Видео
В мире
— Эдгарc уже сказал, что пора прекратить воевать друг с другом. А что мешает искоренить классовость и кастовость хотя бы в своем кругу?
Л. Меньгелсоне: — Мы в Конфедерации работодателей Латвии провели обширное исследование, в рамках которого опросили 2 000 предпринимателей. Можно сказать, получили мини–модель Латвии. Суммируя то, что мешает, получили итог: непредсказуемость налогов, недоступность инфраструктуры, подключение дорог. Еще — доступность рабочей силы (в основном больше говорили о среднем профессиональном образовании, но, наверное, то же самое относится и к высшему), нечестная конкуренция и теневая экономика. Также Закон о публичных закупках и связанные с ним возможности (в том числе и неиспользованные).
Еще это исследование открыло, что в регионах, где предприниматели объединились в ассоциации, общества, где налицо понятная, прозрачная, обозримая модель сотрудничества предпринимателей с самоуправлениями, показатели лучше. Те предприниматели, которые объединяются, говорят: для нас эта среда важна, мы хотим здесь жить, для нас важны и школы, и детские сады, и безопасность, и рабочие места… Мы будем платить налоги, мы понимаем, почему мы их платим, но… в то же самое время мы будем присматривать друг за другом и не позволим, чтобы из двадцати предпринимателей пятеро платили налоги, а остальные прикидывались, что платят.
Возьмем хотя бы пример Елгавы. Мэр Андрис Равиньш сам ведет совет по трехстороннему сотрудничеству. Он рассказывает о планах самоуправления; тот, кто руководит финансами, — о вопросах, связанных с бюджетом; технический директор — о каждом водопроводе, о каждой дороге. В совете участвуют представители работодателей, профсоюзов. Все включены. Не так, когда Янис или Петерис лезут в другую дверь и о чем–то там пытаются договориться.
И, конечно же, предпринимателям важно знать, что образовательные учреждения находятся с ними в одной сцепке. В мае были приняты поправки к Закону о профессиональном образовании, которые предусматривают, что мы в Латвии постепенно вводим образование, которое опирается на трудовую среду. Это значит, что имеются трехсторонние договоры: школа и обучаемый ею человек, самоуправление и работодатель. Ученики 60% времени обучаются на конкретном предприятии, 40% времени осваивают в школе теорию. В итоге они получат признанные государством дипломы и конкретную рабочую практику в отрасли.
Возможно ли то же самое сделать в высшем образовании? Очевидно, следует посмотреть, как это дело пойдет в профессиональном. Но, может статься, что это еще один способ более тесного сотрудничества вузов и предпринимателей. Я знаю, что РВШ это делает. Предприятия, расположенные вокруг Резекне (LEAX Rēzekne, Verems и другие), в известной степени уже заказывают РВШ столько и столько специалистов в конкретной сфере. Это лучшее, что можно желать. Это прекращает пребывание каждого в своем мирке, прекращает разговоры: от вас нет никакого толку, нам приходится всех переучивать… Потому что из вуза приходит специалист, который уже по истечении первого месяца в состоянии реально работать.
Но! Про высшее образование — это один сказ. Другой, не менее важный — про общее образование. К сожалению, часто возникают ситуации, когда даже при наличии в вузе бюджетных мест выясняется, что средняя школа подготовила молодого человека не на уровне. Он поступает, а учиться… не в состоянии. Это нам говорило руководство не одного лишь вуза. Особенно, если речь заходила об инженерно–технических специальностях.
— Академик Янис Страдиньш говорил, что в вузе "два первых курса посвящаются тому, чтобы привести в порядок мозги".
Л. Меньгелсоне: — Представляете, какое теряется время и какие тратятся деньги, если молодой человек приходит в вуз, зная, например, из математики 40% того, что ему положено было бы знать. Хорошо, что его берут и подтягивают. В любой другой стране быть ему безработным.
Но и в Латвии наибольшее число безработных как раз там, где за плечами лишь "голая" средняя школа. Потому немцы, австрийцы удивляются — а почему ваша молодежь сразу не поступает в какую–либо профессиональную школу? В Германии это в порядке вещей — получить сначала минимальное профессиональное образование и только потом податься в вуз. Но здесь имеется еще и другая сторона. Наши требования при поступлении на работу — высшее образование. Если единственный путь к профессии ведет только через высшее образование, то это неправильная установка.
