Тайны — от кого? От врагов или от народа?

Я полагаю, что государственная тайна у нас прежде прочего не государственная, а номенклатурная. То есть первопричиной придания той или иной информации статуса секретности является не государственная безопасность, а обеспечение недоступности деяний правящей закулисы широким массам. Некоторым образом это опять–таки копирование советской поры с ее "внешней" и "внутренней" партиями (см. А. Панарин и др.). Давным–давно нам с коллегой и другом Юрием Щекочихиным стало скучно в Кремлевском дворце съездов. Ведущая роль КПСС уже не была в законе, и мы возомнили себя представителями наивысшей власти СССР. Решили подтвердить это, не выходя из Кремля. По ходу выяснилось, что десятки дверей, целые этажи и крылья зданий для нас закрыты. Мы показывали на свои красные значки власти, но парни в серых или темно–синих одеждах говорили нам: "Нельзя!" Мы спросили: "Почему?" Нам ответили: "Нельзя, и все!" Кончилось это двухчасовым препирательством в одной из закрытых для нас комнат. Далеко не глупые ребята объясняли, что нам еще недостает несколько ступеней властного роста для того, чтобы перед нами открывались все двери Кремля. Мы говорили, что они нам втирают взгляды, не соответствующие конституции того времени. Ребята на это сказали: "Ой, только не смешите нас!" Четко помню, что одними из ключевых слов нашей, скажем, дискуссии были слова "государственная тайна". Кстати, Юрий потом был заместителем председателя комиссии по без опасности Государственной думы России. Боролся с политической коррупцией. Сволочи российской политической мафии угробили Юрку. Тайна — все, что угодно Совершенно понятно то, что в государстве имеется особо хранимая, оберегаемая, далеко не всем доступная информация. Но и ее в любом случае можно формулировать квалифицированно, без возможностей интерпретации и размывания границ восприятия. Если это не соблюдается, значит, вполне конкретные люди хотят подвергнуть государственную тайну двойному стандарту и уродовать конституционно обозначенную иерархию власти. В таком случае слова "режим секретности" фактически становятся синонимами слов "политический режим". Потому как оказывается, что в государстве наличествует круг людей, воля которых, решения которых имеют больший вес, чем воля народа, воля парламента, воля правительства. Хотя ни парламент, ни правительство официально не давали этому ограниченному кругу людей никаких полномочий для того, чтобы подвергать какому–либо редактированию или определять содержание принимаемых парламентом решений. Наоборот — в парламенте Латвии по ходу лет регулярно звучали слова: недостаточный парламентский контроль над спецслужбами. Что же изменилось в Латвии с тех пор, как мы с Юрой Щекочихиным шастали по Кремлю? 17 декабря 2002 года газета "Диена" писала, что ей не удалось отыскать систему, подобную латвийской, где одна служба (Бюро защиты Сатверсме) "не подчиняется исполнительной власти и за повседневной работой которой никто не следит". Что же изменилось? В то время примером адекватного контроля исполнительной власти и парламента над спецслужбами выставлялась Германия. Сегодня, сравнивая обе страны, я прихожу к субъективному выводу, что Латвия по ходу лет приближалась не столько к Германии, сколько к России. Уже тогда, когда Владимир Владимирович отбывал свой первый президентский срок, один российский аналитик без всякой озлобленности против Путина просто констатировал, что в отправлении российской власти присутствуют признаки "приватизированного чекизма" и желание "из борделя въехать в казарму". Возможно, у России есть какие–то шансы справиться со своим бардаком при помощи казарменного режима, но для Латвии это точно не выход. Охрана теней Однако своеобразный, то ли приватизированный, то ли партийно ангажированный "чекизм" тут имеет место быть. Так же как выставление спецслужб неким подобием закрытых "орденов", которые свои решения скрывают от общества не только тогда, когда они связаны с государственной тайной по существу, но и тогда, когда эти решения касаются обоснования деятельности самих спецслужб. Очевидно, это необходимо для того, чтобы содержать спецслужбы не столько охранниками государственной тайны, сколько охранниками любой (политической, экономической) теневой практики властей. Потому — будь то наша с Юрой давняя авантюра или сегодняшняя действительность Латвии — ясно, что часть государственных дел не только тогда и там, но также здесь и сейчас недоступны ни парламенту, ни правительству. Они доступны лишь ограниченному кругу людей. Почему? Для чего, например, надо было засекречивать "грязь" в "Латтелекоме", "Латвэнерго" или Латвийском пароходстве (ведь до сих пор никто так и не смог более–менее внятно ответить, почему общество обладало недостаточной информацией, чтобы понять суть происходящего без слепого доверия официальным версиям)? Не для того ли, чтобы не ущемить права узкого круга управлять политикой Латвии из–за кулис? Если это так, то более современные спекуляции допуском к гостайне Байбы Броки или Ингуны Судрабы означают отнюдь не то, что этим дамам нельзя доверить государственную тайну, а то, что они нежелательны в кругу "избранных" небожителей, который определяет фактическое отправление власти в стране. Потому я бы в том, что касается спецслужб и подобной политики, слово "огосударствление" ставил даже перед словом "очищение". Любые подозрения о существовании спецслужб в каком–либо "карманном", партийном формате должны быть исключены. Эти службы должны быть государственными по существу. Тайны же политической закулисы не есть государственные тайны. 22 января 2015. №03