Вообще, колонку я хотела написать не об этом. Постеры с учителями и журналистами в униформе меня очень поразили. Но сказали про это уже много. И почти никто не писал от первого лица, каково, собственно, быть таким курьером, официантом или мойщиком машин — именно с образованием, опытом хорошей работы и точно такими же коллегам. Просто потому что мало кто в нашей сфере такой опыт имел. А у меня он был. И я хочу рассказать, как я тоже была мигрантом и подрабатывала официанткой.
В 2000-х годах я училась в Лондоне и достаточно долго подрабатывала в кафе и ресторанах. Я была официанткой в марокканском заведении, где шеф-поваром работал бывший корабельный инженер из Марокко, посуду мыли два египтянина-программиста, а шаверму крутил сирийский профессор истории, который бежал из страны после конфликта его дяди, генерала, с Асадами.
Ну и я, любитель литературы, обладатель красного диплома филфака. В другом ресторане, итальянском, я попала в окружение математика, двух женщин-ботаников, антикризисного управляющего и историка военных конфликтов. Еще там были какие-то учителя, врачи, зоотехники, но я уже не помню. Запомнила только, что разговоры наши в свободную минуту были интересны, что мы все неплохо знали английский.
И если бы на нас не было черных фартуков, если бы в руках мы не держали подносы, ножи и тарелки, все бы подумали, что перед ними — компания молодых преподавателей, которые в перерыве заскочили в университетский кафетерий выпить кофе.
Знаете, какое у меня самое яркое и самое тяжелое впечатление от тех времен? Нет, вовсе не необходимость носить тарелки и спрашивать посетителей: «Вам понравилось?» И не эта чертова униформа с фартуком. Самое главное — в том, что все наше руководство и большинство наших клиентов были глупее нас.
Это надо пережить. Представьте английский ресторан, где из местных, лондонцев, только управляющий и менеджер. И это их профессия. Скорее всего, они закончили минимум классов и не ходили в колледж. Они начали карьеру с официантов и дослужились до руководящих постов. Эти люди не работали нигде, кроме кафе и ресторанов, по местным меркам они неучи и почти бедняки, у них с примерно 99-процентной вероятностью нет отдельного жилья, они живут с родителями или в съемной комнате. Всю жизнь они едят на работе, уносят домой нераспроданную еду.
Работать и быть обязанным постоянно разговаривать с такими людьми для меня оказалось испытанием. И для многих моих коллег-иммигрантов тоже.
Потому что мы все-таки были в своих странах не самыми отсталыми людьми. Мы учились, у нас было на родине какое-никакое жилье. Все мы приехали либо учиться бесплатно, либо полностью за свои деньги, соответственно, были или неплохо образованы, или состоятельны. Дома мы ходили по выставкам и концертам, много путешествовали, единицы из нас не играли ни на каком музыкальном инструменте.
Ну и мы, разумеется, владели минимум одним иностранным языком. Я, например, прекрасно знала английский и польский, сносно читала и говорила на французском. И была порой по числу освоенных языков в коллективе какого-нибудь бистро ближе к концу рейтинга, потому что встречала на кухне бразильцев, которые знали испанский, английский, французский, немецкий.
Многими языками владели мои коллеги из стран Магриба, в норме было, что билингв араб-бербер говорил, разумеется, на французском, а также английском и немецком. А наше руководство ни на каком языке, кроме родного, не говорило. Нигде не путешествовало, в лучшем случае раз-два в год выезжало в соседние страны.
Я помню управляющую одного из ресторанов сети Carluccio's по имени Клэр, которую глубоко впечатляло, что кто-то из ее официантов и посудомоек бывал в США, путешествовал по Судану или знает три языка.
В кафе к нам заходил нередко Брайан Мэй из Queen. Я готовила ему кофе — без кофеина, обезжиренное молоко. Мэй оказался очень вежливым человеком, он всегда что-нибудь милое говорил, пока ждал. И стал с еще большей охотой со мной разговаривать, когда оказалось, что я отлично знаю историю британского рока, прочитала кучу книжек про их группу и помню, как и из чего именно Брайан Мэй сделал свою первую гитару.
