Видео
В мире
Александр Григорьевич снимал фильмы и получил за них несколько наград. Пишет прозу. Но встретились мы с ним как с редактором независимого самиздатовского журнала "Третья модернизация". В этом году "Третьей модернизации" исполнилось тридцать лет. В Государственном музее Латвии была устроена посвященная этому событию выставка. Вот мы и встретились, чтобы Александр рассказал нам о становлении и славном пути журнала.
— Прочитал определение Третьей модернизации (не журнала), данное российским художником Дмитрием Булатовым: "Под Третьей модернизацией нами понимается очередной этап в становлении социально–экономического и культурного проекта модерна, который формируется в условиях радикализации и избыточности технологического и научного прогресса". Вроде ваша "Третья модернизация" жила в пору, которая соответствует этой характеристике. Думали ли вы об этом, когда рожали журнал?
— Уверенно могу сказать, что нет. Мы думали, как пройдут роды и кем мы станем после них.
Почему мы стали делать журнал? Мы втроем — Алексей Ивлев, Володя Линдерман и я — работали в газете "Вагоностроитель". Заводская газета. Они писали стихи, я прозу. И мы как дураки посылали свои тексты в разные журналы. Московские и ленинградские. Нигде никого никогда не печатали… Мне даже приходила пара отзывов из "Юности". Мол, такие тексты мы не публикуем, потому что они противоречат социалистическому реализму и коммунистическому романтизму.
Как–то съездил я в Москву по своим делам. Мне показали, что там в довольно массовом ходу рукописные, машинописные тексты. Я приехал в Ригу и говорю ребятам: а чего мы мучаемся, давайте сами сделаем журнал, свой. И никакой цензуры. По десять закладок в пишущую машинку, по три раза — это уже 30 экземпляров. Будем их отдавать в разные города. Все согласились.
Мы стали делать журнал в 1988 году… Набрали какие–то свои первые материалы, но я сказал, что печатать только самих себя — это довольно смешно и глупо. То есть нужны и другие авторы. Как это журнал будет состоять только из нас? Поэтому, чтобы уровень журнала был высоким, очень высоким и по качеству, и содержанию, надо печатать и других.
И вот мы собрали свои тексты, и я поехал в Москву. Встретился там с Юрием Арабовым, сценаристом Сокурова и поэтом. Я с ним познакомился, когда учился во ВГИКе. Он меня принял очень радушно. Я ему рассказал нашу идею: вот сидим в Риге оторванные, единственная возможность коммуникации, каких–то отношений — это журнал.
Он отнесся к нашей идее с дикой поддержкой. Тут же передал для журнала небольшую подборку своих стихов. А его стихи — это уже как бы знак качества. Кроме того, он дал мне телефоны Дмитрия Пригова, Алексея Парщикова, Александра Еременко…
Я обзвонил этих людей, они увидели, что у меня в подборке уже стихи Юрия Арабова, и стали давать мне тексты. Эти люди сейчас — живые классики. Самыми главными авторами "Третьей модернизации", значит, были Дмитрий Пригов, Лева Рубинштейн, поэт–метамофорист Алексей Парщиков, протоконцептуалист Всеволод Некрасов (кстати, сидел по политической статье). Из Питера… Михаил Берг, Евгений Лурье и просто уникальный поэт Аркадий Драгомощенко…
— Я бы добавил Тимура Кибирова, Елену Шварц, Геннадия Айги, Вадима Руднева… Но вы собрали тексты для первого номера. Что дальше?
— Мы набрали на первый номер довольно много материала. Не смогли все напечатать… Первый номер вышел где–то в объеме 150 страниц. Наша установка была: относимся к журналу очень профессионально. Не как к художественной самодеятельности или литературному кружку. В то время выходили "Парнас", "Метрополь"… Тогда еще в Ленинграде Борис Иванов издавал журнал "Часы". Он ветеран самиздата и очень хороший человек. Его журнал продержался около 25 лет.
Но все эти издания выходили просто — подшитые машинописные тексты и какая–то пленка сверху. Типа обложка. Я сказал: "Нет! Будем делать обложки. Как у нормального журнала". Компьютеров тогда еще не было, потому я занимался фотомонтажом. Делал снимки, вырезал, перефотографировал и делал обложку.
И когда повез первый номер (десять экземпляров в Москву, десять — в Ленинград, Риге — десять), когда увидели состав его авторов, увидели, что материалы на уровне, он ушел моментально. Его приняли с диким восторгом. В первый момент мы его раздавали бесплатно. И кто его увидел, тот тоже стал предлагать свои тексты. Стало немножко легче. Уже были какая–то практика и известность.
— Это ты о содержании журнала. Но будни самиздата — это что было?
