А тогда, в баррикадные дни, обе фракции договорились, что среди предстоящих первоочередных задач бюро — разработка общего заявления, в котором была бы дана объективная оценка январских событий 1991 года в Латвии. Фракции решили, что в случае различных мнений межфракционное бюро должно способствовать "достижению общественной договоренности, стабилизации и демократизации политических процессов в Латвийской Республике". Получается, что политическая культура тогда была в чем–то выше, чем она есть сейчас.
А вычитал я это в книге "Январские хроники". С руководителем тогдашнего пресс–центра Верховного Совета и составителем книги Александром Мирлиным мы вспомнили прошлое. Но содержание нашего разговора по своей сути больше соотносится со статусом страны и его удержанием, чем, например, с январскими баррикадами как таковыми. Потому я и решил этой публикацией обратить больше внимания на 4 мая, чем на январь 1991 года.
— Я считаю, что отношение к Балтии западных стран и западных СМИ принципиальным образом поменялось не из–за наших стараний, а из–за событий в Вильнюсе и баррикад. Тогда "не мешайте Горбачеву" отошло на второй план и наше стремление к независимости было действительно замечено.
— Да, до января 1991 года Михаил Горбачев пользовался большой поддержкой. Латвию часто посещал госсекретарь (в нашем тогдашнем понимании — замминистра) МИД Швеции Пьер Шори. Еще в 1989 году, встречаясь с руководством Народного фронта Латвии, он сомневался в возможностях Латвии обрести независимость.
А 24 января 1991 года, встречаясь в Риге с председателем ВС ЛР Анатолием Горбуновым, Пьер Шори предложил совершенно иной уровень поддержки со стороны Швеции. Он признал: "Мировое мнение находится на уровне шизофрении, многие страны все еще отдают предпочтение Горбачеву, а не вашей независимости. Потому как боятся того, что в случае, если он проиграет, начнется бесконечная миграция на Запад…"
Но перелом все–таки начался с заявления Шеварднадзе и осознания того, что новый союзный договор нам не подходит. НФЛ призывал людей Латвии собрать полмиллиона подписей против этого договора. Подписи в Москву отвезла наш депутат Джемма Скулме. Это было нечто вроде репетиции народного голосования, которое состоялось 3 марта 1991 года, — референдума о том, должна ли Латвия стать независимой.
Мне хочется напомнить, что первая программа НФЛ была весьма умеренной. Да и вторая, на основании которой 18 марта 1990 года были избраны в ВС депутаты фракции Народного фронта, в известной мере не стыковалась, контрастировала с позицией Конгресса граждан (другое название — Латвийский комитет). В тогдашнем парламенте фактически существовала не только фракция, но и блок: НФЛ, ДННЛ и Партия зеленых.
— Следует благодарить судьбу, что этот блок тогда удержался. Потому что, несмотря на серьезность внешних и внутренних угроз, отношения в нем и тогда не были идеальны.
— Здесь видна некоторая схожесть с процессами, которые происходили в 1917 году, когда Латвия начинала свой путь к независимости. Тогда был лозунг — "Свободная Латвия в свободной России!" Изначальная позиция основателей государства в сотрудничестве с Временным правительством была — федеральное государство. Эволюцию этого взгляда и политических установок тщательно анализировал историк Улдис Германис.
Поворотным пунктом Германис обозначает также конгресс российских народов, который в 1917 году проходил в Киеве и в котором принимали участие десять делегатов от латышей. Невежество Временного правительства по отношению к нерусским народам и попытки централизации резкой критике подверг Зигфрид Мейеровиц, который выступал как представитель Латышского крестьянского союза и Видземского земельного совета.
Конгресс принял резолюцию: Россию следует преобразовать в федеративную республику. А также — по предложению Мейеровица — особую резолюцию по Латвии, в которой требовалось, чтобы Временное правительство незамедлительно издало особый декрет об объединении всех латышских краев в автономную, демократическую Латвию.
Мысль о создании национального государства одержала верх тогда, когда в России в октябре власть взяли большевики. Если считать съезд Народных депутатов СССР подобием Временного правительства, то можно сказать, что мы шли тем же путем.
