Видео
В мире
«Надул отца»
В 1821 году, незадолго до рождения Николая Алексеевича Некрасова, его отец Алексей Сергеевич Некрасов получил при разделе наследства в Ярославской губернии «господский дом, состоящий в сельце Грешневе, с принадлежащим к оному всяким строением и землею, под оным находящейся, в полчетверти десятины, с садом и прудом». Родительское гнездо досталось ему, а не братьям и сестрам, потому что на момент раздела у него было двое детей и беременная жена.
Елена Андреевна Закревская, «дочь богача, красавица, образованная, певица с удивительным голосом», как описывал ее сын-поэт, осенью 1817 года сбежала с офицерского бала с А. С. Некрасовым — «диким красавцем», полуграмотным поручиком 28-го егерского полка, квартировавшего в Херсонской губернии. После венчания она разделила кочевой образ жизни с мужем.
В январе 1823 года А. С. Некрасов в чине майора «по болезни» уволился со службы и, переехав с семьей в Грешнево, превратился в мелкопоместного помещика, так как в наследство ему досталось лишь 63 души мужского пола. Его дед (воевода) и отец (штык-юнкер в отставке) поспособствовали этому, проиграв в свое время в карты несколько тысяч душ. Но А. С. Некрасов с азартом взялся судиться с разными родственниками и к началу 1840-х годов выиграл несколько тяжб о наследствах. Число его крепостных душ увеличилось до 400, что позволяло считаться помещиком средней руки.
Старший сын Андрей был болезненным и в январе 1838 года умер. Николай же рос крепким, отлично ездил на лошади и метко стрелял. И отец, забрав подростка из пятого класса гимназии, отправил его летом 1838 года в Петербург в Дворянский полк, где дворянских детей и выпускников губернских кадетских корпусов готовили к производству в офицеры.
Но Николай Некрасов, как он сам позже рассказывал, «надул отца» — решил поступать в Санкт-Петербургский университет. Правда, сдавать экзамены имело смысл только в следующем году, потому что о многих предметах, особенно о латыни, он имел самое смутное представление. Отец пришел в бешенство и отказался содержать сына.
150 рублей ассигнациями, привезенные из дома, быстро проелись. Но юный Некрасов легко сходился с людьми и уже в октябре через знакомых вышел на редактора журнала «Сын Отечества» Н. А. Полевого. Там постоянно не хватало материалов. «Строки дать перевести некому»,— не раз жаловался Полевой в письмах брату. И еле читавший по-французски Некрасов пригодился и стал получать задания: перевести заметку из французских газет или журналов, написать отзыв о книге или театральной пьесе.
Но нужно было готовиться к поступлению в университет. Оригинальным образом нашелся репетитор по латыни.
«На Итальянской встретил в увеселительном заведении Успенского — профессора духовной академии,— вспоминал Некрасов.— С откровенностью молодости рассказал свои нужды. "Я вас выучу латыни, приходите жить ко мне"… Две, три недели учит очень хорошо, там опять запьет. Ходил с ним к дьякону Прохорову. То была правая рука у митрополита бывшего Серафима, все духовенство валялось у его ног. У отца дьякона вечный картеж. Тут я выучился играть в преферанс».
Ни в 1839, ни в 1840 году Некрасов не выдержал экзамены в университет. И пробыв два года вольнослушателем, бросил его, хотя отец уже смирился с выбором сына.
«Скопище дураков и шарлатанов»
Денег, добытых случайными заработками, хватало на жизнь в чуланах, на чердаках и на обеды в самых дешевых кухмистерских.
Но осенью 1840 года улыбнулась удача — Некрасов стал сотрудником театрального журнала «Пантеон», редактором которого был драматург и критик Ф. А. Кони, и быстро сделался ближайшим помощником этого высокообразованного человека. Весной 1841 года, уехав по делам в Москву до конца лета, Ф. А. Кони оставил ежемесячник на Некрасова. Но с оплатой его труда начались перебои. В июле Некрасова ждали на родине — выходила замуж его старшая сестра Елизавета, а редактор упорно не отвечал на письма с просьбами о деньгах.
