Видео
В мире
Слушать и слышать
— Я с детства вырос в понимании того, что нужно уважать человека независимо от национальности и религии. Моя мама умерла, когда мне было полгода, и воспитывала меня бабушка. Мы жили на селе, на самом юге Латвии, на границе с Литвой.
Моя бабушка говорила на латышском, немецком, русском и литовском, а когда пошла в церковную школу, то освоила польский. Бабушка прекрасно пела — польские, латышские песни, русские романсы.
В начале войны бабушка, фельдшер и акушер, кормила советских военнопленных в немецком плену, а под конец — пленных немцев в советском плену. И рассказывала, что так поступали и в Первую мировую.
Люди через наш хутор проходили разные. В 1944 году останавливалась немецкая армия — артиллерия и обозники, офицеры вермахта, власовцы. Немецкие офицеры ходили к бабушке учиться русскому.
Потом в нашем доме остановились военврач и две медсестры Красной армии — приятные, воспитанные люди. За ними пришла малоприятная публика в голубых фуражках — НКВД.
Наверно, уже тогда я понял: неважно, кем ты служишь, на каком языке говоришь. Важно, какой ты человек.
Дружба поверх границ
— Справедливость этого открытия подтвердили и пять лет моей учебы в Москве, в Литературном институте, в котором был разнообразный в национальном смысле состав. В мое время в Литературном институте учились Белла Ахмадулина, Юнна Мориц, Евгений Евтушенко.
В Москве я познакомился с Андреем Вознесенским. И получилось так, что он меня встретил в Риге после лагеря — он в это время был в Латвии, и мы встретились в Союзе писателей.
Теплые отношения со многими из студенческих друзей сохранились на всю жизнь, хоть сейчас нас разделяют границы. Жаль, но контакты с друзьями с Кавказа и Средней Азии поддерживать трудно.
Моя фамилия давно значится в списке членов редакционного совета российского журнала "Дружба народов". А также в украинском всемирном журнале "Всесвит". На Украине меня неплохо знают, я свободно говорю по–украински, хоть и с "помылками" (ошибками — с укр.). Научился в лагере.
Формула национального согласия
— В межнациональных отношениях мало прогресса. Вспоминая время баррикад, принято отмечать, что тогда все были едины. Но это и понятно — ведь люди демонстрируют единство, выступая ПРОТИВ чего–то. А вот когда приходит пора выступать ЗА, то у каждого появляются свои, отличные от других, интересы.
Когда мы в 90–м году встречались в Питере с лагерными друзьями, они сетовали, что все начали расходиться по национальным квартирам. Им трудно было понять, что это естественный ход истории. Который вовсе не значит, что надо враждовать. Надо учиться уважать чужие интересы, понимая, что они не совпадают с твоими. Каждый остается собой и признает это право за другими — вот формула национального согласия.
Нация и этническая группа
— Отличаются ли латвийские русские от "настоящих"? Конечно. Не случайно на исторической родине их частенько встречают как чужаков.
И хоть за каждым национальным меньшинством стоит его этническая родина, оно представляет собой особую этнографическую группу — латвийские поляки, грузины и русские… Латвия — их родина, их место под солнцем.
О лозунге "Латвия для латышей"
— Он нереален. В абсолютном большинстве на этой территории латыши были только в 1939 году, после массового отъезда балтийских немцев в Германию.
Латыши как народ сформировались весьма нетипично. Если эстонские и литовские племена были более однородными, то на нашей территории был этнический калейдоскоп из разных племен, разных языков и сторонников разных религий. За объединение мы, как ни парадоксально, должны благодарить крестоносцев, создавших Ливонию. В противном случае, кто знает, была бы здесь Литва или Россия.
Латышские стрелки поддержали большевиков, потому что это была единственная партия, обещавшая национальную независимость. Юденич обещал латышей "пороть шомполами", Керенский высказывался неопределенно — может, когда–нибудь после войны.
