Видео
В мире
Поступил в Перми в школу ФЗО (фабрично-заводского обучения) при заводе «имени Ленина». Это пушечный завод - знаменитая «Мотовилиха». Окончил эту школу, но только начал работать, тут война началась…
И вот представь, вчера в магазине ещё всё было, сегодня всё есть, а завтра ничего не стало. Карточки ещё не ввели, а магазины уже позакрывали. В продуктовые такие очереди, что надо в списки записываться. Конечно же, в народе смута, тревога, что там дальше нас ждёт…
А уже где-то с осени, наверное, мы стали работать по 12 часов в день. Я вначале в монтажном цехе работал, а потом в сборочном. Пушки и лафеты собирал.
В конце лета 42-го получаю повестку. Направили меня в Челябинское танковое училище.
В Челябинске всё очень быстро было. И обучение, а танки прямо шлёпали. На занятия придём: голодные, холодные, невыспавшиеся. Старший лейтенант матчасть объясняет, как увидит, что мы задремали, командует: «Встать! Сесть! Встать! Сесть! Так, продолжаем занятие дальше!» И предупреждает: «Сосед соседа локтем толкайте, не дремать!» А на завод ходили, там какую-то черновую работу выполняли.
На кого вас учили?
На командира орудия тяжёлого танка, нас же всех на тяжёлые танки готовили. Поэтому Т-34 тоже изучали, но постольку поскольку. В основном изучали КВ. И вождение, и стрельбы, всё как положено.
В общем, где-то в марте 43-го закончили обучение, получили машины, и думали, что сразу поедем на фронт. Но нас вначале привезли в танковый центр под Москвой. Там на переформировании стоял 13-й Гвардейский Отдельный Танковый Полк Прорыва. Ну как полк, из-под Ржева и Великих Лук фактически один штаб только и вышел… И вот мы приехали и пополнили этот полк. Бывалые танкисты рассказывали нам о том, о сём.
Например, рассказывали, что в первых боях было так. Танк сгорит, а начальник особого отдела начинал крутить, и лепить: «А вы почему не сгорели? Как так, танк сгорел, а вы нет?!» Но раз он старался прилепить, значит, видимо были такие случаи. Вот, например, если танк остановился, это же мишень, всё понятно. Сразу выпрыгнули из него и убегали. А вот с 43-го, с Курской дуги, таких вопросов уже не задавали. Первый вопрос - сгорел танк? Чёрт с ним, завтра новые придут. А где люди, как экипаж? Надо людей, живых людей! Там ведь каждый делает своё дело.
Первый бой помните?
У меня он получился какой-то сумбурный и не запомнился. А в самом начале наступления полк попал на минное поле. Сапёры говорили, дескать, проходы проделали. Так вот и проделали… Из 16 танков 11 подорвались на минах. И я не однажды на минах подрывался.
Помню, в одном случае подорвались ночью, и решили до утра гусеницу собрать. Когда собрали, решили сдавать назад по своему следу. Механик-водитель залез в машину, а радист Мартынов остался снаружи. Он ему говорит: «Залезай!» - «Да ну, зачем?» И только механик включил скорость, машина дёрнулась, и под правой гусеницей взрыв… Оказывается, стояли прямо на мине… Повезло, что в основном вся сила взрыва ушла под танк, но землю швырнуло прямо в Мартынова. Лицо до крови исцарапало, но не ранен… И вот когда после этого случая пошли в бой, на меня вдруг какой-то мандраж навалился. Лето, в танке жарища, а меня прямо трясёт… Больше такого не было, но один раз вот случилось.
Ещё запомнился такой эпизод. Наступаем, местность ровная, и вдруг овраг. Все фрицы сразу туда. А мы подошли, и как осколочно-фугасными врезали… После этого как-то умудрились заехать туда, придавили оставшихся немцев, но нас потом двумя тягачами из этого оврага вытаскивали. И там же, на Орловском направлении, где-то я видел такой случай. Стоит поле сжатого хлеба, а бегущие фрицы прятались за снопами. Тут мы тоже им хорошо дали. Правильно говорят, что 43-й год – переломный. Хотя бывало по-разному.
Вот мы придём на исходный рубеж. Когда сигнал прозвучал, это или ракета или команда по рации «555», проходим вперёд, а пехота уже за нами пошла. Но в первых боях получалось, что пехота залегла под сильным обстрелом, а мы считай, оторвались. Нас выбивают, а пехота сзади отстала. Тогда стали делать так – пехоту поднимали. Помню, в одном бою вижу в перископ – командир бежит с пистолетом «Ура!», а много азиатов, и за ним никто не поднимается… Тогда наш взвод повернул обратно, пошли по траншеям, вот тут пехота поднялась и пошла. Расшевелили их… Вот такой случай тоже был. В общем, 12-го июля пошли в наступление, а уже 17-го мой танк сожгли.