«Мне ужасно нужны деньги,— писал Некрасов в Москву.— К отъезду домой надо сделать себе платье. Вы, верно, с этим согласны, надо купить, по российскому обычаю, подарок сестре, надобно доехать на что-нибудь, надо туда привезти что-нибудь, потому что с родителя моего взятки гладки. А потому, командир, как бы Вы меня обязали, когда бы сверх 410 рублей прислали мне еще рублей полтораста. Уж как бы я Вам был благодарен… Удружите мне, командир, поддержите честь своего сотрудника, который после долгих странствований по болоту литературному наконец хочет показаться на свою родину».
«Командир» молчал. В отчаянии Некрасов совершил ошибку: при коллегах сказал несколько резких слов о Кони. Их передали ему в преобразованном до клеветы виде. Деньги на поездку Некрасов нашел, но работу потерял.
В августе из Ярославля он отправил Ф. А. Кони послание с обстоятельным разъяснением недоразумения, в котором писал:
Неужели Вы почитаете меня до такой степени испорченным и низким.
Я помню, что был я назад два года, как я жил... я понимаю теперь, мог ли бы я выкарабкаться из сору и грязи без помощи Вашей...»
С тех пор Некрасов никогда никого не обсуждал с другими и не составлял мнение о человеке по сплетням, вьющимся вокруг него,— потому многие его считали сухим и замкнутым.
К разрыву с Кони добавилось еще большее горе — умерла горячо любимая мать.
В Петербург Некрасов вернулся лишь в конце года — с трезвым пониманием окружения, ярко описанного Н. А. Полевым в письме брату К. А. Полевому в 1838 году:
«О литературе писать не хочется — гадкое, отвратительное скопище дураков и шарлатанов, погруженное в сплетни и гадости! Довольно, что я пишу о литературных пакостях в "Сыне Отечества". Не поверишь, как мне тошно и отвратительно среди этого клубка глистов…»
«За труд и за риск»
Н. А. Некрасов стал писать для самого успешного тогда журнала «Отечественные записки», владельцем и редактором которого был А. А. Краевский. В 1844 году он дал Некрасову постоянную работу в «Литературной газете» за 6 тыс. руб. в год. Лучшему критику России В. Г. Белинскому, заведовавшему критическим отделом «Отечественных записок», Краевский платил меньше.
Новый дружеский круг и прежде всего Белинский, как признавался Некрасов, производили его из литературного бродяги в дворяне. Но от идеализма, которым заразили его друзья-писатели, Некрасов жаждал излечиться. «Того идеализма, который в разрез шел с жизнью,— объяснял он позже,— и я стал убивать его в себе и стараться развить в себе практическую сметку. Идеалисты сердили меня, жизнь мимо их проходила, они в ней ровно ничего не смыслили, они все были в мечтах, и все их эксплуатировали».
Бывая в типографиях, общаясь с книгопродавцами, предпринимавшими мелкие издательские проекты, видя, на каком хламе они умудряются делать деньги, Некрасов решился попытать счастья в этом бизнесе.
Первый сборник, на обложке которого он поставил свое имя, появился в продаже в 1845 году. Он назывался «Физиология Петербурга, составленная из трудов русских литераторов под редакциею Н. Некрасова». Многих из журналистской братии взбесила наглость неизвестного миру господина Некрасова, объявившего «себя направителем дарования литераторов русских». Почти все издания набросились на сборник, ругая его за «низость тем», ведь в нем описывались мелкие чиновники, дворники, шарманщики, петербургские углы и подворотни. Но поднятый ими шум помог росту продаж сборника.
Окрыленный финансовым успехом «Физиологии», Некрасов принялся за новый проект. В октябре 1845 года он писал младшей сестре Анне:
«Жалею, что не могу послать тебе, Аненька, известную материю, теперь я просто без гроша.
Затеял предприятие в 10 тысяч, имея только четыре, и всякую копейку, какая есть, принужден отдавать на бумагу, на печать, на картинки и на всякие другие принадлежности.