— Это реально была тяжелая работа! Тогда люди делали журналы, а у них выходили максимум два номера тиражом пять–десять экземпляров. А тут 30! И каждый месяц выпускать!
Поначалу я работал на двух работах — в зоопарке и на РЭЗе. Одна треть денег, которые я там получал, уходила на журнал. Семью я практически не видел. Приезжал, привозил в Ригу около 2 000 страниц рукописей. А это все надо перечитать. А там много фигни. Конечно, потом уже научились как бы с первых двух страниц понимать, что это фигня, и откладывали. Были три стопки: материалы, которые точно идут, материалы, о которых надо еще подумать, и те, которые точно не пойдут. В принципе, мы работали только с Володей Линдерманом. Ивлев в силу своего характера как–то не участвовал. Поэт сам в себе. Обыкновенная работа была не для него.
Финансово было тяжело. Где–то после второго номера я привозил журнал и стал говорить: "Ребята, кто может — десять рублей…" Журнал стали покупать, и этих денег хватало на машинистку. В порту я договорился с одной девушкой, и нелегально за 25 рублей она на ксероксе делала копии. У машинистки была электрическая "Ятрань". Она пробивала 15 экземпляров.
С машинисткой мы увеличили тираж уже где–то до 50 экземпляров. И каждая обложка была уникальная. Иногда попадалась графика. Так что были даже иллюстрации, чего в самиздате вообще не было. Мы даже платили гонорары — от полтора рубля до 80 копеек. Для многих авторов это были первые гонорары в жизни.
В один номер, не помню, какой — шестой или восьмой, художник из Смоленска подарил картину, я ее разрезал на 50 частей и в каждый экземпляр вклеил один фрагмент. Если человек соберет 50 журналов, он получит целую картину. Мы делали такие приколы. Часть вещей ты видел на выставке.
— О выставке… Хотя нет, сначала о тебе. Я в журнале увидел некое подтверждение тому, что о тебе сказал один немец. То есть Сержант "интерпретирует цвет как метафору человеческих отношений и стремится, чтобы его картины воспринимались непосредственно на интуитивном уровне". То есть ты творил в журнале разные нетипичные для таких изданий штучки, дабы усилить эту метафору человеческих отношений?
— Да. Лист бумаги, след от стакана с чаем, в рыболовном магазине покупал капроновых мух, наклеивал их — и стихотворение называлось "Дача". Были полиэтиленовые мешочки с пеплом к тексту "Рукописи не горят". Вот такой смешной авангард придумывали.
И в конце концов мы ощутили, какое место занимаем в литературе. Слава Богу, оказалось — не последнее. Далеко не последнее. Это было очень хорошо. А правило было такое, что в каждом номере мы можем печатать только один свой, личный материал. Если какой–то дополнительный, то — псевдоним.
Плюс одиннадцатый и двенадцатый номера вышли совмещенными. И это был уже чисто типографский способ печатания. Была такая фирма "Инфо"… Мы достали бумагу, я им заплатил 5 000 рублей. Как ты думаешь, где я их достал? У меня таких денег не было. Это большие деньги для начала 1990 года. Мы жили копейка в копейку. И то не фонтан.
Но мы были знакомы с Артуром Авотиньшем. Он тогда только начал заниматься антиквариатом. Кстати, он покупал у меня журнал. Как–то встретились, он купил журнал, я говорю: "Вот хочу издать его типографским способом. Бумагу достать можем, но нужно примерно 5 000 рублей". Представляешь, ни слова не говоря, он отодвинул ящик стола, достал 5 000 рублей и дал мне: "Давай издавай!" Я ему дико благодарен.
В общем, деньги получили. Уже была гласность. Типография — дай деньги, они напечатают. Но были две большие проблемы. Разрешить одну мне помог ты. Была проблема с Главлитом. Я пошел в Дом печати и сказал начальнику Главлита: "Поставьте мне печать Главлита". А он говорит: "Вот я сейчас сделаю тебе свинцовые глаза и буду тебя слушать минут десять, а потом — извини! Но если ты мне принесешь бумагу с печатью из ЦК, что они не возражают, я тут же ставлю тебе Главлит. И печатайтесь!"
Я пошел в ЦК. Разговор с человеком из отдела пропаганды был смешной. Мы разговаривали в кабинете, где был только один стул. Я стоял. Мы беседовали полчаса, и он мне сказал, что если мы повысим качество, культуру и содержание журнала, то он поставит печать. Я говорю: "А почему? В чем дело?" А на тот момент прозаик Михаил Берг из Питера написал небольшой роман "Вечный жид", который был у нас в журнале.
Авангардный язык, стилистика примерно как у Андрея Платонова. Не очень правильная.
