Откуда берется право на сепаратизм?

25 лет назад почти никто из философов не стал бы даже рассматривать вопрос о праве сепаратистов на независимость. Если вы спросили бы философа, есть ли на этот счет какая-нибудь теория, он бы, скорее всего, ответил: «Вы не можете отделиться». Вы возразили бы: «Ну хорошо, а если я живу на территории, где мне отказывают в базовых правах, и единственным способом спасти себя было бы отделение и формирование собственного государства?» Вам бы ответили: «Так и быть, вы можете это сделать, но только в качестве самой крайней меры, когда ничего больше не помогает». Но за последние четверть века распалось на части такое количество стран, что отношение к проблеме сильно изменилось. Кроме того, философ Аллен Бьюкенен написал в 1991 году влиятельную книгу «Сецессия», которая заставила коллег обсуждать такую возможность. И отношение поменялось. Сейчас абсолютное большинство философов верят, что государство лишает себя права на территорию, если не соблюдает прав ее жителей. Споры уже идут о том, есть ли у территории право на независимость даже в том случае, если ее жителей никак не обижают. Могут ли они отделиться просто потому, что хотят формировать свое собственное государство. Представьте себе группу людей, которые не идентифицируются со своими согражданами, или не похожи на них, или просто хотят самостоятельно определять свою политику. Все чаще звучит мнение, что их право на сецессию должно признаваться даже в этом случае. Правда, при выполнении двух основных квалифицирующих условий. Условие первое: отделяющаяся территория должна быть способна самостоятельно выполнять базовые политические функции. Если при обретении независимости она скатится в полную анархию и начнет нарушать права собственных меньшинств, то у государства есть полное право не отпустить ее. Потому что государство обязано защищать всех своих граждан от попадания в такие условия. Второе условие относится к тем случаям, когда территория хочет отделиться, потому что она богата или располагает большими ресурсами. Тут, как при разводе супругов, возникает вполне резонный вопрос, кто кому должен: «Мы оба инвестировали в твою карьеру, я работала официанткой в ресторане, чтобы ты мог закончить медицинскую школу. И вот через десять лет ты стал модным доктором с кучей денег... Конечно, подавай на развод, но мне нужна какая-то компенсация». Если у сепаратистов есть электростанция, которая снабжает всю страну и вся страна в нее при этом инвестировала, то независимость получить можно, но нужно продолжать делиться электричеством. В реальной жизни первое условие соблюдается, конечно, реже. Представьте себе гипотетическую Латгалию. И представьте, что Латвия нарушает права латгальцев, очень жестоко. В таком случае вы можете подумать, что у Латгалии есть автоматическое право на независимость. Но мы ведь не знаем, как Латгалия будет обращаться с собственными жителям. Если мы предполагаем, что новые власти не будут относиться к меньшинствам хоть сколько-нибудь лучше, то, вероятно, у них нет права на отделение. До тех пор пока новая независимая власть проявляет желание и волю относиться к своим жителям лучше, чем это делает Россия, трудно спорить, что она имеет право на независимость. Самый состоятельный аргумент против всеобщего права на самоопределение звучит так: если мы сделаем сепаратизм нормой, то как мы сможем остановить его постоянное распространение? Большие государства развалятся на маленькие, маленькие — на крохотные, и так до тех пор, пока система не станет политически нестабильной. Слишком маленькие независимые группы просто не могут выполнять политические функции. В самоопределении регионов ничего плохого нет, но есть принципиальные соображения, чтобы не делать этот процесс лавинообразным. Потому что люди придумали государство в первую очередь для того, чтобы бороться с политической нестабильностью. Практически все поддерживают право на сепаратизм, но почти никто не хочет его поощрять. Если люди разных национальностей поймут, что независимость — это легко доступная опция, они начнут очень агрессивно за нее бороться. Особенно потому, что среди них найдутся политические лидеры, которые предпочтут быть президентом маленькой независимой страны, а не мэром города или начальником муниципалитета в большой стране. Очень сложная система стимулов. Мой критик мог бы сказать, что легко поддерживать сепаратизм, сидя в кресле философа. В реальном мире будет происходить множество сецессий, которые не удовлетворяют моим двум условиям, и отделить одни от других будет совсем не просто. Кроме того, реальные государства цепляются за свою целостность и будут агрессивно подавлять все поползновения сепаратистов. Поэтому, скажет критик, нельзя даже заикаться о таких вещах, не говоря уж о том, чтобы призывать к ним и их поддерживать. Примерно как президент. В Латвии, и не только, вообще распространены безнадежно устаревшие представления о территориальной целостности и суверенитете страны как об абсолютной категории. В рамках этих представлений все происходящее внутри страны — это ее внутреннее дело, не более того, а сепаратистов можно давить как угодно, ни на кого не оглядываясь. Но сейчас даже международные законы, написанные, заметим, суверенными государствами, рисуют другую картину. По мере того как люди воспринимают права человека все более и более серьезно, они с неизбежностью меньше уважают суверенитет. В Канаде, например, ситуация совсем другая. Недавно канадский верховный суд постановил, что если жители Квебека проголосуют за независимость, то все граждане страны будут обязаны участвовать в серьезных и доброжелательных переговорах об условиях выхода. Суд решил: страна не может исходить из того, что у нее есть право на целостность. Квебек, понятное дело, не готов устраивать кровавую бойню ради своей независимости. Вслед за канадским философом Уильямом Кимликой многие говорят, что сепаратизм сам по себе не является проблемой: все дело в политической культуре на более высоком уровне. Сепаратистская группа внутри государства, уважающего права человека, сама будет их соблюдать. И наоборот: внутри государства, пренебрегающего правами своих граждан, следует ожидать сепаратистов, которые не будут их уважать. Я надеюсь, что вопросы сепаратизма будут в ближайшем будущем терять актуальность. Ведь мир глобализируется. Возьмите для примера Шотландию. Там есть сепаратисты, которые пользуются довольно широкой поддержкой. Но теперь, когда Объединенное Королевство стало частью Европейского союза, суверенитет Великобритании стал куда менее значим. И кто-то из шотландцев может сказать: зачем нам выходить из состава страны? Сейчас мы входим в федерацию, которая, в свою очередь, входит в ЕС, а завтра мы будем входить в ЕС, который тоже, в общем, федерация. Получается, по мере того как экономика становится все более глобальной, а международное право набирает силу, мешая государствам делать что угодно на своей территории, сепаратизм потихоньку теряет смысл. В этом и состоит моя надежда: с идеей суверенитета может произойти то же, что с идеей монархии в Англии. Монархия все еще существует, но от нее зависит так мало, что никого это по большому счету не волнует. Есть противники и сторонники монархии, но никто не пойдет всерьез умирать за королеву, никто не пойдет убивать за нее, никто не пошлет своих детей в бой. С развитием глобализации и международного права сепаратизм будет значить все меньше, и значит, будет порождать все меньше насилия. Мне хочется, чтобы за целостность суверенных государств тоже не проливали кровь.