Видео
В мире
Еще в 1990 году, за год до падения СССР, началось масштабное уничтожение архивов КГБ в Латвийской ССР. Председатель КГБ Владимир Крючков в 1990 году 1 сентября и 24 ноября приказал уничтожить оперативные дела, связанные с политической контрразведкой, - рассказал бывший глава Центра документирования последствий тоталитаризма Индулис Залите в разговоре с Neatkarīgā Rīta Avīze.
«Жглось и многое другое, например, архив перлюстрации корреспонденции или архив контроля почтовой переписки, - говорит он. - Там были собраны образцы почерков, переписка живущих в Латвии и за рубежом.
Второй большой архив, который уничтожали, это архив профилактики. В 1987 году КГБ начал отказываться от такого метода работы как профилактика. Выражалась она так: если о каком-то человеке от агентуры или из других каналов получали сигналы о возможной антигосударственной деятельности этого человека, то его через доверенных лиц КГБ, которые работали в кадровой части или администрации рабочего места данного человека предупреждали о проблемах в ближайшем будущем. Иногда с взятым на профилактику общался доверенное лицо КГБ «Янка», говоря: «Хватит делать глупости, если хочешь должность повыше или поступить в вуз, подумай о своем будущем».
Однако и сами власти уже независимой Латвии приложили руку к уничтожению документов КГБ, пишет Neatkarīgā Rīta Avīze. Так последний глава КГБ ЛССР генерал Эдмунд Йохансон в мемуарах «Записки генерала ЧК» описал, как с 1991 года по лето 1992 года документы КГБ сжигали земессарги, получая за это спирт.
«Так, к примеру, здание на улице Пушкина, где находились оперативно-технический отдел, пятый отдел и отдел города Риги, охраняло Земессардзе. Позвонил сотрудникам и спросил, как у них дела, - пишет генерал. - Выяснилось, что они старались освободиться от телефонных записей, от всей оперативной информации, которую получали с применением разных технических вспомогательных средств. На Пушкина для рабочих надобностей хранился хороший спирт – для протирки техники. Этот спирт наши сотрудники распили сами и земессаргов угостили. Поначалу те угощались осторожно, потом осторожность пропала. Спирт есть спирт. Понемногу повеселели. Наконец, когда всем стало хорошо, атмосфера дружеская, наши решили взяться за дело, начали носить во двор и сжигать бумаги. Земессаргам стало скучно на это смотреть, и в конце концов они сказали: «Мы можем вам помочь, если еще нальете по сто грамм». Таким образом и закончились все бумаги и записи. Когда уже в полночь начали гореть исторические свидетельства, некоторые земессарги в шутку спрашивали: «Эй, у вас больше нечего жечь?» Спирт хранился в 20-литровой канистре, и так дружески в ту ночь они ее выпили досуха.
Это было полной самодеятельностью, потому что контролировать все у меня просто не было времени. Хватало забот со зданием на улице Стабу. Только после этого выяснилось, что со сжиганием они перестарались и спалили коммуникационные схемы, по которым можно было найти кабели связи под Ригой.
Схожий хаос царил в помещениях седьмого отдела комитета на улице Менесс. Оттуда вся техника и документы пропали в неизвестном мне направлении».
Эдмунд Йохансон также указал, что новая латвийская власть на основании договора между Латвией и Россией позволила сотрудникам КГБ работать на своих местах после августовского путча 1991 года еще восемь месяцев. Это позволило вычистить все скандальные свидетельства прошлого.
«Это было очень важно для комитета, потому что многие сотрудники были в отпусках, кто-то болели, в сейфах было много частных вещей – заметки, документы, сообщения агентов, блокноты с именами и телефонами агентов и доверенных лиц, а также другие матриалы, – пишет Йохансон. Это все компрометировало и самих сотрудников, и тех людей, которые были там упомянуты. Никто же не знал, что находится в сейфах сотрудников. Если бы провели обыск, открылось бы много интересного. В тогдашней политической ситуации любой вышедший наружу материал вызвал бы множество политических спекуляций. Против отдельных сотрудников могли бы возбудить уголовные дела. В процессе освобождения сотрудников шло и беспрерывное отсылание документов в Москву. Мы восемь месяцев могли свободно работать и приводить в порядок свои бумаги».
