезды, так же как медаль "За боевые заслуги", ведь не давали за улыбки и юбилеи… Из тех публикаций, которые ты мне дал, ясно, что Акулой тебя не просто прозвали, а скорее тоже наградили за принципиальный и честный профессионализм.
— Акулой японцы меня прозвали, когда я уже стал командиром корабля. Почему именно Акула? Единственное, что мне приходит на ум, это то, что акула — единственный хищник, который фактически не стоит на месте.
Акула всегда в движении. Мои действия были абсолютно непредсказуемы. Хотя очень трудно представить, как на море спрятать корабль. А мне удавалось.
Одна из операций происходила 29 мая 1989 года и закончилась тем, что я прижучил уже другого подполковника японской разведки. Это была операция с применением оружия.
В соответствии с законом мы имели право применять оружие. Но… было очень много подзаконных актов, которые предусматривали неприменение. То есть лучше перебдеть, чем недобдеть.
Итак, получив данные, я устроил засаду. Появился нарушитель. У самого берега. Я объявил боевую тревогу и начал преследование. Судно–нарушитель не отвечало и не останавливалось. Я доложил в бригаду, что судно опасно маневрирует и что я принял решение применить оружие…
Тут же получил команду: "Дробь не наблюдать…" То есть — ни в коем случае. Я опять пишу радиограмму и говорю, что в соответствии с законом о госгранице, пункт такой–то, принял решение о применении оружия. Выполнил стрельбу.
Тут на меня вышел уже округ с Владивостока с командой: "Ни в коем случае!" Я отвечаю, что принимаю решение применять оружие. Выполнил предупредительную стрельбу — судно не реагирует. Принял решение стрелять на уничтожение.
А вот тут разрешение мне могли дать только в Москве. Из Москвы тут же поступила команда: "Ни в коем случае!" Плюс команда: все документы арестовать (мы должны были заполнять целую кучу документов) и следовать на базу.
Пока я около шести часов шел на базу, туда уже прилетела московская комиссия. Правда, во главе с нашим местным адмиралом. Хороший был, толковый мужик. Началась проверка.
А я фактически был четверо суток без сна. Проверяют меня по всем показателям. Собирается совещание командиров кораблей. Выступает адмирал: "Да, товарищи командиры, недопустимый случай! Но все–таки он действовал в рамках закона. И, Янис Янович, понимаешь, ты ведь перерасходовал боезапас. Мы тут с артиллеристом посчитали… На 4 890 рублей. Их тебе надо будет вернуть".
Я говорю: "Товарищ адмирал, разрешите?" — "Да, пожалуйста". Я: "Дело в том, что у нас уникальная пушка (это так и было). Она не подходит ни под один нормативный документ, который определяет количество выпущенного боезапаса".
Адмирал поворачивается к артиллеристу и задает вопрос: "Это так?" — "Так точно, товарищ адмирал!" — "Командир, на борт! Я к тебе приду".
Нервотрепка была колоссальная. Естественно, меня отстранили от командования. Возвращаюсь на корабль.
Прибывает на борт адмирал. Я сижу в каюте, старпом выполняет обязанности командира.
Заходит адмирал. Говорит: "Янис Янович, проверили всю твою документацию. Это нереально, но подкопаться не к чему. Расскажи, где фишка? Как ты нас всех обманул?"
Я чувствую, что мне надо гнать очередную белиберду, и говорю: "Да никакой фишки, товарищ адмирал. Я выхожу на связь с судном–нарушителем…" — "Ты же пишешь, что связи не было…" — "На этот случай у нас был секретный канал. Я выхожу с ним на связь и говорю: слушай, синдо–сан, мне тут очередную херню надо писать, так что давай стопорим ход, а потом продолжим гонку…"
До адмирала дошло, что я издеваюсь, и он начал на меня орать: "Вас лишат звания, вас уволят…" А я, уставший, сорвал погоны и: "Пошел ты!" На это он: "Ну, ладно. Успокоились! Коньяк есть?"
Я спрашиваю: "Товарищ адмирал, вопрос — для кого? Для флотского офицера или для моего начальника?" — "Для офицера!" — "Ну, для офицеров у нас коньяк есть всегда!"
Выпили, он пристегнул мне погоны назад. "Ну, ладно, Янис, служи дальше!"
По итогам этой стрельбы мой личный вопрос рассматривался на политбюро ЦК КПСС, где было принято решение о том, что командир действовал в рамках закона, но больше — ни–ни–ни…
А офицеры бригады подарили нам табличку, которую прикрепили к упомянутой пушке. На табличке было написано: "Легендарная пушка, которая произвела первый выстрел по японским милитаристам после Второй мировой войны".
Задержанный японский рыболовный корабль (ловили крабов).
— На тебя наезжали… Но бывало ли с тобой такое, когда грань определялась будто бы не людской волей и поступками?
— Разных щекотливых ситуаций у меня было вполне достаточно. Но первый раз на грани я побывал в 1979 году 29 октября, когда по собственной дурости четыре с половиной часа провел в воде.