При пестром национальном составе Латвии нужна такая конструкция, которая устроит всех, кто здесь живет. И это в руках латышей. Они должны быть здесь хозяевами, и пока они — неважные хозяева.
О негражданах
— Проблему гражданства иначе решить было нельзя. Неправильно давать гражданство всем подряд, не выдвигая никаких требований. Даже пожилым людям, как бы гуманно это ни выглядело. У претендента должно быть знание государственного языка — подчеркиваю: государственного, а не латышского. Улавливаете разницу? Должны быть и понятие о государственном устройстве, истории, известная лояльность к государству.
Присвоение гражданства всем не способствовало бы взаимопониманию в обществе. Появилась бы инертная масса, которую политики использовали бы в своих интересах. У нас ведь партии создаются по национальному признаку.
Нужно понять: даже если русских в Латвии будет столько же, сколько латышей, их статус будет отличаться.
Они — это этническая группа, а не нация, потому что нация живет в России. И если дать русскому языку равные права с латышским, то это поставит под сомнение существование латвийского государства, что в итоге невыгодно никому.
О языке в школах
— Я с огорчением вижу предложение перевести обучение в русских школах полностью на латышский язык. Зачем? Ведь с таким трудом договорились о соотношении 60:40 процентов, и новые требования только портят отношения. Экономические неурядицы радикализируют людей, может и до столкновений дойти.
Я не раз бывал в русских школах. (Мои произведения включены в школьную программу.) И у меня остались очень положительные впечатления. Это серьезные молодые люди, которые хорошо говорят по–латышски. Они уже решили, что будут делать после окончания школы, готовятся к будущей карьере, и видно, что они не пропадут.
Мне приятно, что в министерствах, других государственных учреждениях все больше русскоязычных, что в Афганистане плечом к плечу служат латвийские воины разных национальностей. Им латышский язык не помеха.
И меня волнует, что в то же время многие молодые латыши совершенно не говорят по–русски.
Так они теряют позиции на рынке труда. До войны в Риге любой продавец должен был знать три языка — латышский, русский, немецкий.
О 9 мая
— Если людям это важно, пусть отмечают достойно, но 9 Мая для латышей — скорее большая трагедия, чем праздник. И для тех, кто был в Курземском котле, и для тех, кого насильно мобилизовали и послали под пули в 44–м и 45–м, когда брат воевал против брата. Это трагедия небольшого народа, оказавшегося между молотом и наковальней. Вместе с Европой мы отмечаем конец войны 8 мая.
Те, кто воевал по разные стороны фронта, могут понять друг друга. Но их внуки с обеих сторон играют в свои радикальные игры.
Кстати, среди легионеров и национальных партизан иногда были латвийские русские. Так же как и политрепрессированные. С одним из них я сидел в лагере. Очень независимый человек, который не знал ни слова по–латышски, но мы считали его своим. Много русских было среди кавалеров ордена Лачплесиса, боровшихся за независимость Латвии. Все как в жизни…
Обниматься не обязательно
— Да, Советского Союза нет. Но идея мессианства, того, что они несут другим народам свет, любовь и свободу, вошла в русский менталитет. Она идет от церкви, от византийского миропонимания, и это корень непонимания между нашими народами.
Русские часто спрашивают: за что нас не любят? Латыши недоумевают: если мы не бросаемся соседям на шею, это не значит, что мы к ним плохо относимся.
Зачем обниматься? Надо просто жить рядом и стараться не мешать друг другу, а в трудную минуту прийти на помощь.
Какой будет Латвия через 20 лет*?
— Богатой она не будет никогда. Но благополучную жизнь для своих людей она обеспечить сможет. 50 лет мы находились вне Европы, и у нас минимальные шансы вернуть свое прежнее место на этом рынке, когда Латвия производила масло, а Германия — пушки. Теперь Германия масло производит сама. Надо искать идею — вроде финской Nokia.
* — интервью было дано в 2010 году, то есть речь идет о прогнозе на 2030 год. (Прим. ред.)
