Видео
В мире
В начале XIX века, чтобы сделать карьеру в британском военном флоте, нужны были две вещи: незаурядные способности и немного блата. С первым у Роберта всё было замечательно, но и второй элемент тоже присутствовал. Об этом можно догадаться по его фамилии. Фицроями называли в Англии королевских бастардов, и предком нашего героя в самом деле был внебрачный сын короля Карла II, получивший придуманный для него титул “герцог Графтон”. Дедушка Роберта одно время работал премьер-министром, а сводный брат его матери был министром иностранных дел. Но британский майорат — жестокая штука. Герцогский титул и прилагавшиеся к нему поместья уплыли по другой линии рода, и юного отпрыска Стюартов, по совету дяди-моряка, отдали в мореходку.
В то время британский флот был, как теперь фигурное катание: чем раньше начнёшь, тем больше шансов преуспеть. Нередко английские аристократы записывали своих младенцев в корабельные экипажи, чтобы к моменту, когда дитя сможет физически приступить к флотской службе, у него уже нарос приличный чин. (Аналогичный обычай русской знати описывает Пушкин в “Капитанской дочке”.) В случае Фицроя всё было почти по-честному, с тем исключением, что в морскую академию его приняли не в 13 лет, как полагалось в общем порядке, а в 11. Это исключение делалось только для детей капитанов, тогда как он был лишь капитанским племянником.
После трёх лет учёбы он ступил на борт своего первого судна в чине мичмана. И сразу же отправился не в каботажное плавание вдоль берега, а к берегам южноамериканского континента. Представляете, что значит в 14 лет увидеть Рио-де-Жанейро, и не в качестве туриста за хребтом у родителей?
И вот спустя девять лет он уже командует кораблем. Назначение на “Бигль” его и радовало, и тревожило. Ведь и горло капитана Фицроя бредило бритвой — или, вернее, перочинным ножичком, которым за шесть лет до этого, в 1822 году, в приступе паранойи зарезал себя его сводный дядя, лорд Каслри — один из хозяев Европы, реакционер и русофоб, который был коллегой Талейрана и Меттерниха по Венскому конгрессу. Теперь Роберту Фицрою предстояло занять место капитана-самоубийцы и отправиться в то самое место, где прозвучал этот нелепый выстрел — на Огненную Землю, в зловещую бухту Голода. Словом, у Фицроя развилась фобия, и эта фобия имела в будущем удивительные последствия для всего человечества.
“Бигль” был одним из сотни судов, построенных по очень неудачному проекту; во флоте их называли “плавучими гробами”, уж слишком легко они переворачивались. Правда, его переделали из брига в барк, то есть позади двух мачт с прямыми парусами воткнули ещё и бизань с косым парусным вооружением, и управлять им стало немного легче. Это был небольшой корабль, около 27 метров в длину и 8 в ширину, что составляет примерно площадь этажа в подъезде типового московского дома: две трёшки и две двушки. Но если в доме на этой площади размещается обычно человек пятнадцать, то команда “Бигля” состояла из 62 человек, которые должны были месяцами жить в страшной тесноте, бок о бок с корабельными припасами, такими как древесина для ремонта мачт, пресная вода, каменная солонина, которую можно было есть, лишь потерев на тёрку, и знаменитые морские бисквиты, то есть галеты или сухари. Последние кишели личинками насекомых, опарышами, поэтому есть их можно было лишь после определённой подготовки. Мешок сухарей развязывали, клали сверху свежепойманную рыбу, личинки переползали на неё, после чего рыбу выкидывали. Так повторялось несколько раз, пока офицер, отвечавший за этот процесс, не засвидетельствует, что продукт готов к употреблению.
Имея всего-навсего шесть пушек, “Бигль” плохо подходил для морских сражений. Это было гидрографическое судно, но его работа имела серьёзное военное значение. Почему же Огненная Земля так интересовала лондонское Адмиралтейство?
