О мифах и реальных событиях начала войны "Огонек" расспрашивал Михаила Мягкова — доктора исторических наук, научного директора Российского военно-исторического общества, автора книги "Вермахт у ворот Москвы, 1941-1942 гг."
— Михаил Юрьевич, 75 лет — это только памятная дата или нечто большее?
— Конечно, второе: нужно понять прошлое, чтобы избежать повторения ситуации, которая в далеком 1941-м привела к масштабному поражению советских войск в приграничных сражениях и продвижению войск вермахта на сотни километров вглубь страны за считаные дни.
— Идея, выдвинутая Виктором Резуном (Суворовым) в "Ледоколе",— это фолк-хистори. Серьезным исследователям очевидно, что СССР не готовился наносить превентивный удар по Германии. Из всех "фактов", упомянутых Суворовым, на деле существует лишь записка будущего маршала СССР, а на тот момент — 15 мая 1941 года — начальника Генштаба РККА Георгия Жукова, в которой он предлагает нанести упреждающий удар по силам вермахта.
Ответа на эту записку Георгий Константинович так и не получил. И тому было несколько причин. Несмотря на всю очевидность подготовки Германии к нападению на СССР, Сталин не мог допустить, чтобы хоть кто-то заподозрил его в агрессивных замыслах, так как не хотел рисковать шансом на возможную коалицию с Западом в случае войны с нацистами. В то же время Сталин опасался провоцировать Берлин на то, чтобы начать войну раньше, чем СССР будет к ней готов. Хотя так оно в итоге и вышло...
— Но СССР активно готовился к войне...
— Но на июнь 1941-го отставал по уровню производства электроэнергии, металлов от той же Германии и подчиненных ей европейских стран в 2-2,5 раза. Мы позже начали свою индустриализацию, не хватало новейших станков, квалифицированных специалистов, еще только предстояло ввести в строй заводы — дублеры на востоке страны.
В то же время шла масштабная реорганизация армии после финской кампании. Словом, перевооружение армии было начато, но не завершено. Было определено три рубежа обороны: фронтовой — в районе границы, стратегический — линия "Днепр — Западная Двина" и государственный — на дальних подступах к Москве. Но к 22 июня только и успели, что выдвинуть часть войск на второй рубеж.
Да, было численное превосходство в технике: например, в приграничных западных округах на июнь 1941 года числилось 11 тысяч танков и 9 тысяч самолетов (в 2 раза больше, чем у Германии), но они находились в еще не сформированных боевых соединениях, где не хватало личного состава.
Все мероприятия по насыщению комсоставом новых формирований мы не успели завершить: например, в 6 раз выросло число пехотных училищ, но они не успели выпустить полноценных командиров, а те молодые лейтенанты, кто успел попасть в войска, не имели боевой практики.
Немецкий же офицер "образца 1941 года" имел за плечами не только 15 лет обучения, но и опыт войны в Европе. А в СССР среди начсостава высшее военное образование имели только 7 процентов, а 12 процентов не имели вообще никакого. 22 июня у границы были расквартированы в основном еще не полностью боеспособные соединения.
— Но руководство частей, расквартированных у границы, не могло не видеть, что немцы готовятся напасть...
— Следует сказать о роли репрессий 1930-х годов: только за два года (1937-1938) были репрессированы около 40 тысяч командиров. Четверть из них через год вернулась в строй, но последствия сказались: командиры стали бояться принимать ответственные решения.
Например, командующий Западным особым округом генерал армии Павлов накануне немецкого вторжения приказал отвести артиллерию за несколько десятков километров от границы для проведения учений. Тут много вопросов... Почему самолеты не были рассредоточены на аэродромах? А ведь именно это позволило немцам истребить 1200 самолетов ВВС приграничных округов в первые же сутки войны.
— Диверсия?
— Нет, последствия репрессий и некомпетентность начальников. Конечно, подготовился бы Павлов или нет, последствия были бы такими же, так как вермахт именно на этом направлении наносил самый сильный удар. Но если бы Павлов усилил подготовку к обороне — приказал "насадить" минные поля, заминировал мосты, ускорил строительство укреплений и аэродромов, заранее вывел артиллерию на замаскированные позиции,— это бы задержало немцев.
