Видео
В мире
… Фильм «Чернобыль» породил очень много размышлений. А меня вернул к давней мысли о том, что лучшие экранизации наших самых больших произведений и самых больших исторических трагедий, пожалуй, были сделаны за границей. Почему тот же Акира Куросава экранизировал «Идиота» лучше Ивана Пырьева? Да потому что мать Куросавы была из купеческой семьи, а отец — аристократ и потомок самураев. За Куросавой, за его актерами, сценаристами стояла тысячелетняя не прерывавшаяся культура, в которой у некоторых людей – аристократов — есть целая жизнь на размышления.
Что такое русская дворянская классика? Это литература людей, у которых было 50-80 лет, чтобы беззаботно думать и писать. Роман «Идиот» - плод такой многовековой культуры.
Он о широте купеческой души и глубины души аристократа. Понять, осмыслить, додумать его лучше смог японский аристократ, чем русский крестьянин Иван Пырьев, на чьи «достоевские» фильмы сегодня трудно смотреть без смеха.
Мне и эта постановка, и многие другие советские экранизации дворянской классики больше напоминают раек, в котором крестьяне передразнивают бар.
А вот постановка того же романа «Настасья» Анджея Вайды уже не напоминает. Потому что поляки свою аристократическую культуру спасли и сохранили. Неслучайно еще одна достойная экранизация «Идиота» вновь была сделана Вайдой совместно с Японией — страной, которая сохранила преемственность старой культуры.
У нас эта культура не сохранилась, поэтому фильмы по Достоевскому снимают плохо. Фильм-пародия или фильм-фарс «Даун Хаус» с Иваном Охлобыстиным смешон. Тем, кто его критиковал, презрительно бросали, что они ничего не понимают в современном искусстве. Но вот снял точно такой же фарс по «Идиоту» несколько лет назад эстонец Райнер Сарнет — и получилось у него великолепно. Потому что Эстония, как и Польша, сохранила гораздо больше своей аристократии и интеллигенции, чем Россия. И это сейчас позволяет эстонцам хорошо понимать Достоевского.
И финнам позволяет. Актуализация романа «Преступление и наказание» удалась Аки Каурисмяки куда лучше, чем современным российским режиссерам. Вообще, сколько-нибудь удачные экранизации русской классики в России стали появляться, на мой взгляд, только после перестройки, когда начался процесс восстановления преемственности дореволюционной культуры.
Сериал Дмитрия Светозарова с прекрасным исполнением Андреем Паниным роли Порфирия Петровича куда лучше знаменитой постановки Льва Кулиджанова, где актеры пучат глаза и дергаются так, будто играют для «подлой» публики в полевом шапито. И где напрочь испорчена линия Свидригайлова.
С романами Льва Толстого — та же беда. Я встречала у кого-то в мемуарах воспоминание о русской белоэмигрантке, которая после премьеры «Войны и мира» Сергея Бондарчука сказала: «Русские дворяне не танцевали, как мешки с овсом». И была права, потому что
танцевальная подготовка Пушкина, например, вполне средняя для дворянства той поры, примерно соответствовала нынешнему академическому курсу детской балетной школы.
И в этом отмеченном русской дворянкой провале был весь приговор советскому кино, потому что советскую эпопею снял крестьянин для крестьян. Ничего плохого в этом нет, просто от Льва Толстого Бондарчук оказался слишком далеко. А Том Харпер, режиссер последней версии «Войны и мира», снятой BBC, и Пол Дано, сыгравший в ней Пьера Безухова, оказались к Толстому ближе. Потому что они живут в мире, где до сих пор жива культура, породившая саму возможность появления такого писателя, как Лев Толстой.
Есть еще неплохая европейская экранизация этого романа 2007 года — она тоже лучше бондарчуковской. Пусть в ней куча ляпов, зато тот же первый бал Наташи Ростовой снят правдоподобно. Потому что, в отличие от Сергея Бондарчука, европеец Роберт Дорнхельм знает, что для барышни-аристократки было невозможно на балу, да еще таком представительном, потерять лицо, а именно — рыдать, высматривать кавалеров, выдавать свои эмоции.
Это был позор. И еще больший позор — встать двум мужчинам напротив, разглядывать барышню, показывать на нее пальцем и договариваться о приглашении ее на танец. Это вызов. За такое поведение брат или отец девушки мог бросить кавалеру дуэльную перчатку.
В советской экранизации Наташа Ростова идет танцевать с Андреем Болконским с распустившимся зареванным лицом, а в европейских постановках Наташа лицо сохраняет. У Бондарчука все светское общество изображено в каком-то одиозном виде — криворожие, сиплоголосые. Классовые враги, одним словом. А у европейцев аристократы смотрятся аристократами. Потому что там помнят, как было на балах, а у нас забыли. Расстреляли и выгнали всех, кто те балы помнил.
Когда прошла премьера последней экранизации «Войны и мира», в России много шутили по поводу актрисы, исполнившей роль Наташи Ростовой. И даже делали какие-то фотоприколы, в которых Ростову исполняет чернокожая актриса. По мне так и чернокожая британка справилась бы лучше нашей Людмилы Савельевой. Просто потому что она выросла в соответствующей культурной среде.
И «Анну Каренину» европейцы снимали лучше нас. Даже современная экранизация Джо Райта с Кирой Найтли, тот самый костюмированный фильм, который породил в России столько неоднозначных отзывов и упреков в надуманности, куда удачнее и достовернее советского фильма с Лановым и Самойловой. Все потому, что Кира Найтли кожей знает, как жили аристократы. И потому что сценарий к фильму писал великий Том Стоппард. Сценарий же к знаменитому советскому фильму писали Зархи и Катанян, а утверждали непонятные пыльные тетушки и дяденьки из партийных органов.
