Видео
В мире
Екабпилсские староверы Зиновия Никаноровна Зимова и Валерий Владимирович Плотников для меня очень почитаемые люди. И не только потому, что они своей человеческой, духовной статью напоминают мне людей моего детства и юности, которые и верой своей, и повседневным старанием дали запоминающийся пример того, как жить. Среди них были и староверы. Например, мой тесть, кардиолог Иван Матвеевич Рошонок, и его друг Петр Иванович Иванов. Но Зиновия Никаноровна и Валерий Владимирович к тому же еще и собиратели, хранители истории староверия своего края.
— Вы, Зиновия Никаноровна, в своей книге "Старообрядцы Екабпилса" пишете, что Екабпилс от рождения и до сих пор многонациональный и многоконфессиональный город. "Русские, немцы, поляки, латыши, евреи — все они на протяжении трех веков жили здесь бок о бок, говорили каждый на своем языке и понимали соседей, ходили каждый в свой храм, но с пониманием относились к тем, кто молился и праздновал иначе". Почему опыт вашего города не пример многим другим?
Зиновия Никаноровна Зимова: — Да, мы всегда тут общались "по–людски". Хотя было время, после восстановления независимости, когда и мы испытывали некоторую тревогу. "Мигранты… оккупанты… маргиналы…" Но было и другое.
Помню, стоим в магазине в большой очереди за мясом и боимся между собой говорить на русском… Латыши между собой переговариваются, а мы стоим и молчим. А мне надо было идти на работу… И я не забуду, как одна старая латышка, Л. Р. Плаце из репрессированных, высланная, вернувшаяся, учительница пения, которая стояла впереди меня человек на десять, вдруг поворачивается и громко обращается ко мне на русском: "Зиновия Никаноровна, проходите вперед, вам, наверное, надо на работу". Вся очередь ахнула: "Ko viņa run?? Kā viņa run?!?"
В то время это было для меня большим подарком. Хоть тогда я говорила по–латышски лучше, чем сейчас. Просто больше приходилось общаться. Я была во главе объединения учителей — воспитателей интерната, ездила, делала доклады на латышском языке.
Валерий Владимирович Плотников: — В советскую пору, когда я еще не знал на латышском почти ни одного слова, а мне приходилось много ездить по Латвии, встречали, конечно, с настороженностью… Но все зависит от тебя. Я десять лет прожил в Мадоне. Там даже заседания райкома партии и райисполкома проходили на латышском языке. Может, это был единственный такой город. Но там были люди, хорошие люди, среди них и такие, которые действительно не знали русского языка. Я включился в их среду. Несмотря на то что я не филолог, не гуманитарий. Я технический человек, окончил институт связи в Ленинграде. Разговорный латышский язык я освоил не для того, чтобы прописаться, а для того, чтобы самоутвердиться.
Сам я приезжий. В Латвию попал после того, как женился на своей Татьяне Никаноровне, на местной. Гражданство получил, живя в Мадоне. Сдавал экзамен и попал в первую тысячу новых граждан Латвии. Сама процедура экзамена на всю жизнь запомнилась мне своим благожелательством. А торжественную часть присвоения гражданства даже снимала съемочная группа первого канала телевидения.
Еще до Атмоды случился со мой вот такой анекдот. Было в Мадоне какое–то празднество. Конечно, люди запели. А я молчу. Ни одной песни не знаю. Одна дама спрашивает: "Начальник, какую песню тебе спеть?" Я говорю: "Ой, мне очень нравится, как вы поете песню про цыган". — "Про цыган? Аа–а". Стали подбирать… "Нет–нет, та красивее". Еще… "Нет… Вот эта: "Cik gan ilgi var tik skaista būt…" Такой хохот был. Необъяснимый. Я подумал: "Нет, всё! Надо изучать язык". И стал усиленно этим заниматься. Но вот несколько лет назад я заехал в Мадону, встретился со старыми знакомыми и… они заговорили со мной по–русски!
В электротехнике есть такое понятие — "переходные процессы". Невозможно от одного уровня сразу перейти на следующий. Обязательно должны существовать какие–то переходные процессы. Эти процессы могут проходить по–разному и по времени, и по внутреннему сопротивлению. Но они обязательно существуют. А их последствия мы ощущаем также и в состоянии общества.
— Значит, вы тут, в Екабпилсе, не болеете нашими рижскими властными страстями по части этнического голосования и стереотипов общения?
В. П.: — Извините, но наш местный уровень несколько здоровее, чем у вас в Риге. Вы же были у нас на презентации книги Никаноровны. Там присутствовали представители многих национальностей и разных партий. И атмосфера была удивительно приятной. В городе действуют и пользуются всеобщим уважением латышское, русское, украинское, белорусское, польское, еврейское национальные общества.