— Но вот РВШ в своей стратегии ссылается на стратегические документы страны. Однако эти документы (на мой взгляд) не содержат конкретно сформулированную политику в отношении того, чего хочет РВШ. То есть, у РВШ нет нормативных гарантий, нет должного, ответственного тыла.
Э. Тейрумниекс: — Мы все–таки должны держаться тех стратегических документов планирования, какие имеются в стране. Мы не можем (хоть, может быть, отчасти и хотелось бы) создавать свою стратегию в отрыве от них.
Пару лет назад было определено, что каждый вуз должен специализироваться. И когда нам надо было определиться по той или иной программе обучения, мы привлекали экспертов. Каждая программа обучения оценивалась и с точки зрения работодателей, и с точки зрения самоуправлений. Мы приобрели очень многое. Один из наиболее положительных аспектов — уже упомянутая мехатроника. А наш диалог с предприятиями будет успешным, если мы обеспечим им подготовку специалистов должного уровня. Фактически мы этот заказ выполняем.
Проблема возникает из–за того, что мы горазды перестараться. В каком смысле? Конечно, нам хочется воспользоваться возможностями "Эрасмус", сейчас "Эрасмус Плюс" не только в рамках процесса обучения, но и в обеспечении заграничных практик. И оказывается, что наш студент на предприятиях Запада, которые действительно дают высокую добавленную стоимость, ничуть не хуже того, кто учится в Германии. В результате приходим к тому, что ему предлагают реальную работу. Диапазон наших и их зарплат, фронтов работы несопоставим. Мы теряем подготовленных на высоком уровне специалистов. Весьма многих. Как это предотвратить? Надо думать о повышении оплаты труда и т. д.
Мы здесь заговорили о среднем образовании. Пример Рижского технического университета показывает, что вуз может создавать свои средние образовательные учреждения. Мы задумали создать Восточно–Латвийскую среднюю школу технологий. Этот шаг тоже направлен на специализацию. Мы будем действовать таким образом, чтобы ученики получили не только тот минимум, который дает существующая общеобразовательная средняя школа, мы поднимемся на ступеньку выше. Конечно, мы надеемся, что после окончания школы он станет нашим студентом. Это наша цель.
Л. Меньгелсоне: — То, что вузы сегодня дошли до необходимости учреждать свои средние школы, следует рассматривать с двух сторон. Одна: да, образование будет намного более сфокусированным, школа будет сориентирована на спрос, да, появится некий внутренний драйв. Потому что молодые люди будут знать, чего они хотят. Но на стороне всеобщего среднего образования это порождает огромную проблему. Потому что это значит, что на этом уровне образования мы фактически станем финансировать систему вдвойне.
Э. Тейрумниекс: — Деньги следуют за учеником…
Л. Меньгелсоне: — Да, но обычная система фактически разрушается. А в целом это лишний раз убеждает нас в том, насколько назрела реформа уровня основного образования. Это вопрос также о модели оплаты труда педагогов.
Э. Романовскис: — Подчеркну еще раз: если работодатель будет слаб, он не сможет мотивировать работника. И нельзя противопоставлять разные отрасли народного хозяйства, разные предприятия. Обрабатывающую промышленность — энергетике, сельскому хозяйству… Это надо прекращать раз и навсегда. Иначе мы плохо кончим. Отрасли должны дополнять друг друга. Кроме того, в региональном контексте следует понять, что существует большое отличие между центром, большими самоуправлениями (хотя бы той же Елгавой) и маленькими самоуправлениями, которым не хватает потенциала и почти единственный шанс которых — добиться, чтобы там был сильный, по–современному мыслящий предприниматель, которому нужны были бы квалифицированная рабочая сила, выпускники вузов и который был бы заинтересован в том, чтобы его работники продолжили свое образование… Без этого все есть лишь краснобайство, длинные программы и более ничего. Без этого мы дальше не продвинемся.
— Вы, кто тут собрались, нашли общий язык. А является ли функциональное, конкурентное пространство в более широком плане столь же понимающим?
Л. Меньгелсоне: — Если продукт это позволяет, то конкурентоспособный предприниматель успешен и на других рынках. Таким же конкурентным должно быть и образование. И если РВШ на данный момент специализировалась, если сегодня у нее действительно имеются лаборатории и технические возможности мирового уровня, то почему бы Кремниевой долине по части, скажем, мехатроники не быть в Резекне. Но чтобы так было, нужно работать сообща.
