Видео
В мире
Тем временем в Огре ничего не хотят и слышать о нарушениях.
Всего через несколько дней после открытия в Огре временно закрылась экспозиция "Путь свободы", открытая 4 мая. Руководство музея отклонило предположения о том, что она была закрыта после бури в соцсетях в связи с тем, что в экспозиции выставлена форма павшего российского бойца.
Заведующий музеем Янис Зиньгитис объяснил временное закрытие необходимостью освоить новое оборудование: "Кассовый аппарат надо привести в действие, надо проверить, как работают все световые пульты, просто посетители не смогут полюбоваться этой экспозицией, поэтому мы ее хотим, так, ну, качественно запустить".
Замдиректора по научной работе Ритварс Янсонс, впрочем, в своих постах в "Фейсбуке" не упоминает таких причин: "Буря в соцсетях. Смешно. Размышления отдельных людей. Вот в канализационной трубе вне территории музея была буря. Поэтому и музей был закрыт".
Какой бы ни была подлинная причина, из-за которой съемочная группа программы Kultūršoks не смогла попасть в музей в среду, 7 мая, на осмотр новой экспозиции, все же та снова открылась. На первых двух этажах посетители могут ознакомиться с историей завоевания и восстановления независимости Латвии, героизмом жителей Огрского края и их жертвами во имя свободы. На третьем этаже размещена экспозиция "Мы и они", рассказывающая о борьбе украинцев за свое государство. Там выставлена униформа павшего бойца российской армии. Рассказ о том, как ее заполучили, историк музея, майор в отставке Гунарс Русиньш поведал журналисту телеканала TV24: "На ней была кровь, когда мы ее привезли сюда. История была такая, что нам эту форму дали украинские бойцы. Когда мы везли ее домой, по автобусу распространялся неприятный запах, и парни говорили между собой: "У тебя жутко воняет изо рта". Когда мешок с ней открыли, то поняли, что это застоявшаяся кровь, она и дала этот неприятный запах".
Искусствовед Астрида Рогуле признает, что все исторические, мемориальные музеи, а также многие мультидисциплинарные композиции состоят из вещей умерших людей: "Мы смотрим на шубу Блауманиса и радуемся - он в ней побывал. Но Блауманис умер. Здесь, по-моему, вопрос совсем о другом - о том, как эти вещи попали в музей. Это самое важное. Вопрос о том, каким образом эта память сохраняется и как преподносится".
Член правления Латвийского национального комитета Международного совета музеев ICOM Майя Мейере-Оша заявляет, что музей должен был соблюдать Женевскую конвенцию 1949 года, которую Латвия подписала: "Там очень жестко разъясняется, каковы правила ведения войны. Как только воин больше не может стрелять, если он сдается в плен, он ранен и без сознания или убит, там сразу разработаны протоколы, как действовать. Мы можем брать все военное, винтовку, даже лошадь можно брать, но как только речь идет о личных вещах, то это табу. Их не трогают, так как, по идее, надо сохранить возможность опознать этого человека впоследствии, когда война закончится".
Рогуле считает, что российская солдатская форма, будь она получена иным путем, могла бы служить свидетельством войны: "В этом нет ничего плохого, если бы, например, они ее приобрели у какой-то, не знаю, русской семьи, которая передает наследство от своего умершего сына - жетон и форму, и мы хотим поддержать это антивоенное движение, мы отдаем эту форменную одежду, все в порядке. Но эта снята с умершего, еще окровавленного. Теперь вопрос, как этот человек - похоронен ли он, брошен ли, или его голым похоронили, как именно это было? Вопрос в этом поступке. Вопрос не в том, каковы были цели - возможно, в самом деле наилучшие. Но вот поступок..."
Ведущий исследователь Института философии и социологии ЛУ Мартиньш Капранс придерживается мнения, что аргумент, мол, украинцы сами так делают, здесь не совсем к месту: "Наши моральные границы в этом плане строже, в отличие от Украины: все же Украина находится в состоянии войны, а мы нет. Я бы сказал, что эти важные вопросы наверняка должен был задать и конкретный куратор экспозиции или тот, кто принял решение выставить эту униформу оккупационных войск".
Куратор выставок художественного музея Rīgas birža Кристине Милере говорит, что сейчас исторические свидетельства собирают иначе, чем раньше: "Совершенно точно, понимание и отношение изменились в том плане, каким образом собирали и коллекционировали предметы после Второй мировой войны и как это происходит сейчас. Отношение резко изменилось, как и этические правила - что вообще музею разрешено коллекционировать, должны быть жесткие методические указания в связи с этим".
В Латвии это регулирует Закон о музеях, в который включены положения этического кодекса Международного совета музеев ICOM. "Оговорено, что музей, если он что-то выставляет, должен делать это с уважением. Это серьезный документ, который нужно учитывать. В музее не должно быть позорного столба или зала суда. Мы - музей, это научное учреждение, мы рассказываем, показываем, просвещаем с исследовательской точки зрения, а не на одних эмоциях", - поясняет Мейере-Оша.
Заведующий музеем Зиньгитис попытался уклониться от ответа на прямой вопрос: "О форме павшего бойца вам надо спросить... Я не знаю, откуда вы это услышали, где это было написано? Возможно, это скорее легенда. Я не берусь об этом говорить. Может быть, вы зададите эти вопросы через отдел коммуникации Огрского края по электронной почте, тогда мы подготовим ответы и пришлем".
Рогуле признает, что с моральной точки зрения никаких претензий нет: "Они на правильной стороне. Они за свободу, за демократию, за независимость Украины. Но с точки зрения этики то, как они поступили, по-моему, недопустимо ни в коем случае. Меня как мать и бабушку ужасает то, что у них еще есть и солдатские жетоны. И это ужасно, ведь каждая мать хотела бы знать, все равно, каким бы плохим ее сын ни был, оккупантом, негодяем, она хотела бы знать, где ее сын похоронен. И теперь этого человека мы более не можем идентифицировать".
Мнение Милере таково, что с такими темами нужно быть очень внимательным: "По-моему, при создании такой экспозиции нужно было бы привлечь и украинских исследователей и, скорее, попытаться показать это с другой перспективы, не через рассказ об этой форме русского солдата, а скорее, может быть, с украинской перспективы".
Капранс, в свою очередь, считает, что важно и неодинаковое отношение к войне в Украине в латвийском обществе: "Ясно, что среди латышей это могло бы вызвать больший отклик, и, напротив, я вполне живо могу себе представить, как отреагирует немалая русскоязычная часть Латвии, когда узнает, что такой экспонат оказался в музее. Там, конечно, будет совершенно иная реакция, возможно, не только словесная".
Гид выставки со съемочной группой программы Kultūršoks общаться не стал. Заведующий музеем характеризует музейного историка Русиньша, юриста по образованию, как очень осведомленного в исторических вопросах: "Он интересовался, он коллекционирует, и фактически он, если брать конец XX века, историю Атмоды, он все это пережил, кто же еще более компетентен говорить о том времени".
Директор музея не ответил ни "да", ни "нет" на вопрос, не является ли наличие профильного образования самым важным критерием для того, чтобы работать историком в музее: "Ну, по-разному, но в этой ситуации мы хотели самого осведомленного человека, которого действительно можно расспросить об очень многих мелочах. Который знает".
А тем временем местный общественный активист Агрис Дзенис обратился в Госполицию с заявлением, в котором он просит оценить информацию музейного работника об обстоятельствах, при которых был получен экспонат, высказанную в эфире телеканала TV24.