Почему он этого не сделал? Документов не осталось, сам Павлов был расстрелян в июле 41-го вместе с командующим 4-й армией, но догадаться несложно: он боялся проявлять инициативу.
Никому после репрессий 1937-1938 годов не хотелось быть следующим. А так бы и было, активизируй Павлов работу в приграничных районах: за несколько дней до 22 июня вышла директива наркома обороны Семена Тимошенко, запрещавшая занимать полосу предполья без особого приказа.
И Павлов явно больше опасался Кремля, чем вермахта. Зная, что наверху опасаются спровоцировать немцев, Павлов накануне нападения отправился в театр, демонстрируя уверенность в завтрашнем дне.
И это притом что разведка его фронта доносила о том, что враг изготовился: начальник разведотдела Блохин докладывал, что разгружаются составы с бомбами, прилетают самолеты и т.д. Вместо мобилизации состава Павлов подписал отпуска офицерам... Кстати, последний факт свидетельствует против версии Суворова: кто же в здравом уме отпускает комсостав перед началом наступления?
Генерал-полковник Павлов.
— Но разве в докладах не называлась дата нападения и даже часы?
— Если сложить в две стопки донесения советских разведчиков, предупреждавших о скором начале войны, и тех, кто уверял в обратном, то они были бы равны. Сталин совершил ошибку, потому что переоценил собственные возможности, был убежден, что ему удастся договориться оттянуть начало войны до 1942 года. К тому же он полагал, что перед нападением Гитлер выдвинет ультиматум.
К личному фактору добавился еще один — советское руководство не сделало выводов из кампании 1939-1940 годов. Тот же Тимошенко на совещании в Кремле договорился до того, что опыт войны в Западной Европе не дает ничего нового в стратегическом плане. Выходило, что Германия, разгромив Францию, захватив пол-Европы, сделала это старыми средствами и методами?
В советской доктрине было записано, что новая война будет идти на чужой территории и малой кровью. Оборону предусматривалось вести расквартированными вдоль границы войсками первого стратегического эшелона. Линию обороны поэтому изначально планировали неглубокой — на эту фазу отводилось несколько дней, а потом ожидался переход в наступление в сторону Вислы, Восточной Пруссии и т.д.
— Документы это подтверждают?
— Тому свидетельством планы стратегического развертывания Красной армии и прикрытия приграничных округов, которым не суждено было осуществиться. Иных планов, например нападения на Германию, в архивах нет.
— Может, они были уничтожены?
— После такого в оставшихся документах были бы заметны нестыковки, а их нет. Конечно, не все документы сохранились: какие-то из них были уничтожены в ходе боевых действий, как, например, часть архивов Западной группы войск. Позднее какие-то документы были засекречены (в частности, материалы Генштаба СССР), но сейчас они почти все доступны.
Так, даже в давно открытых материалах нет-нет да и попадается нечто интересное. Например, фраза в донесении Жукова Сталину, написанном спустя несколько часов после начала войны, где будущий маршал пишет о том, что немцы, начав агрессию, "опередили нас в развертывании". Если не знать предыстории, фраза как фраза, но если учесть, что в мае Жуков предупреждал Сталина о таком варианте развития ситуации, то эти слова обретают иной смысл: начгенштаба как бы указует "отцу народов" на то, что был прав, а его не послушали.
Впрочем, иного и быть не могло: руководство страны и армии в большинстве своем свято верило в то, что советская дивизия непременно разобьет любое вражеское соединение, а в обороне выдержит удар втрое превосходящих сил противника.
— И что немцы?
— До сих пор многие на Западе считают, что солдаты Третьего рейха были "пушечным мясом", не задумывавшимся о сути произносимых Гитлером речей и воевавших за семью и страну, а не за фюрера.
— Разве не так?