Еще у нас была аргентинская девушка, культуролог, с ней, например, Мэй обсуждал аргентинский артхаус, она рассказывала про молодого режиссера Диего Лермана, я с радостью подключалась к беседе — я же знала, кто такой Лерман. А Клэр не знала. Заходившая к нам Эми Уайнхауз часто болтала с двумя польками, а с Клэр — нет.
Бывало, что в Лондоне я подрабатывала в кейтеринговом агентстве, которое обеспечивало персоналом разные крупные банкеты, в том числе устраиваемые известными благотворительными организациями. На нескольких таких вечерах я видела, например, королеву, Робина Уильямса, дочь Оззи Осборна и много других знаменитостей.
Один раз был в зале Леонардо ди Каприо.
Такие банкеты и последующая уборка могут занимать 15-20 часов, непосредственно ужин длится 4-7 часов.
Пока гости едят, официанты сидят за шторкой и ждут перемены блюд. Все общаются. Мы увидели Ди Каприо и стали его обсуждать. Многие из нас неплохо знали его актерские работы. Я сидела на полу в черной рубашке, в черных штанах, с черными фартуком и белым колпаком, а вокруг меня были точно так же одетые люди, которые смотрели с Ди Каприо не только «Титаник», но и «Дневник баскетболиста», «Что гложет Гилберта Грейпа», «Полное затмение» и даже «Кафе «Донс Плам». Мы там, на полу, спорили, удалась ли Ди Каприо роль французского поэта Артюра Рембо, потому что некоторые читали Рембо и видели его фото.
А наши менеджеры, управляющие, распорядители залов, те важные мужчины в строгих костюмах, которые ходили по полированному паркету с рациями и следили, чтобы тысяче гостей своевременно подавали блюда, ничего этого не знали. Помню с тех вечеринок мучительные моменты, когда все уже почти убрано за гостями и ты сидишь в ожидании такси. Если все заканчивалось поздно, агентство вызывало такси, в которые садились группами в зависимости от того, кто где живет.
Я почему-то всегда попадала в такси с местными управляющими. Люди вежливые, они считали своей едва ли не обязанностью болтать с подчиненными. А для меня это было мукой, потому что о чем можно мне болтать с парнем, который даже не окончил школу и 20 лет бегал с подносом? Обсудили погоду, меню, конфеты, которые лежат на столе, скидки в магазинах. И что? Час ждешь, час едешь. О чем говорить? Им, конечно, интересно поболтать о новостях, о политике, о кино. Они даже, узнав, что ты литературовед, что-то могут сказать про литературу. Но какая же скука такую болтовню слушать!
От полного разочарования спасал только языковой барьер. В первое время все англоговорящие люди кажутся эмигранту умными, их язык — развитым. Это ведь английский! Не сразу понимаешь, что свободно говоря на английском языке человек может быть пустоголовым дураком. Не сразу начинаешь различать говоры и слышишь, где речь образованного человека из хорошего района, а где — язык работяги с доков.
Тем более что выглядят британцы очень опрятно, одеваются со вкусом, они ухожены, особенно мужчины. Ты можешь познакомиться в кафе с приятным человеком, даже увлечься им и мечтать о первом свидании, а потом выясняется, что он водит экскаватор и не умеет написать по-английски без ошибок слово «beautiful». А если речь о твоем управляющем, то понимание приходит еще позже.
Кстати, в том марокканском ресторане у нас была одна британка. Она работала официанткой на полставки, жила на пособия и писала заказы с чудовищными ошибками. Конечно, нам было неинтересно с ней разговаривать.
И представьте, что в основном посетители ресторана были менее образованы, чем мы.
