Это жалко, как лесть.
Это стыдно, как рвота.
Это мелко, как месть.
В этом есть неприличное, пошлое, гнусное что-то,
Но и что-то великое, гордое есть.
Вот отвергнутый Трамп, уверяющий всех: «И хитер же я!»,
Повторяющий как бы в бреду: Пенсильвания, Джорджия… —
Как последний боец на своем рубеже.
Вот осипший Лука, и слова его лживые, свинские,
Повторяющий всем своим видом: «Пока еще в Минске я!» —
Но хотя бы и в Минске, на свалке уже.
Да и мало ли их, побеждаемых глупостью, ленью, апатией,
Прикрывающих патрией, гвардией, партией
Поврежденные ржавью свои фаберже?
Да и мне ли не помнить,
Как жалок любовник отверженный,
Вымогающий встречу у девки рассерженной,
Как апрельская ртуть, колебаньям подверженной,
Возгордившейся, как местечковый бомонд, —
Так и ползать за ней, так и шамкать осмеянным Брежневым:
Я один тебе нужен, никто не поймет…
Это сколько же страсти —
Цепляться до пены, до судорог,
Как в дворовую девку стареющий граф,
Из посмертного ада, из бездны, из сумерек,
Все уже понимая и все проиграв!
Сколько силы и цепкости в этом упадке,
В громогласном величье, уже превратившемся в дым,
В этой старческой жадности, старческой хватке,
Костенеющей, да, — но куда молодым!
И девчонка, хотя и косится с испугом,
Но и то по прошествии многих годин
Перескажет подругам,
Что любил ее до смерти прям ненормальный один.
Эта страсть — запоздалый урок поколеньям,
Иллюстрация-снимок к диагнозу «нету стыда»,
Невеселый ответ бесконечным напрасным моленьям
О продлении жизни навеки, любви навсегда…
Но история, верю, посмотрит на них с умиленьем.
С омерзением, да.
Но еще с умилением, да.
Дмитрий Быков, "Новая газета".