Как это случилось?
Как обычно, в наступлении. Первое попадание было по башне – сразу все лампочки в машине погасли. Следующее попадание - у меня зеркальные перископы полопались. А главное такое ощущение, что тебя в бочку посадили и молотом по ней лупят... Потом ещё удар, и видимо он попал в маленький лючок механика, потому что снаряд прошёл в машину, но прошёл над боевой укладкой. У нас же всё под ногами, в кассетах. И прошёл в машинное отделение, машина сразу загорелась. Я механика хватаю за комбинезон, и чувствую, что он обмяк. Значит всё, готов…
Радист вперёд нас из башни вынырнул. Заряжающий тоже хотел за ним выпрыгнуть, одной рукой схватился, а вторая не работает, и не может подтянуться. Вижу, у него из этого рукава кровь течёт. А на мне уже комбинезон загорелся, так я его, как вытолкнул и сам выпрыгнул. А третий и не знаю куда делся. Там же как, спасайся, кто как может…
Ну, отползли сколько-то, потом смотрю, он побледнел от потери крови. Стал его перевязывать прямо поверх гимнастерки, всё равно кровь течет. Снял с него поясной ремень, вот так ему руку подтянул, и дальше ползём на пузе. Но тут уже потише, бой ушёл вперед.
Помню, поднимаемся по танковому следу из низинки, из которой наступали, там три солдата стоят с термосами. А у заряжающего уже от жары и потери крови губы все пересохли, и он им говорит: «Хлопцы, дайте попить!» - «У нас воды нет». А где-то накануне, уже под конец атаки, когда мы остановились, к танку подполз какой-то солдат, и кричит оттуда: «Танкисты! Танкисты! Дайте глоток воды!» А у нас ведь два бачка питьевой воды, и мы ему один выкинули: «Попьёшь, хватит силы - брось на танк!» И заряжающий, вспомнив это, разозлился: «А мы вчера вашему брату последнюю отдали», и как завязал матом… Тут один из солдат берёт черпачок, наливает ему из термоса. Этот пьёт-пьёт, передохнул, опять пьёт. Потом даёт мне. Начинаю пить и чувствую, что это не вода. Оказывается, он нам водки налил... Ну, тут нам стало как-то повеселей, всё нипочём, сейчас пойдём искать своих.
Тут броневичок маленький на нас выехал. Был такой БА-64, созданный на основе ГАЗ-64. Я ребят с него попросил: «Увезите парня в медсанбат!» Вот так его отправил и больше никогда не видел. И не знаю, какая судьба.
А кто вас тогда подбил?
Не знаю. Наверное, всё-таки орудие, там вроде танков не было. Я вообще с немецкими танками за всю войну не сталкивался. Хотя на Курской дуге такая каша была, но и там не встречал.
А где-то на Курской дуге посадили нам корреспондента, капитана, по-моему. Нам и самим тесно, а тут ещё его сажай. Но он хотел увидеть, как ведут себя танкисты в бою… Пошли в атаку, только первый выстрел сделали, он как закричит: «По нам бьют!» - «Нет, это мы стреляем!» А потом в «Красной Звезде» вышла большущая статья про нас. Понаписал столько, что мы тут, там, хотя, что он видел? Но фантазия же должна быть у корреспондента. Так что на этом танке я уже не горел.
Дошли до Гомеля, но к этому моменту от полка осталось всего четыре машины и нас вывели в Тулу на переформирование.
А в немецких танках довелось посидеть?
Нет, только в английских. По дороге на Курскую дугу получали «черчилли», мы же тяжёлый полк. Ну что сказать? В нём конечно, вроде покомфортней. Есть даже система пожаротушения, но он и работает на бензине. А по отзывам тех, кто на нём воевал, очень неудобный. Ходовая какая-то слабая. А был ещё «валлентайн». В нём как-то тесно, но всё сделано удобней. У нас ведь ничего нет, даже воду для чая не в чем согреть.
Итак, вас вывели на переформировку в Тулу.
Да, ждали там получить ИСы, а из Челябинска пришёл целый эшелон КВ. В ноябре погрузились и обратно на фронт поехали. Только везут непонятно куда. В общем, доехал с 261-м уже полком в Ленинград. Чтобы окончательно снять блокаду. Недаром полк назывался – полк прорыва. Наши тяжёлые танки должны были, как таран проломить немецкую оборону, и уже за нами в эту брешь устремляются все остальные. Помню, жили в какой-то школе, спали на полу.
