Последние сны

25 января — день покровительницы русского студенчества святой мученицы ТАТЬЯНЫ Вечный Рим, Roma Aeterna, еще спал. Самые первые лучи солнца пробились сквозь узкую щель оконца где–то там, наверху подвала для осужденных на Марсовом поле. Татиана открыла глаза. Вчера днем, во время пыток, ей вырвали глаза, но сейчас она вновь видела — и различала первые лучи солнца. Четыре ангела все время находились рядом — и били тех, кто бил вчера ее. А ночью одним прикосновением снова сделали ее здоровой, зрячей, сильной и спокойной. Да, еще вчера было: ее мучители упали на колени перед ней, просили прощения и сказали судье в претории, что не могут издеваться над невинной душой этой христианки, потому что видят ангелов рядом с ней и ангелы не дают ее истязать. Они, мучители, плакали и кричали, что знают теперь, что есть Бог, что есть Христос. И им отрубили головы сейчас же. А ее оставили в живых. Будут пытать дальше… Она встала с холодного пола, а было холодно особенно, не потому что январь, а потому что все смешалось и она не понимала уже, где находится — в том мире или в этом. Понимала, что это конец, что надо претерпеть до конца. Что надо пройти тот путь, который прошли мученики — множество мучеников за последние два века. Их тела лежали в катакомбах. Среди остальных христиан, так же завернутых в ткань и похороненных в каменных лабиринтах под землей — по обеим сторонам ходов, и справа, и слева, — мучеников можно было отличить по надписям, по нарисованной чаше с кровью, если их кровь была пролита за ХРИСТА, или по рисунку огня, если они были сожжены. Татиана закрыла глаза и ясно вспомнила тот день, когда отец, консул Рима, взял ее, пятилетнюю, за руку и спустился в катакомбы. Сначала был узкий вход резко вниз, под землю. Потом первый этаж, темнота, едва–едва луч света пробивался сквозь щели, потом лестница вниз и второй этаж. Дальше — лабиринты, в стенах — могилы умерших христиан одна за одной, рядами, великая тайна жизни и смерти, новый, неведомый мир. Наконец, лабиринты привели в крипту — зал храма освящен был лампами, здесь молились, здесь принимали Святые Дары. Здесь она увидела изображение Христа, Он держал на плече маленькую овечку. — Овечка — это твоя душа. Господь любит твою душу и спасает тебя. Господь всегда с тобой, — сказал отец. И еще: их вера, их посещение катакомб должны были быть тайными. Еще дважды становился отец Татианы консулом Рима, набирал легионы, созывал сенат и комиции, сидел в курульном кресле и ходил повсюду в сопровождении двенадцати ликторов. Трижды отец избирался консулом Рима, а значит, три года в Римской империи называли его именем, в его честь. И вера в Христа должна была быть тайной. Это было возможно. Даже когда ей исполнилось 25 и она решила никогда не выходить замуж, чтобы служить Христу. Даже когда ночью в одной из катакомб за Тибром епископ прочитал над ней особую молитву и посвятил в диаконисы — это оставалось тайной… Туника ее всегда была с длинным рукавом, а голова никогда не была без покрывала сверху. И если она шла мимо торговых лавок и базилик Форума, осторожно неся под тканью Святые Дары какой–нибудь женщине, которая болела и не могла прийти в катакомбы причаститься, — разве мог об этом кто–то узнать? И когда она навещала женщин, чтобы подготовить их к крещению, разве мог кто–то усмотреть в этом что–либо, кроме вежливого визита знатной девицы, дочери управляющего несколькими римскими провинциями? И что плохого для языческого Рима, когда Татиана посещает больницы и тюрьмы, чтобы поддержать страдающих? И, может быть, только одно немного расстраивало ее: по достижении сорока лет диакониса не имела более права жить в родительском доме, она должна была спуститься в катакомбы окончательно. И тогда отец — бедный, старый, любимый — останется совсем один… Но до этого дня было еще ой как далеко. Утро все не наступало. В подвале Татиана была заперта одна. Она снова легла на холодный пол и стала молиться. Надо выдержать. Надо выдержать все до конца. Ну что еще они предпримут? Опять железные крючья будут вырывать куски из ее тела. Еще, рассказывают, христиан бросают в огонь, перебивают голени, суставы. Может быть, поведут в цирк к диким животным. — Господи, если они все это выдержали, и я выдержу, — мысленно целовала она ноги Христа, несущего на плече овечку, нарисованного на стене любимой ее крипты "Пяти дев" в катакомбе на этой стороне Тибра. Господи, она тысячи раз проходила мимо этого святилища Аполлона, этой громадины, построенной АВГУСТОМ в честь победы над КЛЕОПАТРОЙ и АНТОНИЕМ. Она слышала заунывное пение жрецов и бой их барабанов, она бывала с отцом во дворце императора — и это было не