Американцы, пожалуй, экранизировали нашу классику хуже европейцев именно из-за отсутствия у них многовековой аристократии. «Анна Каренина» с Гретой Гарбо слабовата. Постановка 1997 года гораздо серьезней, но только за счет участия европейцев. Американская экранизация «Войны и мира» 1956 года не столь удачна, как европейские, но гораздо сильнее, чем получилось у Бондарчука. Надо сказать, кстати, что американцы не сильно-то и стремятся играть аристократов, их интерес к постановкам по материалам аристократической литературы умеренный.
Но это все — вступление, которое, я надеюсь, поможет лучше понять, почему у американцев с британцами получилось рассказать о Чернобыле, а у нас — нет. Сколько фильмов о Чернобыле сняли в России и на Украине? Да тьму! И что, хоть один из них хотя бы в нашей стране смотрели так, как сериал HBO? То-то же!
Потому что как о терзаниях аристократии могут хорошо снимать только те, кто эту аристократию помнит, так и о ценности человеческой жизни лучше удается рассуждать людям из стран, где эта ценность есть.
О чем сериал «Чернобыль»? Именно о том, как преступно низко ценится в тоталитарном государстве человеческая жизнь. Что массовый россиянин знает о ценности жизни перед лицом государства? Да, в общем-то, ничего. Поэтому ничего дельного об аварии у нас снять не смогли.
Да, их «Чернобыль» с ляпами. Главный из которых — раскованные движения и свободная походка советских граждан. Не знали они, сколь зажат, напуган, хронически забит был тогда наш человек, который не мог широко размахивать при ходьбе руками и стоять перед начальством прямо в гордой позе. Еще американцы почему-то вывели в сериале некое подобие суда присяжных, которого в СССР не было.
Им просто в голову это не пришло. Как первым европейцам, которые попадали на прием к папуасским вождям-людоедам, не приходило в голову, какая именно тарелка из листа пальмы предназначена для поедания человечины. Потому как они и подумать не могли, что папуасы едят людей. Вот и американцы даже и не догадывались, что где-то есть страны, в которых не было и сейчас практически нет суда присяжных.
Но все это — совершеннейшие мелочи. Потому что главное — именно передача истинной ценности человеческой жизни и показ полного пренебрежения жизнями сотен тысяч людей, которое проявило после аварии на АЭС советское государство. Даже не сотен тысяч, а сотен миллионов, ведь выбросы радиации затронули далеко не только СССР.
Генсека ЦК КПСС Михаила Горбачева в первые дни после аварии у нас играли многие. Но не смогли добиться того эффекта, какого добился швед Дэвид Дэнсик. В фильме «Чернобыль» ты смотришь на Горбачева в его исполнении и понимаешь, насколько вообще преступной, аморальной и опасной была выстроенная в СССР политическая система, в которой жизненно важные для всего мира проблемы решали кулуарно партийные бонзы.
И Горбачев был еще самым человечным из них. О том, как он действовал тогда, сам Горбачев позже многократно рассказывал. И постоянно повторял, что множество аппаратчиков доносили ему, что в Чернобыле все под контролем и спокойно. Это общеизвестный факт, его в России воспринимали с пониманием даже ультра-либералы. А вот американцы и шведы не поняли, как вообще можно спокойно смотреть на ситуацию, при которой какие-то престарелые старцы от сохи, комитетчики, карьеристы рискуют сотнями миллионов жизней, чтобы спасти свое кресло.
Мы все смотрели на Чернобыль с пониманием и с поправкой на нашу историческую реальность. А американцы показали, что смотреть на это надо с ужасом.
Весь этот ужас нам передает в фильме лицо растерянного Михаила Горбачева, который не понимает слов первого заместителя руководителя Курчатовского института Валерия Легасова о возможных стотысячных жертвах и том. что могут полностью обезлюдеть территории, на которых до аварии проживало 60 млн человек. Нам казалось нормальным, что Горбачев не понимает. А для американцев или шведов — это ненормально. И поэтому их чернобыльский фильм оказался сильнее любого нашего.
В 1986 году первой засекла утечку радиации и объявила о ней всему миру Швеция, которая оказалась в числе наиболее пострадавших от чернобыльского следа стран. Режиссер сериала Юхан Ренк — тоже из Швеции. Страны, вынудившей советские власти отвечать на жесткие вопросы. Швеция, сама пострадав от радиоактивных осадков, тут же бросилась оказывать помощь жителям Украины и Белоруссии.
Множество шведских правительственных и неправительственных организаций и обычных людей собирали деньги на лекарства для советских граждан, приглашали их к себе на лечение и отдых. Потому что в Швеции ценность любой жизни огромна, а в СССР она была ничтожной. И замечательно, что режиссером такого фильма стал швед — житель страны, чьи граждане особенно чувствительны к насилию над человеческими жизнями.
Могли бы мы снять такой фильм? Может, и могли бы. Разные снимали. И, вроде бы, даже честные, правдивые. Снимали на чернобыльскую тему и технологические блокбастеры, и расследования, и человеческие драмы.
Но даже близко не смогли передать вот это ощущение полнейшего обесценивания жизни в Советском Союзе.
В сущности все просто: чтобы показать дворянский бал, нужно помнить, как дворяне танцевали. Не то получатся мешки с овсом. Чтобы говорить о трагедии, стоившей десятков, если не сотен тысяч человеческих жизней, нужно знать цену одной человеческой жизни.
Анастасия Миронова, Газета.ру
