Видео
В мире
— В экономике у нас имеется склонность определять все одной цифрой — ростом внутреннего валового продукта. К сожалению, у нас в Латвии целью являются числа. А не люди. Ах, вы говорите, тяжелая жизнь! Но это вам так только кажется. Вы не знаете, что валовой продукт вырос на столько и столько процентов. Зря жалуетесь!
— Тогда спрошу: а какова наша социальная среда? Вот 40% реэмигрантов сожалеют, что вернулись. Похоже, что объем новой эмиграции нас ничему не научил.
— Именно так. Моя позиция очень резкая — рост экономики не может становиться целью! Рост экономики — это лишь количественные перемены.
Мораль, нравственность и ценности — это не только добавленная стоимость, которую можно просчитать. Они в основе всего — если человек безнравственный, то и власть государства не может быть нравственной. Правда, в экономике о ценности говорят в денежном исчислении, но это не значит, что у экономиста нет других ценностей. Тех, которые образуют социальную среду. Она определяет наше благополучие в столь же большой степени, как и наши доходы.
— Обращена ли образовательная система, в том числе система экономического образования, в будущее?
— То, что мы видим, — среда, давление средств массовой информации, — будто бы говорит: на первом месте — зарабатывание денег, остальное — потом, остальное возникнет само собой. О Латвии я выскажусь более категорично.
В Латвии вообще не готовят экономистов. Все, кого называют экономистами, являются специалистами по управлению.
Наша наука об управлении в значительной мере превратилась в некий суррогат. Это опять–таки вопрос социальной среды… Потому что всем необходимо высшее образование, но учиться на инженера вы не можете, если должным образом не изучали скучную математику. Однако специалистом по управлению вы можете стать в любое время.
— А я все–таки образование, в том числе изучение менеджмента, науки об управлении, самым прямым образом соотношу со способностью Латвии обеспечить свое народное хозяйство профессиональными мозгами. Плюс к тому — с пригодными для использования, практически и последовательно осуществимыми, долгосрочными программами, стратегиями.
— Совершенно верно. Однако беда в том, что в обществе создана иллюзия: руководитель не должен ничего знать. И если образование превратить в зарабатывание денег, тогда хорошо — мы предложим дешевенький продукт.
К сожалению, планка с каждым годом опускается все ниже. Не хватает людей, которые учились бы в вузе тщательно, которые понимают, что пустой болтовней ничего не сделаешь. И те, кто таков, скорее всего, уйдут в частный сектор. А те, кто не такие, приходят в государственные учреждения и планируют, не зная, что такое план. В министерствах мест достаточно, там весьма много людей, которые способны что–то сказать на английском, а что это значит — не понимают. Однако создают все эти комические, сто двадцать — или сколько там? — стратегических программ.
Образование подчинено рынку. Продадим дешевый товар, на который имеется спрос. Это именно та проблема образования, с которой я соприкасаюсь ежедневно. Коротких и скорых решений нет. Моя обязанность — добиться, чтобы понимали экономику. Подобно тому как если не будут знать физику, если не будут знать математику, то станут строить дома, у которых будут обрушиваться крыши. А если руководитель государства не будет знать экономику, крыша обрушится у страны. Потихоньку это уже происходит.
В Латвии решения принимают не депутаты. В Латвии решения принимает особый класс — чиновники. Я не хочу сказать, что они принимают эти решения, сознательно нанося вред жителям Латвии, но жители Латвии являются для них вторым приоритетом. Потому это вот спасение мы должны искать сами.
Даже не следующие поколения, даже наше поколение уже может пострадать от тех действий, которые мы сегодня совершили. Типичный пример — "жирные" годы, когда люди (я не хочу их винить) брали кредиты, дабы хорошо жить. Это было увеличением благополучия сегодня за счет будущего. Но в данном случае мои симпатии на стороне семьи.
Иногда долгосрочность связывают лишь со средой деятельности. Это очень важно. Чистый воздух, чистая вода… Но я скажу, что в случае Латвии социальная среда является еще более важной. Кроме того, в Латвии имеются очень резкие региональные различия. Но если Латвия действительно станет лишь Ригой и ее окрестностями, то это уже будет не Латвия.
Если в Латвии погибнет село, то это будет как раз вот тот мрачный happy end. Конечно, в Латвии будут жить разные хорошие люди, но разговаривать на латышском они уже не будут. Я не хочу с этой мыслью мириться. Заставить людей об этом задуматься — есть главная цель моей книги.
— Читал, что в экономике такие вещи, как ожидания, надежды, воображение, оцениваются через дисконтирование. То есть чем выше дисконтные ставки, тем ниже оценивается будущее.
— Среди моих студентов были молодые люди из Индии, Австрии и Латвии. Я спросил: сто евро немедленно или две сотни через год? Ответы резко отличались. У австрийцев были низкие дисконтные ставки, они были согласны подождать. У индийцев — вторая крайность. Давайте сейчас! Латвия где–то посередине. Вот тут этот символический вывод: у людей, которые чувствуют себя уверенно, надежно, дисконтные ставки низкие. А у людей, которые не чувствуют себя в безопасности, надежно, дисконтные ставки высокие. Латвия ближе скорее к Индии, чем к Западной Европе.
Вот экспорт нашей древесины. Люди с Запада спрашивают: почему ваши предприниматели экспортируют необработанные лесоматериалы? Разве они не понимают, что выгоднее было бы экспортировать доски или мебель? Но они не готовы так долго ждать, они должны брать кредиты, должны рассчитываться по кредитам. Они получают меньшую, но быструю прибыль.
— Вы пишете: "Я путь независимости считаю правильным". И полагаете, что подлинно независимые страны могут создавать здоровые торговые отношения с другими странами. Обменивая излишки производства и специфические продукты, но сохраняя экономическую независимость и не попадая в долговое ярмо. Следуем ли мы этим путем?
Ладно, мы можем определять свои налоговые ставки. Мы говорим, что эффект мультипликатора увеличит рост экономики. Но в случае Латвии из–за большого удельного веса импорта этот процесс будет гораздо меньше. Спрашиваю студентов: кто из вас носит произведенные в Латвии сапоги? Никто. У меня тоже их нет. Вот в связи с этим у нас фактически уже нет и фискальной политики. Но
если государство имеет лишь внешние символы независимости (знамя, гимн), то, может, хватит уже разыгрывать спектакль? Я не хочу с этим согласиться!
Я в основу всего положил бы два ключевых слова — независимость и нравственность. Нравственность — это, конечно, не означает оставить разговоры про секс. Хотя, если слишком много говорить, энергия, может быть, уходит в речи. По–моему, в Новом Завете, в Нагорной проповеди Христа, сказано, что такое нравственность. И если это воспитывать в людях с малых лет, люди поймут, что лгать — это грех, что воровать — это грех, что не платить налоги — это суть тоже самое, что воровать, вот тогда мы действительно сможем отменить налог на недвижимость, которым облагается единственная собственность, тогда мы сможем ввести налог на микропредприятия… Сейчас говорят: нельзя, люди станут жульничать. Так что у меня есть вот эти два ключевых слова. Независимость и нравственность.
Кроме того, я считаю, что истинной ценностью Европы является христианство. Я не говорю, что мусульмане плохие люди, но христианство — это то, что действительно объединяет европейцев. Если мы станем опираться на эти нравственные христианские ценности, то жизнь в Латвии может изменится в лучшую сторону. И тогда мы действительно, может быть, не станем последними латышами. Я надеюсь, что так и будет.
Виктор АВОТИНЬШ.