Конкуренция — хорошее дело. А вот ревность (в том числе и между вузами) — это что–то нездоровое. Чтобы достичь такого уровня планирования, какой существует в Кремниевой долине, нужно отстраниться от взаимной ревности. Больно же смотреть, как во многих регионах делят детей, как средние школы не пускают их в профессиональные… Деньги следуют, но в финале зачастую оказывается, что эта борьба за детей очень ущербна. В Европе после основной школы примерно 50% детей уходят в профессиональную школу, вторая половина — в среднюю. Это значит также, что пропорция рабочей среды будет более сбалансированной. И это отнюдь не значит, что выпускник профессиональной школы после нее останавливается. Нет, должен быть мостик между профессиональным и высшим образованием.
Э. Романовскис: — Было бы правильно, если бы вуз взялся курировать определенное направление профессионального образования.
Л. Меньгелсоне: — Уже сейчас происходит социальный диалог в этой сфере. У нас имеются 12 отраслевых экспертных советов (ОЭС). Если взять, например, ОЭС по химии, то там заседает руководство "Гриндекса", "Олайнфарма", Валмиерского завода стекловолокна. Вторая сторона — профсоюзы. Третья — Минпрос и соответствующие школы. Мы моделируем процессы, и ОЭС говорит: программы такие, стандарты такие, в этом году нам нужен десяток специалистов, в следующем — ни одного, еще через год — пять. Споров полно. Но в итоге получается отраслевое соглашение. Это самое существенное.
ОЭС дискутировали и о тех же практиках. Молодежная безработица. Почему безработица? Потому что нет практики. Почему нет практики? Потому что никто не хочет брать. Дорого… Практики — это "узкое место". И вот каждый ОЭС стал подсчитывать, во что обходится практика одного студента.
Конкретно — на химическом, фармацевтическом предприятии. Значит, часы воспитателей, защитные очки, каски, рукавицы… Подсчитали.
— А почему столь, казалось бы, само собой разумеющееся дело (практика) не включено в официальные расходы образовательного процесса?
Л. Меньгелсоне: — Не было включено. Мы до определенного уровня можем быть альтруистами, но тому человеку, который присматривает за молодым человеком и тем самым оторван от производственного процесса, платим мы. Мы должны обеспечить соблюдение правил безопасности. Это также чего–то да стоит. Кроме того, в случае металлообработки — расходы одни, дерева — другие. Это мы Минпросу доказали. Теперь в каждой отрасли выведена единица Х, и порядок оплаты практики будет опираться на нее. Значит, предприниматели будут иметь четкие правила игры. Я беру молодого человека на работу, минимум мне оплачивают, плюс я ему плачу своего рода стипендию.
В целом деятельность ОЭС помогла создать новую сеть, новые условия. Нечто подобное надо сделать и в высшем образовании.
— Перефразируя академика Ивара Калвиньша: существует ли в стране единая, рассчитанная на долгий срок политика для цепочки: школа — вуз — практика, наука?
Л. Меньгелсоне: — На данный момент — нет. Но положительно то, что вышесказанное есть свидетельство тому, что принятие решений, посвященных отрасли, ее специалистам, образовательной системе в целом, уже не происходит изолированно в кабинетах Минпроса. В принятии решений на равных участвуют работодатели, работники, соответствующие школы и Минпрос.
Э. Тейрумниекс: — Мы тут говорим о конкуренции, о дублировании программ. Говорим, что вуз должен быть специализированным… А на деле все происходит иначе. К сожалению, куда–то подевался принцип надзора. Мы вот затеяли свое технологическое направление, а сейчас оно появляется во многих вузах, где его до сих пор не было.
И еще — о студентах. Мы весьма сильно боремся за наших, за здешних, латвийских студентов. Однако ясно, что с такой платежеспособностью, какая у нас имеется, не от нашего студента, как правило, придут деньги в вуз. Мы можем говорить о кредитах на учебу. Но после кризиса (особенно в деревне) и родители, и молодежь страшатся кредитов. Работать они стремятся больше, чем учиться. Особенно, если не попадают в бюджетную группу.