В январе 44-го пошли в наступление с Пулковских высот. Перед атакой артподготовка – полтора часа беспрерывного огня! «Катюши», миномёты, гаубицы, все бьют - сплошное зарево! Пошли вперёд, а поле прямо чёрное, снега почти нет. Всё перемешано с землей. Думаем, всё, ребята, здесь нам будет полегче. Но ничего подобного: немцы нас тоже хорошо встретили.
Я там и на минах подрывался, и с двумя пробоинами однажды из боя вышли. Там, где поддерживающий каток и опорный, сразу две дыры от 75-мм болванок, по-моему. А был ещё случай - так попали, что башня аж треснула, и возили на завод ремонтировать.
Но самое страшное – это попасть под огонь 88-мм зенитки. Когда пошли в наступление, нас предупредили: «Будьте осторожны, впереди зенитки!» В общем, наступали через Красное Село, Гатчину, а когда с Луги повернули на Псков, я опять сгорел.
Пошли в атаку, и немец вот так выстрелил, и пробил в борт. Машина загорелась, все сразу выскочили. Кругом всё рвется, а как назло место совершенно ровное, даже негде спрятаться. Так я добежал до единственной большой воронки, в неё кинулся, а там лужа по пояс. Это же 1-е апреля, всё таять начало. Сколько-то посидел в этой луже, чувствую, у меня что-то течёт. Посмотрел, а это из меня алая кровь хлещет... Только тут понял, что ранен.
Как написали врачи - слепое осколочное ранение правой части грудной клетки. Надо перевязаться, а на мне и нательная рубаха, и ватная безрукавка, да сверху ещё комбинезон. Причем, этот осколок так хитро попал, что ни в санбате, ни в госпитале не решались его удалять.
Помню, в госпитале на консилиуме врачи стали совещаться. А среди всех молодых сидела одна пожилая женщина, и она сказала примерно так: «Мы вот тут подумали, давайте не будем грудную клетку вскрывать. Парень молодой, красивый, давайте посмотрим, что ещё можем сделать». И действительно, как-то по-другому его достали. А пока не достали, прямо житья не было.
Четыре месяца отлежал в госпитале. Когда уже на поправку пошёл, один старший лейтенант начал меня агитировать: «Слушай, ты что думаешь, опять в танкисты вернуться?» - «Да». - «Да брось ты эти танки! Вот в пехоте у тебя всегда с собой саперная лопатка. Ямку копнул и голову в неё…» Вот такие толкования тоже были (смеётся).
А из батальона выздоравливающих меня забрал «покупатель» на 3-й Прибалтийский фронт, и я попал в 51-й танковый полк. Но в нём уже не тяжёлые танки, а Т-34-85. Я-то КВ как свои пять пальцев знаю, а на этой машине мне, конечно, всё непривычно, необычно. Ничего, освоился. Вот только как подбирали экипаж, не знаю. Но помню, что механиком был такой парнишка, слабенький совсем. Он, бедняга, начинает выжимать рычаг – тормозит, так прямо сам ползёт. Я всё переживал, ну, не дай бог…
Но в этом полку я отвоевал немного. Освобождали Эстонию и Латвию. Пока до Риги дошли, опять почти весь полк полёг…
Помню, со мной на пополнение прибыл один парень, так их машину ночью отправили на задание. Пошли в разведку боем, и видимо на фугас машина нашла, потому что её вообще разбросало… Это противотанковая мина гусеницы рвёт, пару катков отрывает, а так чтобы в куски... Точно фугас!
В Ригу ворвались, а там же две части – старая и новая, Даугава их разделяет. До речного порта дошли, помню, забор свалили, и начали поддерживать огнём пехоту, которая переправлялась. Сколько-то снарядов побросали, и наступила тишина. Тут зашёл разговор: «Надо бы хоть чем-то перекусить!» А мы как раз НЗ получили. Достали его, сухари, воду. Тут кто-то предложил: «А давай не в танке есть!» Вылезли, только настроились покушать, откуда эта мина прилетела? В общем, изрешетило весь забор, у которого мы стояли. Смотрим, друг на друга: «Живой?» - «Живой!» - «Не ранило?» - «Да ну его, пошли в танке поедим!»