так давно, и хотя говорили, что мать юного императора — тайная христианка, Татиана видела, что Александр приказал нарисовать на стенах своего дворца и Христа, и Аполлона, и последнего он любил более и более ему поклонялся. Может быть, не он отдавал приказы о новых гонениях на христиан, может быть, те, кто был вокруг, были старше и мудрее. Но приказы эти были — и христиан начали отлавливать, насильно приводить в языческие святилища и требовать их поклониться римским богам. Когда отказывались поклониться — пытали до последнего, чтобы поклонились все же, когда и это не помогало — убивали. Рассказывали, в последние несколько лет стражи обнаруживали катакомбы, спускались под землю и здесь в темноте хватали всех, кого найдут, и вели к судье в преторию. Ее схватили не в катакомбе, а на пустой дороге, недалеко от Колизея, поздно ночью, когда она возвращалась со службы. Значит, выследили до этого. О, Колизей, скольких ты убил, какой кровью залил свои величественные стены — и хотя вопреки НЕРОНУ, после его гибели, строили тебя на месте Нероновых покоев, все–таки стал ты плоть от плоти Нероновым духом, Нероновой сумасшедшей ненавистью ко Христу. Татиана никогда не видела своими глазами, как на арене Колизея растерзывали христиан дикие звери, но она знала о себе, что не смогла бы этого увидеть и умерла бы тут же, вместе с этими святыми людьми… Ее поймали возле Колизея и повели сразу к святилищу Аполлона. — Ты, христианка, поклонись нашим богам! Поклонись богу солнца! Она шла и молилась, и когда дошли до святилища, раздался какой–то треск и шум, и храм, половина храма — та, где стояла статуя Аполлона, разрушилась. Гром, треск и крики оказавшихся под завалами жрецов услышала она. Услышала — потому что закрыла глаза, чтобы не видеть этой страшной картины. А потом в претории ей вырвали глаза железными крючьями — так повелел судья — и били. Но что–то происходило вчера с ее телом: оно стало каменным, и его нельзя было пробить. — Господи, Ты только не отступай от меня, Ты только будь со мной до конца! — молилась она на холодном полу подвала… Наконец утро взяло свои права, и холодное январское солнце поднялось над семью холмами Рима. Было холодно, когда ее в суде раздели и стали резать бритвами по телу. Но не было больно и даже страшно не было, потому что из ран вытекало молоко и они тут же закрывались, а мучители падали мертвыми на пол от невидимых ударов ангелов. — Сколько еще потерпеть, Господи, я потерплю, только будь рядом, будь рядом, не оставляй меня! — молилась она. На третий день судья предложил ей посетить храм богини Дианы. — Хорошо, я схожу туда, — сказала она. Это была передышка. Вышли на улицу, на тихую, пустую улицу рано утром. Пели птицы, шел тяжелый, холодный дождь — последний дождь в ее жизни, и она подставляла лицо под эти живительные капли. Подошли к святилищу Дианы. Татиана закрыла глаза и начала молиться. Дождь прекратился, с неба затрещало, забились электрические змейки, раздался страшный удар грома — святилище загорелось. Еще несколько минут свободы — пока стража ведет ее, виновницу пожара, назад в суд. И снова железные крючья. И снова ночь, когда ангелы крыльями своими дотрагиваются до ее разорванного в клочья тела — и заживляют все. — Ты колдунья! Тебя даже лев не стал есть! — кричит судья спустя еще сутки. И да, лев в цирке лишь подошел к ней и лег у ее связанных ног. — Отрежьте ей волосы! Ее сила в волосах… Это был уже пятый день пыток. Ночью ее, с обрезанными волосами, отвели в храм Зевса и бросили перед статуей идола на двое суток одну. Приходили ангелы. Говорили, что потерпеть осталось немного, что скоро все кончится. Снилось детство, снились их походы с отцом в катакомбы, запах — особенный, сладкий, горьковатый, когда идешь с отцом за руку мимо гробниц в стенах. Снились храмы, в которые она входила впервые, а их было много, десятки десятков, это был целый мир ее детства — мир катакомб под городом Римом, величественным и не знающим Христа. Через двое суток ее, наконец, убили. Когда вошли в храм Зевса и увидели ее невредимой, а статую разрушенной. Ее поставили на колени перед деревянным пнем, и человек с топором отрубил ей голову. И было бы это легко и светло, если бы рядом, также склонившись перед топором, не поставили ее отца — проконсула и главу римской провинции, а теперь уже просто узника, лишенного всех званий, не пожелавшего отречься от Христа. Они умерли в одну минуту. И встретились уже над своими телами, над преторией, над Вечным Римом — там, высоко, у Христа… Так закончилась земная жизнь Татианы. Святой мученицы. Которая и сегодня помогает своими молитвами христианам XXI века. Ника ПЕРСИКОВА. 22 января 2015. №03