После наполеоновских войн Южная Америка освободилась от испанцев и португальцев, возникли новые государства. Основная часть побережья досталась Бразилии, Аргентине, Чили и Перу. В 1823 году, за пять лет до описываемого момента, Североамериканские Штаты приняли “доктрину Монро”, объявив обе Америки сферой своих жизненных интересов. Но Британия всё же надеялась отщипнуть себе какой-нибудь кусочек. В Европе ей принадлежал Гибралтар, запиравший вход в Средиземное море. Огненная Земля, холодный гористый архипелаг, была мировым Гибралтаром. Кто владел ею, тот держал в своих руках Магелланов пролив и мыс Горн — ворота Тихого океана. И британцам позарез нужно было знать, как были устроены эти ворота: каждую протоку, каждый мыс, каждую бухту.
Приняв командование осенью 1828 года, Роберт Фицрой провёл на Огненной Земле ещё полтора года. Он изучил её столь досконально, что составленные им карты оставались лучшими до самого начала спутниковой эры. Поскольку множество работ проводилось на берегу, морякам приходилось вступать в контакт с населением. Местные жители, которых Фицрой нашёл похожими на эскимосов, ходили в грубых звериных шкурах, раскрашивали лица, охотились с луком и стрелами — словом, это были дикари, какими мы их обычно себе представляем.
Их отличала феноменальная вороватость. Не было ни одного случая, чтобы при контакте между ними и англичанами им не удалось что-нибудь выцыганить или украсть. Пока дело касалось мелочей, вроде ножей или шляп, капитан смотрел на это сквозь пальцы, как на естественные издержки. Но однажды туземцы украли шлюпку, вельбот. И вот это было обидно, потому что это был отличный новый вельбот, только что построенный корабельным плотником во время стоянки на острове Чилоэ — можно сказать, совсем без пробега. Капитан упёрся рогом, и на тщетные поиски ушло месяца полтора. Сначала британцы пробовали вести переговоры, потом начали стрелять в воздух, получая в ответ град камней. Наконец, было решено брать заложников, причём целыми семьями. Но и тут вышла незадача: ночью взрослые бежали с корабля, оставляя детей на содержании у британской короны.
Долго ли, коротко ли, но на борту “Бигля” прижилось трое туземцев, которых было некуда девать: одна восьмилетняя девочка, брошенная родителями, и двое парней в возрасте около двадцати лет; они, как предполагалось, могли вывести на след утраченного вельбота, но в итоге оказались бесполезны. Постепенно у капитана созрел необычный план: вывезти этих людей в Англию, воспитать на европейский манер и тогда, вернувшись, они будут нести свет цивилизации своим соплеменникам — станут, как сейчас говорят, агентами влияния. На радостях, уже повернув к родным берегам, англичане взяли на борт ещё одного подростка, купив его у родителей за одну перламутровую пуговицу, отчего его стали звать “Джемми Баттон”.
Осенью 1830 года “Бигль” вернулся на родину. Когда корабль входил в гавань Фалмута, мимо него прошёл пароход. Это и для англичан была относительная новинка; можно себе представить, какими глазами смотрели на это зрелище огнеземельцы.
Вскоре после прибытия в Англию один из туземцев умер от оспы, несмотря на сделанные прививки. Остальных поселили при церковно-приходской школе, где их обучали английскому языку, закону Божьему, основам европейского быта и ведения хозяйства. Они были представлены королевской семье; во дворце Сент-Джеймс их принимали король Вильгельм IV и королева Аделаида. Королеве очень понравилась девочка, Фуэгия Баскет. Аделаида подарила ей шляпку и несколько перстней.
Слово Роберта Фицроя
Ближе к лету капитан Фицрой стал думать о том, как бы вернуть туземцев на родину. Ведь каждому из них он дал слово британского офицера, а слово британского офицера священно. Но в Адмиралтействе сказали, что “Бигль” и так уже отлично поработал, и на Огненной Земле пока делать нечего. Тогда капитан стал снаряжать судно за свой счёт — пусть он разорится, но обещание выполнит. К счастью, в этот момент ещё раз сработали полезные связи и в дело вмешался один влиятельный покровитель. Имя его неизвестно, но, по-видимому, это был либо герцог Графтон, либо маркиз Лондондерри, самые могущественные родственники капитана по отцовской и материнской линиям.
