Видео
В мире
Так или иначе, наиболее четко оценил сложившуюся ситуацию выдающийся украинский поэт, ныне председатель Конгресса украинской интеллигенции Иван ДРАЧ: "Более 20 лет у нас в стране нет порядка, хотя независимости никто не мешает: ни "ляхи", ни "жиды", ни "кацапы". Нужно начинать с себя".
Эти слова Иван Федорович произнес накануне Вильнюсского саммита Евросоюза. И ничего страшного в том, что вильнюсское соглашение скорее всего сорвется, он не видел. "Главное, — считает Драч, — не куда вступать (в ЕС или Таможенный союз. — Авт.), а научиться жить своим умом".
Что и говорить — жить своим умом ни одна из республик бывшего СССР и вообще Восточной Европы пока что так и не научилась. Да и не особо к этому стремится, довольствуясь жалкими объедками с барского стола стран–лидеров Евросоюза или США. Именно политики ряда стран ЕС и США, не жалея средств, раздувают пожар Майдана, и их нисколько не заботит тот зловещий факт, что на протестной волне из западных областей Украины хлынула коричневая пена неофашизма. Их, видимо, вполне устраивает тот факт, что на втором месте после захвата власти в стране у современных бандеровцев стоит уничтожение вековых духовных связей украинского и русского народов, искоренение самосознания ненавистных "москалей", а в дальнейшей перспективе — и самих "москалей". Власти Украины на поверку оказались бессильны подавить этот шабаш, остановить эпидемию коричневой чумы. А Евросоюз и США готовы брататься хоть с дьяволом, лишь бы окончательно и бесповоротно отколоть Украину от России, поселить вражду и ненависть между двумя братскими народами.
Помогут ли им в этом нынешний и возможные последующие майданы?
Возможно, Павло Григорьевич Тычина и в этом отношении окажется пророком. Названное стихотворение завершается такой строфой:
На майданi пил спадае,
замовкае рiч.
Вечiр.
Нiч.
Нiч, то есть ночь, в которую погружается Украина…
В связи с этим с ностальгической болью и нежностью вспоминаю благословенные 60–е годы — время моей литературной молодости. То прекрасное десятилетие, когда Украину никто бы не осмелился делить на "хохлов" и "москалей".
Посиделки на "Бульваре молодых дарований"
С Иваном Драчом мы познакомились осенью далекого 1962 года: я поступил в Литературный институт, а Иван — на высшие сценарные курсы при Госкино СССР. И обитали мы оба в Москве, под гостеприимной крышей литинститутской общаги на "Бульваре молодых дарований". Так местные красавицы прозвали ул. Добролюбова, где в семиэтажке под номером 9/11 располагался, да и по сей день имеет место быть этот легендарный питомник будущих классиков отечественной литературы. В том же году вышел в свет первый сборник стихов Драча — "Соняшник" ("Подсолнух"), в котором автор заявил о себе как о поэте яркого, самобытного дарования. 412–ю комнату в общаге мы делили с Колей Рубцовым. Уже не припомнить, каким ветром занесло к нам Ивана в один из осенних вечеров. Кажется, он заметил подборку моих стихов в киевском журнале "Советская Украина" и, прослышав о том, что я объявился в Литинституте, решил пообщаться с земляком. Но в итоге куда больше его заинтересовали стихи Николая Рубцова. Там же, у нас, Драч познакомился с выдающимся русским писателем, тогда еще мало кому известным слушателем Высших литературных курсов Василием БЕЛОВЫМ. Слушатели ВЛК тоже обитали в нашей общаге, и Василий частенько навещал своего земляка Рубцова. Больше всего говорили, естественно, о литературе, посиделки порой затягивались далеко за полночь.
Белов и Рубцов были национальными русскими литераторами по определению, так же, как Драч — украинским. Но я не припомню ни одного случая, чтобы эта полемика переходила на национальную почву.