— Документы доказывают обратное: подавляющее большинство молодых немцев, составлявших основу армии вермахта, шло в бой именно за фюрера и его идеологию. Я нашел отчеты "Службы труда Рейха" — десанта немецкой молодежи, переброшенного в 1942 году под Ржев рыть окопы, чтобы наладить оборону от наступавшей армии Жукова. Этим молодым нацистам пришлось сменить лопаты на оружие, чтобы, как они сами пишут, сражаться за Гитлера. Молодые люди были уверены, что они представители самой сильной расы — германской. И надо сражаться за нее, где бы ты ни находился.
— Но советская идеология и пропаганда работали не менее активно...
— Потребовалось несколько месяцев войны, чтобы с позиции "все пролетарии — братья" перейти к тому, что СССР воюет именно с немцами. До начала войны о национальной подоплеке конфликта было запрещено даже намекать: вышедший в 1938 году "Александр Невский" Эйзенштейна был снят с экрана после советско-германского договора в августе 1939 года именно из-за призыва бить тевтонцев-немцев, но после 22 июня вновь стал лидером проката.
Вектор пропаганды неуклонно менялся. Симоновские "так убей же немца, чтоб он, а не ты на земле лежал", ставшие девизом новой идеологии — "Убей немца!" — появились в июле 1942 года, тогда же, когда и статья Ильи Эренбурга "Убей!". По мере поступления информации о зверствах гитлеровцев становилось все более понятным: идет битва за выживание населения одной страны с населением другой.
И тут никакой лжи — планы Германии на дальнейшее "обустройство" территории СССР известны: на западе Союза должно было остаться лишь четверть населения славян как слуг для немецких колонистов, а остальные миллионы граждан СССР подлежали уничтожению или ссылке в Сибирь. Полной ликвидации подлежали евреи и цыгане.
За годы войны ненависть к немцам распалилась нешуточная, так что в победном 1945-м работникам агитпропа пришлось сделать немалое усилие, чтобы изменить вектор отношения к противнику. В "Правде" была выпущена статья партруководства, разошедшаяся по фронтам, имевшая целью изменить отношение к противнику.
Так что с зимы 1945-го в массовое сознание вбрасывается идея разницы между нацистами и народом. На фронтах стали жестоко караться насильники и мародеры. Кстати, сам Сталин еще 23 февраля 1942 года сказал о том, что "Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается".
— Какие из мифов о войне удалось развеять за 75 лет?
— Я бы не сказал, что изучение ранее недоступных или зарубежных архивов в корне изменило картину событий, скорее, придало ей объем. Например, долгое время бытовала точка зрения, что главное направление наступления вермахта было московское. Но немецкие архивы это не подтвердили. Выяснилось, что планы корректировались. Гитлер, например, считал, что, если быстро прорваться вглубь страны не удастся, нужно занять фланговые районы — Ленинград и Киев, а уже потом наступать в центре. Уже через два месяца после начала войны — в августе 1941-го — вышла директива вермахта, в которой главной целью кампании объявлялось занятие Крыма, Донбасса и окружение Ленинграда и лишь затем Москва!
Это доказательство разлада в стратегических планах вермахта из-за неравномерности наступления войск на разных направлениях. Ставка на приоритетность московского направления была сделана Гитлером позднее и под давлением фронтовых генералов, веривших, что со взятием Москвы сдастся и советское руководство.
Или, например, "Ржевская битва": можно ли говорить о таком этапе в истории войны? В советскую эпоху о "Ржевской битве" не говорили ни слова, а сейчас ей посвящено немало работ.
Архивы вермахта не только подтверждают известную нам канву развития событий, но и позволяют понять то, что раньше было скрыто. Так, в частности, после знаменитого приказа Гитлера "Держаться", сделанного сразу после битвы под Москвой, немецкие командиры стали бояться проявлять инициативу. Все это привело к тому, что Красная армия и вермахт "поменялись местами" к 1943 году: советские войска по обученности и инициативности командного состава, не говоря уже об оснащенности передовой боевой техникой, стали похожи на немецкую армию июня 1941-го, тогда как вермахт стал по этим показателям подобен своему противнику времен начала войны. Круг замкнулся.