Итак, было решено дать Фицрою корабль. По стечению обстоятельств, это вновь оказался “Бигль”. Мало того, Адмиралтейство здорово раскошелилось на подготовку судна к экспедиции. Его модернизация обошлась лишь на 222 фунта дешевле, чем его постройка, а те опции, которые государство сочло чрезмерной роскошью, капитан оплатил за свой счёт. Так, судно получило более высокую палубу, новую медную обшивку днища, полный комплект новых шлюпок и целых 22 хронографа.
В обновленном “Бигле” плохо было одно: жилые каюты стали ещё теснее, ведь теперь в них должны были разместиться уже не 62 человека, а 74, включая трёх огнеземельцев и ещё нескольких пассажиров. Один из них должен был стать личным гостем и компаньоном капитана.
Роберт Фицрой помнил о своём проклятии. Морской устав запрещал панибратские отношения с подчинёнными, и капитану не с кем было поговорить по душам. Это буквально сводило его с ума; говоря по-современному, он страдал биполярным расстройством. Ещё в предыдущем плавании он понял, что ему нужен на борту собеседник, находящийся вне рамок корабельной иерархии. Он обратился к своему другу и учителю, адмиралу Френсису Бофорту, с просьбой найти ему “образованного и учёного джентльмена”. Через некоторое время подходящий человек был найден. Его звали Чарльз Дарвин.
Фицрой и Дарвин
Чарли, которому тогда было 22 года, был внуком колоритнейшего человека прошедшей эпохи, Эразмуса Дарвина, который чуть не стал королевским лекарем, чуть не стал поэтом-лауреатом, был катастрофически тучен и ещё более похотлив, у него было 14 официальных детей и ещё Бог знает сколько прочих. Но самое пикантное — задолго до рождения своего знаменитого внука он уже придерживался эволюционных идей.
Сам же Чарли слыл довольно беспутным юношей. Больше всего он любил охоту, а также увлекался вещами, которые явно не сулили джентльмену никакого толка — например, жуками. Ну в самом деле, какие ещё жуки? Его отец, видный врач и удачливый бизнесмен, хотел сдать его в сельские пасторы, и Чарли был не против — он надеялся, что его наконец-то оставят в покое.
И вот, когда Чарли уже был готов принять сан, на его имя пришло письмо: приглашение в кругосветное путешествие. Не очень понятно, как на это удалось уговорить отца, но дело было сделано и Дарвина поставили на флотское довольствие.
“Бигль” вышел из Портсмута 27 декабря 1831 года. Вообще-то планировалось отправиться на день раньше, но на Рождество моряки поголовно перепились и были в невменяемом состоянии ещё двое суток. После выхода в море капитан роздал по нескольку десятков ударов кнутом, и в дальнейшем на борту строго соблюдался сухой закон.
Судьба экспедиции, туземцев и капитана Фицроя
А что же огнеземельцы? В тот момент они были уже совсем похожи на англичан. Джемми Баттон был истинный франт, он постоянно носил перчатки и следил за тем, чтобы его обувь была начищена до блеска. Другой туземец, Йорк Минстер, отпустил бороду, что было вовсе не принято в его племени, и готовился по прибытии жениться на всеобщей любимице Фуэгии. Перед отплытием добрые англичане нагрузили их множеством подарков, среди которых, помимо одежды и нужных инструментов, были такие нелепые вещи, как чайные фарфоровые сервизы — предполагалось, что на родине аборигены будут поддерживать традицию английского файф-о-клока.
К Огненной Земле корабль подошёл лишь в декабре 1832 года. В январе следующего года туземцев высадили в месте, называемом Вулья. Моряки построили для них два вигвама: в одном поселили молодоженов — Йорка и Фуэгию, в другом должны были жить Джемми и тщедушный, но отважный молодой человек по фамилии Мэтьюс, который вызвался остаться в этом краю миссионером. Рядом с вигвамами разбили огород и посадили на нём специально привезённые семена овощей.
Англичане уплыли на своих вельботах и вернулись через несколько дней, чтобы застать безрадостную картину и услышать печальный рассказ о произошедшем. День за днем к вигвамам прибывали всё новые и новые группы туземцев. Они растащили множество привезённых вещей, вытоптали часть огорода и всячески измывались над Мэтьюсом. Было решено, что слово Божие в этих местах распространять ещё рано.