З. З.: — Вот у меня было много учеников из села. Я работала воспитательницей школьного интерната, дети приезжали за 60–70 километров. Большинство из приезжих — русские. И вот, когда они сейчас заходят ко мне, я уже не спрашиваю (как в первое время): "ну, как ты там сейчас живешь среди латышей?" А они говорили: "Мы живем рядом, работаем, никто никому не мешает. А все те "драки" в Риге, в политике — не про нас, только бы с экономикой навели порядок". Многие из них теперь породнились с латышами.
— Все же меня удивляет, почему за двадцать пять лет независимости мы не смогли эти трения, проблемы неграждан и подобное как следует переболеть во всей стране? Потому я и выделяю опыт староверов по сохранению как своей культуры, так и по творению добрососедства.
— А как вы оцениваете положение староверов в новые времена?
З. З.: — В Екабпилсе есть памятник старообрядцам — освободителям Латвии. Его открыли весной 1937 года. Трехметровый дубовый крест с дубовой памятной доской. "Воинам–старообрядцам, павшим за освобождение Латвии. Сотвори Господи, вечную память!" Крест простоял до 1960 года… Тогда начальство обычно было присланное, о смысле этого памятника не знало. Поэтому памятник удалось сохранить, правда, в немного измененном виде.
В. П.: — Этот памятник строили на народные деньги, собранные всем миром. Эти старообрядцы погибли за Латвию в 1918–1919 годах. Подобного памятника мы нигде не нашли. Недавно при поддержке самоуправления мы его серьезно благоустроили. Опять же при поддержке самоуправления и старообрядчества Латвии нами был воздвигнут крест в память староверов — первожителей города Екабпилса.
З. Н.: — В довоенной Латвии староверы были в числе традиционных конфессий, были русские школы, при Министерстве образования имелся отдел русских школ. Его возглавлял профессор И. Ф. Юпатов. В Сейме всех созывов была фракция староверов. Со стороны государственных властей мы притеснений не испытывали.
В. П.: — Сейчас с религиозной точки зрения мы в Латвии равноправная конфессия среди равных. Нам вернули почти всю собственность. Дай Бог, чтобы так было везде. С точки зрения конфессиональной все если не идеально, то очень даже нормально и хорошо.
З. Н.: — Но староверы — этноконфессиональная общность. Так мы себя идентифицируем. И если раньше подвергалась давлению религиозная сторона, то теперь перекос в другую, этническую сторону. В чем? Прежде всего в том, что так или иначе исчезают русские школы. И не только из–за отсутствия учеников. Вот у нас в городе есть вторая средняя школа, которая берет начало 110 лет назад с первого в Прибалтике старообрядческого училища. В ней сейчас насчитывается более 600 человек. И судьба ее нам небезразлична, она тревожит…
Конечно, нам больно и за сельские латышские школы, чуть ли не десятками закрывающиеся каждый год. В недавней передаче Курземского ТВ при ликвидации очередной сельской школы один пожилой человек с горечью сказал: "Вы же уничтожаете саму Латвию!"
В. П.: —Еще важнейшая проблема — воспроизводство. Сейчас во многом оно совершается за счет смешанных браков. Число смешанных браков растет, и дети их редко бывают крещены в нашей купели… В первые 20 лет после Атмоды мы в нашей воскресной школе подготовили более 20 юношей и девушек, уже способных активно участвовать в богослужении. Но они, получив высшее образование, не нашли работы здесь. Радостно, конечно, встречать их в храме по великим праздникам. Слушать их грамотное чтение и пение. Прилетают даже из Англии! Но долго ли это будет?
По–моему, единственные, кто в Латвии сохранил свои потребности воспроизводства, — это цыгане. А у староверов детей столько же, сколько у латышей.
И вот уже и дети староверов уезжают за границу так же, как и дети латышей… То, что относится ко всем, стало относиться и к нам. Как в таких условиях можно сохранять традиционный если не уклад, то хотя бы ритм жизни — чередование постов и праздников, поминовение предков и т. д.?
— Но мне все–таки казалось и кажется, что староверов вот эта нынешняя расплывчатость, девальвация, что ли, цельности человека, необязательность чести и долга коснулись меньше, чем других. Хотя бы по сравнению с нынешним европейским сообществом…
В. П.: — Европа отнюдь неоднородна. В конце концов и мы — часть Европы. Нельзя закрыться от мобильников, телевизоров, планшетов и т. д. От глобализации. Даже нам, семидесяти–восьмидесятилетним, выросшим совсем в другом мире.
Жалко, что люди не понимают, как важны церковь и вера для человека и как необходимо приходить в храм… Ведь, по сути, мы благословляемся верой совершать маленькие чудеса. Для себя, для своих близких… Но для этого нужно быть искренне верующим. Не каждому это дается. Нужно упражнять себя в молитве, в духовном деянии. Твой ангел–хранитель — он где–то рядом. Но ты должен совершать какие–то внутренние усилия, чтобы он услышал тебя. "Стучите, и откроется вам".
Виктор АВОТИНЬШ.