Ну потому что в Великобритании нет такой распространенности высшего образования и ученых степеней, какая сложилась в нашем коллективе. Ты выходил в полный зал и понимал, что подавляющее большинство людей за столиками меньше учились и меньше знают, чем ты. Но они в красивых одеждах заказывают кус-кус, а ты в фартуке и с подносом им это несешь.
Хорошо еще, что в Великобритании люди органически вежливы, коренные жители не любят холуйства и никогда сами не оскорбляют обслуживающий персонал. Там, в общем-то, не стыдно быть официантом или прислугой. Не так, как у нас.
Зачем я это пишу? Социальный проект, где указывают настоящие профессии и образование курьеров, призван убедить нас в том, что эти люди нас достойны и интересны. А надо бы еще сделать рекламу, в которой убедить всех этих курьеров, уборщиков, продавцов и закручивателей шавермы, что большинство их клиентов тоже интересны. Потому что в каком-нибудь рабочем районе узбек из ларька оказывается, как я в Лондоне, образованнее и развитее не только своего руководства, но и многих посетителей.
Представьте, как два учителя физики смотрят на толпу маргиналов с петербургской окраины, которая каждый день вечером приходит есть к ним за 150 рублей шаверму и запивает ее пивом из банки. Так примерно и смотрят, как я в Лондоне смотрела на потомственных официантов. Вежливо, но без интереса. Только там они были чужие, британцы, а у нас теперь — смотрят вот так свои.
Телепродюсер и репортер Наталья, побывавшая в куче стран, приезжает с пиццей в общежитие к семьям разнорабочих, они гнут перед ней оставшиеся после производственной травмы семь с половиной пальцев и с наслаждением унижают за плохо упакованную коробку.
Беда образованного человека не в том, что он должен 50 км в день таскать на себе тяжелейший короб. Гораздо страшнее, что он обязан раскланиваться перед теми, с кем по своей воле никогда не стал бы даже разговаривать. Вот это нам нужно понять. Как мы смотрим и как должны смотреть на официантов и развозчиков, уже более или менее известно. Но вряд ли большинство из россиян представляют, как развозчики пиццы смотрят на них в ответ.
Социальная реклама, в которой рассказывают, что сотрудники на самом деле иногда имеют высшее образование и крайне сложные профессии, наверное, была снята для того, чтобы повысить уважение к своим курьерам и немного бравурнуть: дескать, вот у нас какие трудятся ребята! Это больше похоже на имиджевый проект, нежели социальный. Но получилось не очень бодро. Как всегда в России: хотели сделать хорошо, а вышло весело и страшно. Я встречала статьи, в которых экономисты называют эту рекламу катастрофой. Согласна. Только не реклама катастрофа, а то, что она вскрыла.
Ведь страшно же от вида красивых и, простите, русских лиц со следами интеллектуальной работы и в форме доставщиков. Да простят меня узбек и уроженец Африки, которые тоже попали в эту рекламу. Про Африку и Узбекистан мы так знали, что там плохо. А про себя знать не хотели.
Мы у себя в стране привыкли, что вежливые и прекрасно говорящие на русском языке узбеки метут пол, а чернокожие студенты московских вузов раздают нам рекламу в костюме чебурека.
Неприятно, но не ново. А вот к тому, что Андрей, Ольга и Наталья, офицер, альпинист и журналист, ходят по городам страны с коробами, нам еще надо привыкать. Я, например, давно помню, что если в ларьке с шавермой или батарейками работают два узбека, они могут быть оба учителями физики. А теперь я буду это помнить, встретив на кассе, в такси, в доставке людей со славянскими лицами.
Прошли времена, когда эта работа была профессиональной. То есть, в этих сферах работали люди без какого-либо серьезного образования и всю жизнь. А теперь появились, как мы узнали из рекламы, вместо профессиональных курьеров курьеры-офицеры, курьеры-репортеры, курьеры-учителя… И они, повторяю, каждый день должны услужливо разговаривать с людьми, с которыми никогда бы не стали общаться по своей воле.
Анастасия Миронова, Газета.ру