Борьба, которую мы совместно должны вести, — это борьба за иностранных студентов. Через них мы действительно можем привлечь деньги в латвийские вузы. Ассоциация по экспорту высшего образования, по–моему, делает очень благое дело по заполнению тех пустых или вакантных мест, которые у нас возникли по причине отсутствия собственных студентов. Кроме того, это чуть ли не единственный пример положительного межвузовского сотрудничества. Мы сообща привлекаем денежные средства, которые вносят иностранные студенты.
А если говорить о том, что могут наши (РВШ) студенты, то, скажем так: если только у них имеется интерес, то они за год способны разработать, создать двадцать четыре принтера 3D. Из Кемница в Германии к нам едет предприниматель, который желает познакомиться и с этими студентами, и с их продукцией. Сотрудничая с немцами, мы представляли им и наших студентов, и наши учебные программы. Немцы сказали, что у них нечто подобное происходит лишь на уровне магистерских программ. А у нас это третий курс профессионального бакалавра.
Еще я хочу подчеркнуть то, что мы многие программы основного уровня обучения сделали академическими (трехлетний бакалавр). Хотя, если иметь в виду профессиональную отдачу, они должны быть программами обучения профессионального бакалавра, где минимальный срок обучения — четыре года, а для отдельных программ — 4,5–5 лет. Потому что лишь тогда мы вольны говорить о высококвалифицированном, подготовленном специалисте, навыки которого соответствуют записи в дипломе.
И следовало бы побольше смотреть в сторону заказов госучреждений. Мы говорим о предпринимателе, о самоуправлении, а о государстве подзабыли. Но мы, возможно благодаря своему региональному местонахождению, за последние годы развили весьма крепкое сотрудничество с Государственной земельной службой. На ее базе у нас разработаны опирающиеся на прямой заказ магистерские работы и докторские диссертации. Этим я хочу сказать, что госсектор следует все больше вовлекать в предложение разных тем заказов. А вузы должны их осуществлять. Благодаря этому мы бы получили новые идеи для своих проектов, для учебных работ разного уровня и для дипломных работ. И на этом уровне следует искать возможности и способы развернуть сотрудничество.
До сих пор такого рода сотрудничество у нас прихрамывало. Но наш потенциал достаточен для того, чтобы и в этой сфере сотрудничество на уровне и вузов, и научных учреждений было успешным.
Л. Меньгелсоне: — Было бы идеально, если бы студенты каждую курсовую, каждую магистерскую, каждую финальную работу делали в связи необходимостью конкретного предпринимателя, самоуправления, государства. Между прочим, уже четвертый год успешно действует наш, созданный совместно с молодежной инициативой портал prakse.lv. Там встречаются студент и работодатель. Там студент говорит: я студент такого–то вуза, программа — такая–то. Работодатель говорит: я представитель такого–то предприятия, мои темы, которые надо бы исследовать, таковы. Дальше — первые шаги сотрудничества, первое доверие. В итоге подобное сотрудничество может обернуться конкретным трудовым договором.
Вместе с prakse.lv мы составляем также список программ, которые предприниматели рекомендуют наиболее часто.
Э. Тейрумниекс: — Это то, чем мы в рамках программы мехатроники занимаемся уже пять–шесть лет. На данный момент только для нас, единственных в Латвии, дипломная работа означает: бумажный формат плюс чертеж, плюс реальная, действующая модель. Коли нет модели, студент не может стать ее выпускником. Этот комплекс (бумага — модель) учит студента понимать, что на работе ему придется иметь дело не только с бумажками. Значит, мы даем ему такой теоретический и практический багаж знаний, чтобы он мог реально управлять соответствующими установками на любом заводе.
Еще хочу добавить, что в комиссии по защите дипломных работ должны быть включены не только работодатели, но и иностранные эксперты. РВШ очень много дало то, что, участвуя в защите дипломных работ, иностранные эксперты советуют нам, что подправить, над чем работать. Кроме того, их объективность несколько иная. Особенно по материалоемким направлениям.
— Почему в международных вузовских топ–10 нет ни одного латвийского регионального вуза?
Э. Тейрумниекс: — Если смотреть бюджеты тех вузов, которые в эти десятки входят, то придется признать, что Латвия на фоне этих университетов бедная страна. Но если смотреть рейтинговую систему Webometrics, то среди латвийских вузов мы пятые. Для регионального вуза это очень хорошо.
