Но даже если поверить в то, что Толстой ничего такого в виду не имел, возникает и другой вопрос: почему законодатель уверен, что противники передачи собора РПЦ являются внуками людей, которые в 17-м году крушили храмы? Ведь убеждения не передаются по наследству.
У самого Толстого были предки, которые и строили храмы и которых отлучали от церкви.
Те самые люди, которых оскорбил комментарий Толстого, указывают, в частности, на то, что зампредседателя Госдумы, вероятно, еще не освоился в своей новой должности и по привычке использовал телевизионную риторику государственных телеканалов с их привычным разделением на «своих» и «чужих». В то время как вице-спикер Госдумы должен представлять все народы Российской Федерации, в том числе и евреев. Если именно их он имел в виду.
Антисемитизм — табуированная тема для российского политического истеблишмента. Многие табу за последние годы были сняты, но этот все еще держится, хотя попытки перейти и эту черту были.
Вспомнить хотя бы статью журналистки «КП», вынужденной извиниться за свое предложение делать из либералов «абажуры», или недавний скандал на выставке в Манеже, организованной Российским военно-историческим обществом, где на полу обнаружились черные стрелки с тремя ненавистными РВИО именами: Гитлер, Геббельс, Гозман… Последнюю надпись организаторы вернисажа позже стерли.
Бытовой антисемитизм в России никогда не умирал, и ограничивает его во многом государственная политика нетерпимости к этому явлению, которую не раз подчеркивал президент.
Но сама логика «разделяй и властвуй», которую власти используют все чаще, подсказывает, что рано или поздно ряды «врагов» — агенты западного влияния, пятая колонна, гомосексуалисты или интеллигенция — вполне могут пополнить и люди «не той» национальности. Или «не той» веры.
Показательно, что скандал с Толстым возник именно на теме передачи Исаакиевского собора в пользование РПЦ. Привычная формула поиска врага сработала там, где больше всего нужна открытая общественная дискуссия между светской частью общества и религиозной. Причем инициировать дискуссию, по идее, должны были именно власти как нейтральный посредник — ведь церковь у нас, по Конституции, отделена от государства.
Петиция против передачи Исаакиевского собора церкви набрала уже больше 200 тысяч подписей, но вместо того, чтобы поинтересоваться, почему люди так горячо реагируют на это решение, представитель законодательной власти не нашел ничего лучшего как искать причины за «чертой оседлости».
При том что в рядах противников передачи Исаакия собрались люди самых разных взглядов и убеждений.
Так, например, коллега Толстого по Думе и вполне себе государственник Станислав Говорухин признался, что в нем «что-то сопротивляется этому решению. Интуитивно. Наша страна на четверть мусульманская, и я сомневаюсь, что мусульманин с семьей посетит действующий православный храм.
В музей пойдет, а в церковь — вряд ли. Мне кажется, мы отрезаем от знакомства с культурными ценностями целый пласт населения. И странно, конечно, что памятник всемирного значения оказался в собственности горсовета, который и решает теперь судьбу музея».
Тем временем вслед за Исаакиевским собором Русская православная церковь просит передать ей в управление и заповедник «Херсонес Таврический» в Крыму, где сейчас находится музейный комплекс. Инициатором выступил протоиерей Сергий Халюта, который в 2015 году сам руководил музеем, но из-за негативной реакции общественности проработал на посту всего неделю.
Тогда музей удалось отстоять, но церковь все равно пытается забрать его в свое управление, несмотря на сопротивление общественности. Как пытается забрать Исаакиевский собор, несмотря на митинги и пикеты, или ввести в школьное образование «Основы православной культуры», несмотря на то что один раз проект уже отклонили.
Вместо поиска компромисса в этих сложных вопросах власть предпочитает априори считать позицию оппонентов враждебной, антигосударственной, антицерковной. Запрещать митинги, называть противников «врагами».
Это отсутствие нормальной коммуникации власти с обществом может кончиться плохо. Примерно как сто лет назад, на что намекал тот же Толстой — правда, выводы из российской истории он, кажется, сделал своеобразные.