Значительно позже, в 1988 году, в эссе "Как высекается огонь" Иван Драч напишет: "Живешь и трудишься не только в литературном, художническом кругу своих украинских коллег. С каждым годом все ближе становятся нам разноязычные советские поэты. Идеи творческого единства, дружбы — отнюдь не лозунг, они давно вошли в нашу плоть и кровь. (…) Кого ни возьмешь из выдающихся представителей украинской советской литературы, связь каждого из них с братскими культурами нашей многонациональной страны очевидна. Всеобъемлющий и всеотзывчивый Павло Тычина не только провозгласил лозунг "Чувство семьи единой", но и всей своей жизнью подтверждал его. "Когда сходятся народы, что может быть лучше? Когда встречаются культуры — какой же силы высекается огонь? Высекается приязнь, и давние ожидания и мечты вырастают в дружбу".
В середине 60–х годов я вплотную занялся переводами на русский язык стихов прекрасного украинского поэта Владимира Свидзинского, трагически погибшего в Харькове осенью 1941 года. Параллельно искал свидетельства последних дней его жизни и место его захоронения. Узнав об этом, Иван Драч свел меня с другом Свидзинского — известным украинским писателем Юрием Смоличем. в 1938–1941 гг. Смолич возглавлял Харьковское отделение Союза писателей Украины. То, что рассказал мне Юрий Корнеевич за бокалом вина в писательском кабачке "Эней" (Иван Драч присутствовал при этой беседе), развеивает мифы, связанные с гибелью Владимира Свидзинского.
Немецкие войска наступали по всей Украине. Ожесточенные сражения шли на подступах к Харькову. Всем представителям интеллигенции было предписано срочно эвакуироваться. Свидзинский, не подчинившийся приказу — тяжело заболела его дочь, был арестован и в числе других "отказников" заключен в барак в районе поселка Харьковского тракторного завода. Во время очередного налета гитлеровской авиации барак был подожжен, запертые в нем люди сгорели заживо.
Многое о своем друге поведал мне тогда Юрий Смолич. На листке, вырванном из блокнота, начертил план, по которому на старом харьковском кладбище я мог бы отыскать могилу поэта.
Рукопись переводов на русский книги стихов Владимира Свидзинского уже полвека ждет своего часа у меня в столе, желтеет от времени. Похоже, что ее издание будет посмертным как для автора, так и для переводчика. А могилу поэта отыскать мне так и не удалось. На месте 1–го городского кладбища теперь разбит парк. Захоронения наиболее известных лиц, а также тех, у кого живы состоятельные родственники, перенесены за ограду парка. Поэт Владимир Свидзинский был в то время мало кому известен, а богатыми потомками, увы, не обзавелся…
"Проспект Бабенко, бывшая Сумская…"
Центральной улице Харькова — Сумской — в свое время досталось от классика советской поэзии Владимира Маяковского: Один станок — это станок, Много станков — мастерская. Одна б*дь — это б*дь, Много б*дей — Сумская. Конечно же, великий пролетарский поэт несколько преувеличил: мне за долгую жизнь довелось побывать во многих больших городах, и могу с полной ответственностью утверждать, что б*дей на Сумской, во всяком случае в те достославные времена, было не больше, а, возможно, даже меньше, чем, скажем на Тверской, Невском, Крещатике или Бривибас.
Впрочем, для нас, молодых харьковских литераторов начала 60–х годов прошлого века, достоинство этой улицы определялось вовсе не наличием или отсутствием "ночных бабочек" на ее перекрестках. В двухэтажном особняке под номером 54 располагалась редакция молодежной харьковской газеты "Ленiнська змiна" ("Ленинская смена"). Она, как магнит, притягивала к себе разношерстную поэтическую братию, охотно печатала стихи начинающих — как на украинском языке, на котором она выходила, так и на русском — и была для нас своего рода творческим клубом. Через "Лензмiну" в разные времена в качестве ее штатных или внештатных сотрудников прошли многие из нас: украинские поэты Станислав Шумицкий, Роберт Третьяков, Олекса Марченко, Василь Бондарь и писавшие на русском — Анатолий Гончаров, Аркадий Филатов, Юрий Симонов, Иван Болдырев и др. В 1961 году после демобилизации с флота в эту "обойму" попал и я — был зачислен в редакцию на должность младшего литературного сотрудника.
