Медвежий угол Латгалии
В те времена у местных жителей была зловещая шутка: «В Италии — Сицилия, а в Латгалии — Аулея». И родилась она вовсе не на пустом месте. По территории Аулейского сельсовета было раскидано 342 хутора, многие из которых представляли собой маленькие крепости. К ним в грязь и распутицу добраться было просто невозможно, так как дороги имели одно только название. С браконьерством здесь свыклись.
Так же как с реками самогона и озерами браги. Их четырых тысяч человек, проживавших на этой территории, только хронических алкоголиков числилось 22, не говоря уже о тех, кто пил постоянно. Власть представляли только один участковый да администрация сельсовета, которую возглавлял 29–летний Роберт Пудник.
Именно он вместе с агрономом Андреем Степиньшем и сотрудницей администрации Валфридой Дзалбой приехал на хутор «Гритани", где проживала семья Умбрашко. А причиной стал непрекращающийся запой, из–за которого 26–летний работник полеводческой бригады Язеп Умбрашко вместе с собутыльниками не выходили на работу. Данная семья, как ни странно, числилась среди благополучных, так как на нее «не поступало информации».
Но ни для кого не было секретом, что здесь постоянно и систематически гонят самогон и варят брагу, что мать семейства, вечно ходившая в синяках (по слухам, бил ее не только муж, но и три сына), так и умерла за столом, во время очередных возлияний. Не было тайной, что Язеп Умбрашко, которого алкоголик–отец наградил спазмофилией при рождении (из–за этого сын и не служил в армии), постепенно спивается. К тому времени, когда Язеп попал в следственный изолятор, он уже был хроническим алкоголиком второй степени. Во всяком случае, уже видел, как по нему бегают белые мыши.
Обычная биография
В свои 26 лет парень ничем особенно не выделялся среди окружающих. И учился, и работал он ни шатко ни валко: с тройки на тройку. Так окончил школу, 58–е СПТУ (среднее профессионально–техническое училище). Работал помощником машиниста экскаватора в ПМК (передвижной механизированной колонне), откуда был уволен за прогулы; устроившись в совхоз «Сивере", в механизаторы не пошел, а стал рабочим в полеводческой бригаде: к технике не привязан, ответственности меньше. Мир его был узок и скуден: книг не читал, в газеты не заглядывал, телевизор не смотрел, ничем не интересовался. Мир его был замкнут узким кругом работы, которую он воспринимал как досадную необходимость; кругом дома и постоянными пьянками.
Одна из них состоялась 25 мая. Пили весь вечер и часть ночи. На другой день он и его собутыльники на работу выйти не могли, и к ним приехали председатель сельсовета Пудник, прослышавший о пьянке, вместе с Дзалбой и Степининьшем. То, что Роберт Пудник увидел, возмутило его до глубины души. Наверное, не стоило ему связываться с пьяными, говорили потом здравомыслящие люди, и в их словах была толика истины. Но нетрудно понять гнев и негодование молодого председателя сельсовета, который понимал, какой чудовищной гирей на ногах земляков висят эти непрестанные пьянки.
И когда во дворе хутора ему в ноздри ударил стойкий запах браги, он уже знал, что просто так они отсюда не уедут. Он сел на телегу и стал писать акт о том, что они увидели на хуторе «Гритани». «Кончай это дело», — сказал Язеп. На сберкнижке у него было всего семьдесят пять рублей, он понимал, что тридцаткой на этот раз не отделается.
Он умер мгновенно
Роберт продолжал молча составлять акт. Тогда Язеп вошел в дом и вернулся с двухстволкой. «Перестань дурачиться», — бросил на него взгляд Роберт, но, когда Язеп приподнял дуло, он соскочил с телеги и бросился за угол дома. Но не успел. Он умер сразу, мгновенно, не поняв, что с ним произошло. Заряд картечи ударил председателя сельсовета железным кулаком в левый бок, разворотив внутренности, и Роберт Пудник упал на спину, сжимая исписанные листы бумаги.