— Вернемся в январь 1991 года...
— Тогда начнем с того, что в начале октября 1990 года было избрано новое руководство НФЛ. Часть прежних лидеров ушла в ВС ЛР. Поговаривали даже о том, что НФЛ свою роль выполнил и его можно закрывать…
Все же было ясно, что без народа, я бы сказал, без его физической поддержки законно избранный парламент с его фракцией большинства от НФЛ и правительство Латвии могут быть свергнуты.
Единственное, что люди Латвии тогда могли противопоставить КПСС, Советской армии, внутренним войскам, было ненасильственное сопротивление. К нему НФЛ готовился как организационно, так и политически.
В Латвии существовало несколько политических центров — ВС, НФЛ, ДННЛ и, конечно, Конгресс граждан. Взгляды остальных не всегда совпадали со взглядами Народного фронта. Надо было прийти к политическому соглашению. Подготовленный НФЛ документ "Едины для Латвии!" 8 декабря 1990 года в ставке ДННЛ подписали 29 общественных организаций и партий, которые поддерживали идею независимости Латвии.
Этот документ состоял из трех пунктов: максимально согласовывать действия демократических организаций и создать для этого координационный центр; поддерживать ВС и правительство в их стремлении добиться признания независимости Латвии де–факто (добавив, что необходима согласованность действий ВС и КГ); гражданское неповиновение в случае введения прямого президентского правления со стороны СССР.
Конгресс граждан выразил готовность подписать этот документ, но в последний момент все–таки отказался. На мой взгляд, противоречия были упорядочены принятием решения ВС от 15 октября 1991 года "О восстановлении прав граждан Латвийской Республики и основных условиях натурализации".
В нем ясно сказано, что общность граждан Латвийской Республики согласно "Закону о подданстве" от 23 августа 1919 года продолжает существовать. Именно граждане Латвии имели право избирать пятый Сейм. Таким образом, проявилось влияние Конгерсса граждан на общественное мнение, на НФЛ и ВС.
В организаторском же плане и манифестация, и баррикады в значительной мере являются заслугой подготовленного НФЛ плана, известного под названием "Инструкция к часу Х". Было ясно, что устроить массовый митинг в Риге удастся лишь раз. Манифестация состоялась 13 января.
Отношения с Россией. Говорят, что в политике друзей не бывает, одни интересы. Я думаю, что тогда интересы многих людей в России совпадали с интересами Латвии. В книге можно найти документы, которые свидетельствуют о сотрудничестве с Борисом Ельциным, с думой Москвы, думой Ленинграда (Петербурга)… После 20 января, на следующий день, сочувствие Латвии выразили только руководители Литвы, Эстонии и… Борис Ельцин.
О Горбачеве. 22 января с ним встретился Анатолий Горбунов. Встреча продолжалась два с половиной часа, и со стороны Латвии прозвучали принципиальные требования. Пресс–релизы сообщают о политической борьбе с руководством СССР. В книге очень хорошо видно, кто что в тот момент делал и в каком направлении действовал. По–моему, роль Анатолия Горбунова можно сравнить с ролью Зигфрида Мейеровица по устройству отношений с Временным правительством России почти сто лет назад.
Отношения с западными странами. Тут следует вспомнить деятельность Дайниса Иванса. Он получил полномочия представлять парламент и правительство за пределами Латвии. 21 января состоялась его встреча с министром иностранных дел Канады Джо Кларком, после которой Кларк в тот же вечер на заседании парламента предложил несколько инициатив, которые парламент поддержал. Среди прочего — остановил все предназначенные для Советского Союза канадские кредиты, а также поставки продовольствия.
В Риге председатель ВС Горбунов встретился с генеральным консулом США в Ленинграде (Санкт–Петербурге) Ричардом Майлзом, который по заданию госсекретаря Джеймса Бейкера лично заверил Горбунова о поддержке США и напомнил, что США никогда не признавали инкорпорацию Латвии в состав СССР. Это прозвучало на весь мир. Эти документы имеются в книге.