А первые мои стихи были напечатаны в "молодежке" еще в 1958 году — их "крестным отцом" был Стас Шумицкий, работавший в отделе культуры. Сотрудничал я с "Лензмiной" в конце 50–х и в качестве юнкора — печатал в ней заметки о школьной жизни. Так что с самого начала в тесном кругу молодых харьковских поэтов я не слыл чужаком, был, что называется, своим парнем.
Первым моим наставником в газетной практике был корреспондент "молодежки" Иван Сергеевич Бабенко — уже в то время опытный журналист, прекрасный стилист и знаток украинского языка. Он один из немногих моих товарищей, доживших до наших дней. Никого из вышеупомянутых харьковских поэтов, увы, давно уже нет среди живых. В мае 2012 года И.С. Бабенко отметил свое 80–летие. Самое удивительное, что ветеран и по сей день трудится в нашей "Лензмiне". Правда, теперь эта газета называется "Событие" и выходит на русском языке.
А тогда все мы были чертовски молоды, влюблены в жизнь и нимало не сомневались в том, что любовь эта взаимна. Наши отношения проходили в атмосфере беспрерывного беззлобного стёба, одним из элементов которого было коллективное сочинение стихов, адресованных одному из их соавторов. В этом шутливом стихотворчестве на равных участвовали как русские, так и украинские поэты, но стихи всегда сочинялись на русском языке. Первая строчка одного из таких произведений вынесена в заголовок раздела этих заметок:
Проспект Бабенко — бывшая Сумская.
Рассвет знобит, как виноградный спирт.
Любимый Харьков перед пьянкой спит
Да постовой на ветер зубы скалит…
Посвящена эта длиннющая "поэма" была знаменательному событию: в 1963 году областная "молодежка" повысила свой статус — стала газетой ЦК ЛКСМУ. Тогда "наш дорогой" Никита Сергеевич Хрущев поделил страну на совнархозы, в Харьковский совнархоз вошли Полтавская и Сумская области, соответственно, и наша газета расширила ареал своего распространения. Ну а мы, ее сотрудники, решили заодно переименовать и центральную улицу нашего города. "Проспект Бабенко" — это была, конечно, дань уважения нашему старшему товарищу.
К концу рабочего дня в редакцию подтягивался весь "личный состав" нашей поэтической когорты. Каждый спешил представить на суд товарищей стихи, написанные минувшей ночью. В таких случаях, как правило, обходилось без взаимных насмешек: к творчеству — как своему, так и товарищей — отношение было серьезным. Конечно, не обходилось и без ревности — одних печатали больше, других меньше, третьих вовсе не печатали. Но никому из самых удачливых и в голову не приходило становиться в позу лидера, снисходительно похлопывать по плечу тех, кому не везло. Перед лицом поэзии все были равны. А то, что одни писали украiнською мовою, другие по–русски, не разделяло, а объединяло нас.
От особняка на Сумской, 54, до особняка на Чернышевской, 59, где и по сей день располагается Харьковское отделение Союза писателей Украины, неспешного хода всего–то минут пять–семь. Мы, молодые литераторы, были там желанными гостями. Старшее поколение профессиональных харьковских литераторов — украинских и русских — относилось к нам по–отечески бережно и требовательно. Назову имена тех из них, повседневное общение с которыми стало для меня и моих товарищей настоящей школой литературного мастерства. Это прежде всего украинские поэты, ставшие ныне классиками, Игорь Муратов, Иван Вырган и Василь Мысык, прекрасный русский поэт Борис Котляров — инициатор создания в Харькове первого в мире магазина "Поэзия" и площади с тем же наименованием…
Я уехал из Украины более 40 лет назад, и в сердце моем она осталась такой, какой была в 60–е годы — памятное десятилетие моей молодости. Никого из моих ровесников — собратьев по литературному цеху того славного времени уже нет. Неужели вместе с ними ушли, канули в небытие вековые традиции духовного родства двух народов, взаимообогащения двух великих культур, то чувство семьи единой, которым мы так гордились и которое лелеяли и оберегали как наше бесценное достояние?
Я в это не верю. Убежден, и что коричневая пена т.н. майданов бессильна погубить, утопить в слезах и в крови наше братство.