И вот этот человек мне говорит: "Например, вы хотите напечатать "Вечный жид". Так ведь он уже давно напечатан… Кто там автор? Этот француз…"
— Да, этих "вечных жидов" в литературе, искусстве, кино наберется уж точно больше десятка. Начиная от картины Доре и кончая Киплингом или Эйженом Сью.
— А я смотрю на него и говорю: "Да, но это совершенно разные вещи. Получается, вы не читали ни того, ни этого… А говорите о качестве содержания". Он весь покраснел и сказал: "Довольно! Убирайся! Ничего тебе не дам!"
Тогда я позвонил тебе. А ты мне сказал: "Есть издательство "Лиесма", давай я им позвоню, ты к ним придешь, покажешь, что у тебя есть, может, это тебе поможет". Созвонились — приходите! Десять минут! Они глазами пробежали материал… литература, авангард, грубой политики нет… Ну что ж, хорошо! Достает фирменный бланк "Лиесмы", а у них свой Главлит, ставит печать, и пожалуйста! За десять минут! До этого я бегал по кабинетам месяц.
— Но этот совмещенный номер, который вы задумали издать тиражом 20 000 экземпляров, в продаже так и не появился. Почему?
— Да, после этого эпизода были еще смешные моменты. Все бумаги собрал, заплатил… А в фирме, кооперативе "Инфо", работали два Сергея. Я прихожу, и они мне говорят: "Знаешь, Владлен Дозорцев сейчас написал новый, очень хороший детектив". А в тот момент детективы — это деньги. Покупаются моментально! И вот они говорят: "Мы решили, что эту бумагу дадим Владлену на его детектив, а потом тебе".
Я говорю: "А деньги–то я уже отдал". — "Ну, извини — вначале ему, а потом тебе. Извини, ничего личного". Мне деваться некуда, а Владлен тогда был главным редактором "Даугавы". Я пришел к Владлену, он хороший мужик, отнесся ко мне нормально и наш журнал читал. Я говорю: "Вот, Владлен, понимаешь, ребята сказали, что в начале твой детектив. Хотя я договорился с ними раньше. И если я не издам журнал сейчас типографским способом, то тогда неизвестно, когда они достанут новую бумагу. Через год? А я тут уже все бумаги собрал…" Тогда бумага была на вес золота.
Владлен говорит: "Хорошо! Я тебя, Сержант, понял…" Я ушел, не зная никакого ответа. Через день прихожу в эту "Инфо", меня хватают за горло, кладут на стол (один бывший футболист, другой — бывший боксер) и над мордой кулаком: "Ты, сволочь, кто тебе сказал, чтобы ты ходил к Владлену?" А я лежу и говорю: "Ребята, я не понимаю, в чем дело?"
— "Владлен сказал: "Вначале печатать "… модернизацию", а мой детектив — потом". И это его условие. Иначе он вообще не отдаст нам этот свой детектив". Представляешь, насколько честно поступил Владлен. В общем, напечатали.
— И чем это кончилось?
— Да, финал. Прошло примерно года два, я пришел к Коле Кабанову. Захожу к нему в кабинет в Доме печати. Поговорили, и вдруг меня приперло в туалет. Я говорю: "Коля, слушай, у тебя не будет бумаги?" А Коля говорит: "В туалете столько бумаги! Хватит на всю жизнь. Иди давай!" Я пошел в туалет. Открываю дверь, захожу, а там, рядом с унитазом, — стопки "Третьей модернизации". Выше человеческого роста. Почти под самый потолок. Продавать ведь было нельзя. А где его хранить? Они взяли и отнесли в туалет. Для подтирки задницы.
Я, конечно, забрал, сколько мог унести, и спросил Колю: "А что, в женском туалете тоже так же?" То же самое. И на этом этаже, и на верхнем, и внизу — во всех туалетах лежит "Третья модернизация". Для правильного использования. А в этом номере были и Пригов, и Рубинштейн, и Сорокин, были сливки писательского дела. Заметь, как символично — в Доме печати во всех туалетах была "Третья модернизация". Это был ее финальный путь. Это был 1990 год.
— Последние два номера были не печатными…
— Мы сделали выставку в "Ригас модес" и тринадцатый номер — это большая коробка шириной метр и длиной два метра. В эту коробку я сложил оставшиеся рукописи, которые не пошли в печать для "Третьей модернизации", и написал табличку, что любой желающий может, сняв обувь, залезть в этот ящик, доставать из–под себя тексты и читать их. И, если хочет, может на обратной стороне писать свои стихи, свои рассказы — вот ручки, вот бумага.
Высота рукописей в этой коробке была сантиметров 10–15. И в течение выставки я все время видел, что кто–то там сидит, копошится. По окончании выставки, а она длилась всего неделю, коробка наполнилась почти наполовину. Получилась такая творческая лаборатория в ящике. Это был тринадцатый номер.