Язеп Умбрашко перевел ствол ружья на Андрея Степиныша, агронома, который в ужасе застыл на месте. «Ну, — спросил стрелок, поигрывая пальцем на спусковом крючке, — жить хочешь?» Второй ствол был пуст, но Степиньш этого не знал и, не отводя глаз от черной дырки дула, сказал, что жить все хотят. Спасло его то, что Умбрашко решил сначала рассчитаться с Валфридой Дзалбой и кинулся за ней. Степиньшу удалось скрыться, и вместе с Дзалбой они вызвали участкового Анджана.
Умбрашко не обратил внимания на их отсутствие. Подойдя к убитому председателю сельсовета, он выдернул у него из рук листы бумаги и вошел в дом. Даже когда судебное следствие подходило к концу, все было ясно и уже прослеживался предельно жесткий приговор, даже и тогда он не сказал, что сделал с этими исчезнувшими бумагами. «Не знаю, куда они делись», — рассказывал он на допросе.
Хотя всем была ясна их судьба: на хуторе топилась печка. Он не успел прочесть их. Он был уверен, что и так знает их содержание: акт о факте самогоноварения на хуторе «Гритани», где жила семья Умбрашко. На самом же деле в акте был зафиксирован факт тяжелого алкогольного опьянения тракториста Яниса Вигулиса (одного из участников попойки), который был уже не в силах стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы сесть за трактор. Впрочем, сути дела это не меняло. Умбрашко понимал, что Роберт Пудник не остановится на полпути и штрафа ему не миновать, аппарат будет конфискован, а брага — вылита. Роберта он знал с детства, а с его женой Вией учился в одном классе. В Аулее все друг друга знали.
Заряд картечи, убивший председателя сельсовета, поставил точку и в конце жизни Язепа Умбрашко. Но можно ли считать, что он жил? Он существовал, и единственной его радостью, кроме постоянных пьянок, было браконьерство, к которому он приобщился еще мальчишкой: стрелял лосей и косуль, кабанов — все, что попадалось на мушку его двухстволки. Ни разу ему не пришло в голову, что можно опустить ружье и оглядеться в том сказочно красивом мире, в котором ему довелось прожить 26 лет.
Судебный процесс
Выездное заседание Верховного суда Латвийской ССР было объявлено открытым и проходило в краславском Доме культуры. Зал был полон. Подсудимый Язеп Умбрашко был невысок ростом, с косой челкой, с темным неподвижным лицом. За все время судебного следствия на лице его не дрогнул ни один мускул, он сидел, уставясь глазами в пол, словно речь шла не о нем. Когда государственный обвинитель И. Грава спросил его, о чем он думал, когда совершал убийство, то Умбрашко только помотал головой, он тогда вообще ни о чем не думал. Наверное, это инстинкт стрелять во все, что движется, и заставил его нажать спусковой крючок?
Психически Язеп Умбрашко был совершенно нормален, полностью отвечал за свои действия — это установила психиатрическая экспертиза. Но, вероятнее всего, жил он в состоянии постоянного раздражения на этот мир и на этих людей, которые все двадцать шесть лет заставляли его что–то делать: учиться, получать специальность, работать, не опаздывать, не прогуливать.
Он существовал в своем маленьком мирке, ограниченном стенами хутора, а когда и здесь появилась та чужая и раздражающая сила, что мешала ему пить, он взъярился. И ненависть эта не исчезла, когда рухнул убитый им человек, она жила в нем, и, когда его пришли забирать, он сказал участковому: «И тебе, краснопогонник, лежать бы рядом с Пудником, да, жаль, патроны кончились...»
Завершились прения сторон, сказано было последнее слово подсудимого («Прошу простить… — вяло, с трудом выталкивая из себя слова, говорил он. — Искренне раскаиваюсь...»). Затем последовал приговор. Его оглашение заняло не более получаса. Следствие было проведено тщательно и квалифицированно, факты и их оценка не вызывали разногласий. Обстоятельств, смягчающих деяния Язепа Умбрашко, суд не нашел.
И от имени Верховного суда республики председательствующий Андрей Владимирович Лепсе объявил приговор, не подлежащий обжалованию. Язеп Умбрашко был приговорен к исключительной мере наказания — расстрелу.
Александр ВАЛЬТЕР.