«Приехал этот молодой еврейчик из своего Люксембурга здесь революцию делать»: будни следователей России

Давно хотел рассказать, да все повода не было. А вот у меня недавно судимость по «микрофонному делу» погасилась, а следователь, которая его заводила, ушла на пенсию. То есть со всех сторон — время пришло рассказать.

Это история о том, почему я ни разу не удивлен, что ведомство пана Бастрыкина (Следственный комитет Российской федерации) серьезно отрабатывает версию «ритуального убийства».

«Микрофонное дело» на меня было заведено в июле 2015 года после того, как в Новосибирск приехал, собственно, Бастрыкин и велел меня закрыть. Возбуждала дело лично начальник отдела по расследованию особо важных дел главного следственного управления следственного комитета по Новосибирской области, полковник Носырева-Гришина.

Дело было возбуждено по тяжкой статье (144ч3), у меня не было на тот момент ни официального места работы, ни регистрации; загранпаспорт был на руках и, более того, вид на жительство в Люксембурге в тот момент еще не истек, он был до ноября 2015 года. То есть по всем меркам — меня надо было закрывать. Если бы следствие вышло в суд с ходатайством об избрании меры пресечения в виде ареста в СИЗО — с вероятностью 100% суд удовлетворил бы это ходатайство.

Тем не менее, этого не случилось: мера пресечения была избрана в виде подписки о невыезде, причем крайне экзотической (из Москвы, Новосибирской и Костромской областей — так, что я мог жить дома, летать на суды в Новосибирск и вести кампанию в Костроме); и хотя следствие и суд был крайне изнурительными (я слетал в Новосибирск в итоге 28 раз) и продолжались 15 месяцев, закончилось все невероятно либеральным по нашим временам образом — переквалификацией статьи на легкую часть и символическим (минимально возможным) штрафом в 30000 рублей. Счастливо отделался!

Ну так вот.

12 августа меня привезли в новосибирское управление СК, и объявили мне о возбуждении дела, там я и познакомился со следователем Е.В.Носыревой-Гришиной. Она объявила мне о моем статусе подозреваемого, и она же сказала открыто: «на нас очень давят, чтобы мы вас закрыли, но я считаю, что тут никакого состава нет, поэтому будете у меня под подпиской».

Впоследствии мы еще несколько раз беседовали (потом дело было передано сотруднику ее отдела, молодому следователю Бондаренко). И Екатерина Вячеславовна мне достаточно подробно рассказала: что прилетал Бастрыкин, что требовал Волкова закрыть, что возразить ему было нельзя, поэтому она взяла дело себе лично, а не кому-то из сотрудников, чтобы под свою ответственность избрать меру пресечения; я, мол, ничего не боюсь, мне до пенсии год, ну и так далее.

Ну и понятное дело, в какой-то момент я ее спрашиваю: а зачем вы все это сделали? и зачем мне рассказываете?

А она и говорит:

— Понимаете, Леонид Михайлович, мне так не понравилось, как Бастрыкин говорил — мол, приехал этот молодой еврейчик из своего Люксембурга здесь революцию делать, что ему там не сиделось, мы все это уже сто лет назад проходили, когда нам в пломбированном вагоне евреев из Швейцарии присылали; вы, Екатерина Вячеславовна, должны понимать, что все эти люди — враги русского народа.

— А вы что ему на это сказали?

— А что я ему на это скажу... Что у меня девичья фамилия — Гинзбург?

Вот такая вот история.

Звучит, наверное, как невероятный святочный рассказ, но факты остаются фактами: я со своей тяжкой статьей проходил 15 месяцев под подпиской о невыезде, Екатерина Носырева-Гришина вышла на пенсию, а Александр Бастрыкин расследует версию «ритуального убийства» царской семьи.