Следующий год “Бигль” провёл в основном вокруг Фолклендских островов, которые на тот момент ещё не вполне закрепились за британской короной. В январе 1834 года корабль вернулся на Огненную Землю. Достигнув Вульи, моряки заметили, как к ним на большой скорости приближается каноэ, полное аборигенов с раскрашенными лицами. Один из них вдруг стал смывать водой краску с лица. Сомнений не было: это был Джемми.
Он сильно похудел и, как все, был обёрнут шкурой. Он не забыл английский язык и даже научил некоторым словам своих соплеменников. Обедая с англичанами, он вспомнил, как правильно держать вилку и нож. Он женился на местной девушке и был абсолютно счастлив. Одно его огорчало — предательство Йорка. Тот, как настоящий английский преступник, продумал всё заранее: ещё только высадившись на берег, он стал строить большой челнок. Потом он выждал момент, забрал у Джемми остаток вещей и отправился с молодой женой в землю своего племени. Больше о нём никто ничего не слышал.
Когда “Бигль” в третий раз проходил тем же проливом, который с тех пор так и стали называть — пролив Бигля, — никто на борту не заикнулся о том, что надо бы проведать Джемми. Все поняли, что эта страница закрыта.
Коротко о дальнейшем. “Бигль” вернулся в Англию лишь в 1836 году. Через три года Дарвин издал “Путешествие натуралиста вокруг света”, которое на самом деле было третьим томом отчёта об экспедиции (два первых написал Фицрой). Образцы и описания пород, которые он отправлял в Англию с каждым встречным кораблем, помогли ему ещё до возвращения приобрести некоторый авторитет в качестве геолога; признание в кругах зоологов пришло позже. В 1859 году он представил публике свое “Происхождение видов” и стал знаменитостью — к неудовольствию Фицроя, который к тому времени сделался ревностным христианином, сторонником буквального понимания Библии.
Роберт Фицрой был назначен губернатором Новой Зеландии, и это была кадровая ошибка. Колонизатор из него был неважный, он защищал интересы маори и ставил на место белых поселенцев. Его сняли с должности и вернули в Англию. Он был здорово разорён, но всё же ещё не сломлен. Он, как и Дарвин, тоже придумал нечто великое. Можно быть эволюционистом или креационистом, но сложно провести хотя бы один день, не поинтересовавшись изобретением капитана Фицроя. Он изобрёл прогноз погоды — организовал первую в мире службу погоды и стал публиковать свои предсказания. Синоптики ошибаются и по сей день, так что можно себе представить, сколь неточны были прогнозы Фицроя. Над ним смеялись и в газетах, и даже в парламенте. В конце концов он не выдержал. Весной 1865 года он уединился в своём кабинете, взял бритву и вскрыл себе горло. Так исполнилось тяготевшее над ним проклятие.
Остаётся Джемми Баттон. Думаете, его следы потерялись? А вот и нет. В 1855 году его обнаружили миссионеры. Он ещё помнил отдельные английские слова. Через 11 лет он умер, и миссионер Уэйт Стирлинг увёз его сына в Англию.
Но кончается ли история хотя бы на этом? Может быть, ни одна история не закончена, пока о ней вспоминают. Например, мне кажется, что Толкин, придумывая повесть о Бильбо Бэггинсе, держал в уме не только европейскую мифологию, но и этот сюжет о малорослых туземцах, переживших удивительные приключения и возвращённых в их убогий мирок. В конце концов, Толкин был англичанином, родился в колонии и наверняка читал Дарвина.
На это мне могут возразить, что сюжет путешествия в большой мир и возвращения в маленький дом — архетипичен и много где встречается, начиная как минимум с “Одиссеи”. К тому же архетипичный сюжет тут работает в обе стороны, и непонятно, кто в этой истории Бильбо Бэггинс — Джемми Баттон, дикарь, побывавший в королевском дворце, или Чарльз Дарвин, который прожил бы тихую жизнь сельского пастора, если бы не бредило бритвой горло капитана Фицроя?
Игорь Караулов, fitzroymag.com