— А у меня после прочтения этих пресс–релизов все же создалось (возможно, неверное) субъективное впечатление, что ВС не очень–то последовательно, слишком робко, что ли, пользовался тем статусом независимой де–юре Латвии, который сам более полгода тому назад установил.
— Да, уже была принята Декларация 4 мая и взят курс на независимость. Мы оба видели, что напряжение с каждым днем, почти что с каждым часом усиливается. То, что сейчас, возможно, воспринимается как нерешительность, тогда все–таки означало поиск наилучшего пути. Иной выбор мог бы привести и к кровопролитию. Думаю, что интуитивно, больше сердцем, нежели умом, некоторые варианты оценивались как слишком опасные для народа. Это одно из объяснений.
С другой стороны, Запад был более готов к поддержанию такого пути, когда перемены проходят в правовом пространстве СССР того времени. И Горбачев во время встречи с Горбуновым 22 января говорил о так называемой войне законов. Горбачев настаивал на том, что нам следует остановить действие всех тех законов, которые не соответствуют законам СССР. Однако таких законов не было.
Даже Декларацию о независимости приняли в формате, о котором, с юридической точки зрения, наверное, можно было бы дискутировать, но конституционно оспорен он ведь не был. Были два пути. Один — более или менее, используя парламентские методы, сотрудничать в правовом пространстве с СССР. Второй — действия, которые могли бы привести к удушению процесса обретения независимости военной силой. Парламент шел первым путем.
— А я все–таки думаю, что не наша здешняя кротость определяла выбор пути. Даже ОМОН до сих пор считает, что Горбачев их четырежды кинул и предал.
— Планы насильственного решения были. И попытки были. Процитирую релиз от 9 января: "Сегодня вечером около 18.00 в пресс–центр позвонила какая–то русская женщина, которая отказалась назвать свое имя и утверждала, что является работницей отдела связи Прибалтийского военного округа. Она утверждала, что обладает информацией о том, что в частях Прибалтийского военного округа объявлена готовность высшего уровня и части готовятся приступить к военным операциям 10 января в шесть или семь утра. У нас нет возможности подтвердить правдивость этой информации, но ради безопасности мы все–таки решили ее сообщить".
Какую роль в этом играл ОМОН, кинули их или нет, мне трудно судить. И не хочется. Думаю, что для нас важно то, что удалось добиться восстановления независимости без большого количества жертв, без большой крови. Вероятность того, что все могло кончиться совсем иначе, была весьма значительной.
Следует сказать, например, об обращении Дайниса Иванса по Латвийскому радио в 4.45 утра 13 января. Он сообщал о событиях в Вильнюсе и призывал людей немедля собираться на Домской площади, около Латвийского радио, вокруг Верховного совета, Совета министров, Латвийского телевидения. Люди откликнулись.
Организованная НФЛ манифестация должна была начаться 13 января в 14.00, но десятки тысяч людей после повторенного Ивансом несколько раз обращения пришли уже ранним утром. Люди осознавали возможность самим решать судьбу своей страны, свою судьбу. И… я тоже порой бываю недоволен событиями в своей стране. Но это наша страна.
Мы сами избираем Сейм, мы сами должны определять политические процессы. Почему мы сейчас взаимосвязаны не так крепко, как тогда? У меня нет ответа на этот вопрос. Наверное, свобода была той высокой целью, ради которой объединились совершенно разные люди.
— Но в августе того же года свобода ведь тоже была в большой опасности. А Талавс Юндзис характеризует его весьма скептически. Мол, август "был подавляюще одиноким и безнадежным. Потому что вокруг не было народа".
— Ситуацию в августе 1991 года я бы описал словами тогдашнего корреспондента шведского радио Юриса Кажи. Он сказал: как корреспондент я должен быть в Москве, но как латыш останусь в Риге.
Потому что главные события тогда происходили в Москве, а здесь в августе не было ни иностранных журналистов, ни народа вокруг Верховного совета.
Но я думаю, я верю, что если бы в Москве битва была проиграна и начались попытки задушить также и наше стремление к свободе, то вокруг парламента в августе стояло бы столько же людей, сколько в январе.
Виктор АВОТИНЬШ.