А для четырнадцатого, последнего номера (это уже начался 1991 год) я в каменоломне собрал камни, большие булыжники. Четырнадцать камней — четырнадцатый номер. На камнях выбита какая–то часть предложения, слова типа "я прошу", на другом камне — "он не пришел", на третьем — "да, мы знаем"… Если эти камни собрать, то получится как бы исповедь одного человека. Он обещал прийти, что–то сделать для близкого человека, но не пришел и не сделал.
И вот эти камни мы развезли и поставили во всех центральных парках Риги. Поставили камень около Домского собора… В таком виде закаменела "Третья модернизация". Не подразумевалось, что это точка, но это была акция. Прошло какое–то время, лет пять–шесть — в каких–то парках, в центре этих камней уже не было. А на окраине, например в маленьком Лермонтовском скверике, камень лежит до сих пор. В Межапарке около зоопарка тоже остался один камень.
— Почему не было пятнадцатого номера?
— Понимаешь, пятнадцатый номер… Поскольку я какой–никакой, но художник, я переводил журнал в эту плоскость. Удаляясь от печати. В Амстердаме, в центральной бирже, была выставка. Она называлась "Альтернативное искусство. Против течения". Я привез туда большую постель. Простыня из флага СССР, пододеяльник, сшитый и флагов республик СССР. Флаги реальные, серп и молот… Я это покупал в военторге… И кобуру, и флаги…
Еще я купил плакаты: автомат Калашникова — как он разбирается, гранатометы, какие–то гаубицы… У меня в Амстердаме был бокс где–то 20 квадратных метров, и в этом боксе я обложил стены этими схемами, а посередине — постель из флагов. Ну, и "Третья модернизация". У меня была майка… На ней — двуглавый орел, который держал не скипетр и шар, а серп и молот.
— А применялись ли к вам какие–то репрессии со стороны властей?
— Была куча смешных вещей. Если помнишь, был такой Сергей Григорянц. Он основал то ли союз независимых журналистов, то ли независимый союз журналистов. И он устраивал конференции. Ну, и я, как вот такой самиздатчик, был приглашен. В основном это было в Москве. Туда приезжали американцы, немцы…
Было довольно интересно. И каждый раз — слежка. Собирались на квартирах у кого–то из знакомых. Не в конференц–залах. В двухкомнатную квартиру набивалось человек 50–60. А по окончании — слежка за каждой группой. У меня более близкие отношения были с Дмитрием Волчеком, сыном Галины Волчек. Он издавал "Митин журнал". Тоже самиздатский.
По–моему, он и сейчас где–то есть. Это очень высококультурный журнал. Там только искусство, кино, поэзия, театр… И вот за нами увязался один. А я не сразу врубился. Но Митя знал. И вот мы над ним издевались. То есть видим, что он сидит, подходим к нему и просим денег в долг. Дай, переночевать негде… Ну, что он с нами сделает? На этой конференции было "Радио Свобода", "Немецкая волна"… Тут же пойдет такой хай.
Да, были уже перестройка, гласность… У нас были инциденты — вызывали, ставили препоны, воровали тексты, несколько раз высаживали из поезда, изымались материалы… Но это все было уже не страшно.
— А как это все–таки Госмузей сподобился делать выставку о "Третьей модернизации"? Как люди приняли выставку?
— Я ничего не знал. Мне позвонили. Пригласили. А у меня самого было в наличии только четыре номера. Но кураторы — Зане, Каспарс, дизайнеры провели выставку на очень высоком уровне. Я участвовал во многих европейских, международных выставках. Так вот эта выставка по интеллектуальности, объему эстетики и дизайна просто уникальна. Спасибо сказать тут мало. Я, хоть и участник, чувствовал себя на этой выставке зрителем. То есть сам удивлялся, видел…
Я прочитал в музее лекцию. На выставке в основном была молодежь 20–35 лет, в основном латыши. И хоть я говорил по–русски, отношение было очень радушное. Были даже аплодисменты. Я был сражен.
На выставке меня спросили: вот сейчас ксероксы, Интернет, распечатывай сколько хочешь… Могли бы и продолжать это дело. Я ответил, что только молодость позволила нам провернуть такой объем работы. А ее уже нет.
— Ну, коль скоро два номера вашего журнала были акциями, можно сказать, что сейчас ваше дело взялся продолжать Казахстан. Там в государственном масштабе объявлены пять приоритетов Третьей модернизации.
— Я всегда верил в Казахстан. Там есть Байконур. А я с детства мечтал быть космонавтом. Теперь мы с Казахстаном рука об руку. Заодно.
Виктор АВОТИНЬШ