Когда бои закончились, долго сидели не у дел. А потом нас четверых вызвали в штаб: «Направляем вас в Горький, новые танки получите!» Там же сормовский завод тоже танки делал. Ладно, думаем, посмотрим, как там в тылу живут. А в Горький приехали, нам говорят: «Завтра с вами побеседует генерал». Он нас поспрашивал, как воевали, какие награды, есть ли ранения? А потом вдруг говорит: «Вижу, ребята вы боевые, поэтому я вас направляю в учебный танковый полк. Будете учить последний курс!»
Пришли в полк, и прямо ужаснулись – куда мы попали?! Жить надо в землянках.С курсантами встретились, а они все такие худые, голодные, бледные. Обмундирование бэушное, заплатное, замызганное… Мы бегом к командиру полка: «Вы не принимайте нас! Напишите, что по какой-то причине мы вам не подошли». - «Да вы что! А с кем мне проводить обучение?» А он капитан 3-го ранга, и видно, что не по собственному желанию там оказался: «Я сам моряк, а видите, куда загнали?»
И он нас сразу предупредил: «Знаете, что? Приказ есть приказ! А если хотите уйти, так только через штрафной батальон или через трибунал. Только так!» Ну а мы-то соображаем, что война под занавеску идёт, и в такое время попасть в штрафбат… Пришлось остаться. Но он нам пообещал: «Ребята, давайте так. Выпустим этот выпуск, танки получаете, и я вас всех четверых в экипажах пропишу». И сделал, как обещал.
За три месяца закончили обучение, получили машины, и эшелон пошёл на 3-й Украинский Фронт. На пополнение в 4-й Сталинградский Механизированный Корпус. Когда Карпаты проезжали, нас предупредили: «Будьте осторожны, здесь бандеровцы орудуют. Выставляйте пулеметы, охраняйте танки!» Но только в Румынию заехали, объявляют - война закончилась!
В Венгрии месяц, может, простояли, а потом нас перевели в Болгарию. Ну а там совсем другой народ, другая жизнь. Мы нигде «ура» не кричали, спиртного за Победу не пили, но за время службы в Болгарии мы это дело наверстали. У болгар этого вина... Бывало, идёшь по городу, вдруг мужик тебя окликает: «Братушка, - они нас называли «братушки», - иди сюда!» Подзывает, мол, подойди. – «Что такое?», спрашиваю. А у него корчма или там пекарня, и он зовёт угостить: «Заходи!»
Ну, раз позвали, а русский что, он, всегда пожалуйста. Когда так угостят, когда за деньги. Но откуда деньги у простого солдата? Помню, один меня так позвал, а я ему говорю: «Не могу, денег нема!» А он отвечает: «В кредит нема? Кредит! Сейчас, запишу тебя, а в следующий раз придёшь, и расплатишься».И наши повадились ходить туда. Сумок ему полно посдавали трофейных, что-то там ещё поотдавали, но дошло до того, что он кредит нам закрыл: «Всё, в кредит нема! Нельзя вам доверять, вам веры нету…» Но в целом отношение было очень хорошее, они же славяне. И говорят так, что всегда можно понять.
Когда войну вспоминаете о чём, прежде всего, думаете?
Удивляюсь, что живой остался. После войны, когда стали ездить на встречи ветеранов. А знаешь, кстати, как меня нашли? Тоже интересная история. В конце 60-х годов мой товарищ купил «Литературную газету», и прочитал в ней объявление, что юные следопыты разыскивают такого-то. Даёт мне почитать: «Это не про тебя случаем?» И на одной из встреч, я узнал, что наш 13-й Гвардейский Полк Прорыва, в котором я начал воевать, за войну семь раз пополнялся личным составом и танками. А из тех, кто в 42-м году начал воевать подо Ржевом и Великими Луками, до Берлина и Праги не дошёл никто…
Вот меня в школах спрашивают – а не страшно было воевать? Ну как же не страшно? Конечно, страшно! Но я вот почему-то совсем не думал о смерти, что могу погибнуть. Думал только о том, чтобы на завтра к бою всё было готово безупречно.
А ведь в атаку пойдём, поверну перископ направо, смотрю, Сашкина машина, 51-я, горит. Идём дальше, веду огонь, повернул перископ налево - смотрю, ещё одна машина горит. Боже мой, думаю, а что меня ждёт? А то же самое… Но только вперёд! За ребят, конечно, переживали, но никакой страсти, никакой трусости не было. Никто не думал о плохом. Наоборот, всё шутим, смеёмся, кто-то обязательно байки травит. Если узнают, что кто-то письма не получил, сразу подколки - так она тебе изменила, потому и не пишет. Пошутим так, а утром снова в бой. Вот я и удивляюсь, в таких переделках побывал, а до сих пор живой…
Источник: сайт "Я помню".