Во всем виноваты женщины. Надо было доставить на маяк девушку. Наш корабль это осуществил. Встали на якорь. Девушку надо доставить на берег.
А я только–только начал служить. Вместо того чтобы доложить командиру, я, вахтенный офицер, нарушая все и вся, спустил шлюпку, пошел на берег, девушку проводил.
Возвращаюсь… Моряки, разгильдяи, шлюпку не закрепили. Она получила пробоину. Я рацию по неопытности не взял, ракетницу не взял… На корабле никто не знает, куда исчезла шлюпка… Чистой воды разгильдяйство.
Заканчивая училище, нам всем было море по колено, а океан — лишь чуть поглубже. И я лучше ничего не придумал, как добираться до корабля вплавь. Дурость? Да! Зато для меня была наука.
После этой науки я стал иначе смотреть на то, как должен поступать в разных ситуациях. Мы спасали людей с тонущих судов, при тушении пожаров на судах в тяжелейших обстоятельствах… Зато подготовка экипажа уже была на высшем уровне. Мы могли выполнить любые задачи в любое время.
Мой корабль по результатам пограничной службы (задержания, штрафы, проверки) среди 600 кораблей стабильно находился в первой десятке, чаще — в первой тройке. А зачастую мы занимали первую строчку. Моряки втихаря (это не разрешено) даже рисовали акулу на борту.
Начиная с 1981–го не было ни одного года, чтобы в отчетах погранвойск за предыдущий год не упоминалась фамилия вашего покорного слуги. Начиная с 1981 года, когда я принимал участие в раскрытии предательства офицеров разведки (мне было смешно, когда из меня тут делали чекиста).
Тогда восемь старших офицеров получили сроки от восьми до пятнадцати лет по статье "Измена родине". Пять генералов разведки стали рядовыми. За дело.
Еще я принимал активное участие в задержании корабля с контрабандой золота. В этой контрабанде были замешаны высшие чиновники и должностные лица Дальнего Востока. Судно шло из Магадана.
Но операция закончилась практически ничем. Потому что через пару месяцев все руководство, которое принимало участие в этих преступных действиях, вдруг погибло в авиакатастрофе. Кроме первого секретаря, которому перед посадкой в самолет почему–то сообщили, что он должен задержаться.
Со мной, к сожалению, нельзя было договориться. Уже будучи начальником штаба учебного центра, я получил допуск к своим личным делам. А нам по окончании училища давали стандартные характеристики.
Я прочитал свою. Там были поставлены три восклицательных знака и обведены красным слова: "Сила воли развита исключительно, поставленную перед собой цель и задачи выполняет всегда".
Так что наложение штрафа в 45 000 инвалютных рублей на второго секретаря обкома партии или задержание каких–то полковников Комитета госбезопасности за разные нарушения и тому подобное для меня было почти что будничным делом.
«Прошу уволить из рядов Погранвойск СССР, так как не желаю служить беззаконно»: рапорт капитана II Адамсонса, датированный 19 августа 1991 года.
— А как ты попрощался с Тихим океаном, Дальним Востоком?
— После эпизода с применением оружия я через доступные каналы передал тому шпиону, что отсюда не уеду, пока его не посажу. Я свое слово сдержал.
Я был уже заместителем начальника штаба и под концовку провел ряд операций. Не посвящая в подробности начальство, я вышел в море на катерах и каждому дал свою задачу. Сели в засаду. У меня есть уникальная фотография, где зафиксирован мой прыжок с катера на катер. Он уходил, скорости у нас примерно одинаковые…
Когда я ворвался к нему в рубку (а он уже считал, что убежал) и произнес: "Синдо–сан, стоп уяя!", он упал в обморок. Потом я ему сказал: "Слушай, я же тебя предупредил?!" Он говорит: "Да, я получил предупреждение". — "Я тебе обещал, что посажу?" — "Да!" — "А почему же ты тогда пришел?" — "Понимаешь, получил данные, что тебя уже перевели, что ты здесь уже не служишь". А я действительно получил приказ о переводе.
А когда я уезжал с Шикотана на новое место службы и зашел к своим бывшим коллегам в округе, они сказали: "Янис, ты не поверишь… Ты ушел, и ни одного нарушения госграницы двое суток не было. По нашим разведданным, японцы пьянством отмечали твой уход".
— Кстати, в газете "Владивосток" от 28 мая 1992 года, которую ты мне дал и где пишут о твоем "возвращении на ставшую суверенной родину", автор статьи Евгений Шолох сказал: "При встрече мы подняли стаканы и за то, чтобы, не дай Бог, никогда не стоять по разные стороны баррикад и глядеть друг на друга в прорезь прицела. Верим, что Янис помнит об этом". Помнишь ли?
— Помню. Я не прогибался тогда и не намерен прогибаться впредь.
Виктор АВОТИНЬШ", "7 секретов".
