Видео
В мире
"Эти люди, по выражению директора, были заслуженно схвачены НКВД и умучены за свои "преступления", и их стихи можно обсуждать только "на ваших богемных кухнях". Я пыталась что-то лепетать о реабилитации, на что присутствующий там заведующий музеем, полковник (80 лет, постоянно таскает в школу военных для укрепления патриотизма, дети уже вопят) сказал мне, что в те годы реабилитировали всех подряд.
Я говорила о Мандельштаме и Гумилеве, но они тоже враги. Если я не уволюсь сама, то меня "уволят по статье утрата доверия", так как мне нельзя доверять детей, я совершенно неподконтрольна и тд. Я никогда ничего не делала в школе без спроса. Этот урок я обговаривала с завучем и она была от идеи в восторге. Она тоже там была, ведь это было "срочное совещание в связи с ЧП", но глаза в стол и молчанка.
Я уволилась. Но сейчас я говорю не сгоряча и не от обиды за себя. Я живая и я могу за себя постоять. И поэты эти, мученики, в своём прекрасном раю тоже не нуждаются в таких мелких защитниках, как я. Но если не говорить о таких ситуациях, если не назвать зло по имени, то ведь, ребята, новый 37-й вот он, на шаг ближе к нам и нашим детям. Я должна была написать этот пост ещё месяц назад. Но я была малодушна, чего от себя не ожидала, ведь я только и делаю, что кичусь своей смелостью и честностью. Я испугалась, как и тогда, в те времена люди пугались и молчали. Я поняла их. Я подумала, вдруг скандал, а у меня дите малое. Это жило во мне и ело меня, я стала плохо спать, я больше не могу так. Да, я хотела бы, чтобы об этом узнали в ГОРОНо и в СМИ, я желаю, чтобы сталинисты вели свои речи на своих кухнях и шёпотом, я желаю чудесным детям других директоров. Мне больше ничего не страшно. Именно потому, что у меня дите. Названное в честь смелого человека. Который пел про лёд под ногами майора. Мы – лёд".
"Фонтанка.ру" поговорила с учительницей.
— Серафима, почему вы решили рассказать о причине своего ухода из 168-й гимназии именно сегодня?
— Я посмотрела новый фильм Екатерины Гордеевой о детях репрессированных — «Мамы больше не будет». Женщины ГУЛАГа». Мне стало очень стыдно, я даже заплакала. Я поняла, что очень подло поступаю. У меня был шанс вступиться за репрессированных, а я этого не сделала. Никакой личной обиды в отношении человека, который меня уволил, у меня нет, иначе я бы сразу предала ситуацию огласке. Я просто хочу, чтобы зло называлось по имени.
— А почему вы промолчали тогда, в декабре?
— Я полагала, что еще буду работать в школе, возможно, в какой-нибудь другой. И что если я об этом расскажу, ни одна школа меня на работу не возьмет. Но за семь лет работы в разных школах я навидалась всякого и поняла, что школа как система не меняется. Когда я сама училась в Волгограде, я подвергалась буллингу. Я была другая, очень много читала и вызывала неприязнь одноклассников. Никогда бы не подумала, что сама буду работать педагогом, но в какой-то момент я нашла в этом свое призвание.
— Почему темой урока стали именно обэриуты?
— Я писала диссертацию о религиозных образах в творчестве обэриутов в магистратуре философского факультета СПбГУ. Я давно в этой теме и хотела об этом рассказать детям. Но это не был какой-то отдельный урок. У меня была программа занятий. Первый урок — о поэтах Серебряного века, потом — обэриуты, потом занятие, посвященное поэтам-стадионникам, Бродский, а в конце — современная литература. Но в этой программе, к сожалению, я дошла только до второго урока. Программа была официально утверждена и согласована с моим непосредственным руководителем, завучем по воспитательной работе Татьяной Николаевной Голербах.
— Занятие об обэриутах было после основных уроков?
— Нет, я провела его вместо урока по обществознанию — учитель уступил мне этот час. В школе так делают, библиотекарю приходится просить у других учителей разрешения провести библиотечный час на их уроках. При этом я не рассказывала детям о том, при каких именно обстоятельствах умерли Хармс и Введенский после арестов в 1941 году, и о самих арестах тоже. Зачем, в конце концов, так пугать детей. Я рассказала об объединении ОБЭРИУ. (Объединение Реального Искусства — группа писателей и деятелей культуры, существовавшая в 1927 — начале 1930-х годов в Ленинграде).
Когда дошли до Введенского, предложила ребятам прочитать его стихотворение «Мне жалко, что я не зверь». И это стало первопричиной всей дальнейшей ситуации. Все участники созванного директором экстренного совещания, и завуч, и директор школьного музея полгода со мной взаимодействовали, хвалили меня. Если бы директор школы сказала, что я должна уволиться, потому что ее не устраивает, как я работаю, я бы поняла. Но она сказала: «И какое мерзкое название: жалко, понимаете ли, ему, что он не зверь». Она не читала Введенского. Это было настолько отвратительно, что мне до сих пор физически плохо.
— Ваш пост в Facebook за три часа разлетелся по социальным сетям и СМИ. Что за это время изменилось в вашей жизни?
— В моем мире изменилось абсолютно всё. Когда я его писала, я думала, что там будет пять лайков и три комментария, два из которых про то, что я всё вру. Я не думала, что мой пост найдет такой отклик и меня начнут называть героем. Какой же я герой? Я еще не смотрела все сообщения и комментарии. Но я уверена, что классный руководитель того десятого класса, в котором я провела урок о Хармсе и Введенском, подтвердит, что ничего страшного я детям не рассказала на этом занятии.
...Вы спросили, что я пережила за три часа после публикации поста. Лучше спросите, что я пережила за полтора месяца с момента увольнения. А пережила я, наверное, всё, что переживал человек в тридцатые годы.
— Почему? Никого же к стенке не ставят и ГУЛАГа нет?
— Казалось бы, да. Но при этом меня увольняют за то, что я читаю стихи «врагов народа». И я боюсь, что больше не устроюсь на работу, если подам голос. А что такое мой голос? Это просто голос маленького человека, который хочет прожить свою маленькую жизнь. Никакой я не герой. Я трусиха, которая осмелилась подать голос один-единственный раз. Но самое страшное уже случилось — я уволена, потому что руководитель школы считает Хармса и Введенского «пособниками немцев» и «врагами народа». В мире очень много работы, я найду себе другую. А если не найду, буду просто жить с мужем. Но, возможно, своим дурацким маленьким голосом я сумею вдохновить и других не молчать. И тогда мы к 37 году точно не вернемся.