Все это изготовится только к генварю, и тогда только начнутся деньги, то есть законное вознаграждение за труд и за риск. Впрочем, дело идет успешно, потому что я принял к себе в долю по этому предприятию г. Языкова, своего короткого знакомого, имеющего капитал, и чего недостает денег, беру у него, разумеется, в ожидании будущих благ, которые, впрочем, очень верны».
«Петербургский сборник» с произведениями Тургенева, Достоевского, Белинского принес Некрасову 2 тыс. руб. И он жалел, что не рискнул напечатать на полторы тысячи экземпляров больше.
25-летний Некрасов почувствовал в себе силы быть редактором и издателем ежемесячного журнала. Но организовать новое периодическое издание было очень сложно, так как после восстания декабристов на это требовалось разрешение самого императора. Но можно было взять в аренду уже существующий журнал. Верный друг литератор И. И. Панаев обещал дать 25 тыс. руб., Некрасов внес 5 тыс., взяв их в долг у жены Герцена. Для первых номеров материалы были: многие писатели, желая материально помочь болевшему и нуждавшемуся в деньгах В. Г. Белинскому, подарили ему свои произведения для того, чтобы он по примеру «Петербургского сборника» издал бы их в виде альманаха и вырученные за него деньги оставил себе. Некрасов убедил критика не затевать книжку, а уйти из «Отечественных записок» и взяться вместе с ним и Панаевым за издание своего журнала, в котором и публиковать все заготовленные материалы.
«Могу делать что хочу»
В аренду взяли «Современник», имевший в 1846 году всего 200 подписчиков. Его владельцу Плетневу договорились платить 3 тыс. руб. ассигнациями в год.
Благонамеренного А. В. Никитенко, совмещавшего звание профессора Санкт-Петербургского университета с должностью цензора Санкт-Петербургского цензурного комитета, пригласили быть юридическим редактором журнала. Он согласился на это за 5 тыс. руб. ассигнациями в год.
В. Г. Белинскому положили 8 тыс. руб. в год. Правда, он рассчитывал быть пайщиком, соиздателем. Пока шла подготовка к выходу первого номера, все посвященные в это думали, что новый журнал создается как орган Белинского. Но практичный и трезвый Некрасов понимал, что смертельно больному критику жить осталось недолго и, если его взять в совладельцы, вскоре придется потерять тысячи рублей на выплатах наследнице-жене.
На обложке нового «Современника» было написано: «Литературный журнал, издаваемый с 1847 года И. Панаевым и Н. Некрасовым под редакциею А. Никитенко».
Разразился скандал. Друзья Белинского, прежде всего писатели-москвичи, обвинили Некрасова в жульничестве. Белинский же быстро оправился от обиды и искренне заступался за своего нового работодателя:
«Я был спасен "Современником",— писал он В. П. Боткину 5 ноября 1847 года.— Мой альманах, имей он даже большой успех, помог бы мне только временно. Без журнала я не мог существовать. Я почти ничего не сделал нынешний год для "Современника", а мои 8 тысяч давно уже забрал. Поездка за границу, совершенно лишившая "Современник" моего участия на несколько месяцев, не лишила меня платы. На будущий год я получаю 12 000. Кажется, есть разница в моем положении, когда я работал в "Отечественных записках". Но эта разница не оканчивается одними деньгами: я получаю много больше, а делаю много меньше. Я могу делать что хочу. Вследствие своего условия с Некрасовым мой труд больше качественный, нежели количественный; мое участие более нравственное, нежели деятельное…
Не Некрасов говорит мне, что я должен делать, а я уведомляю Некрасова, что я хочу или считаю нужным делать».
Годовая подписка на «Отечественные записки» стоила 17 руб. 50 коп. Цену подписки на «Современник» сделали на рубль меньше. Немалые деньги были потрачены на его рекламу в газетах и журналах. Это сработало. В 1847 году на «Современник» подписались 2 тыс. человек. У давно раскрученного конкурента — «Отечественных записок» — было 4 тыс. подписчиков. Некрасов платил авторам за лист гораздо больше, чем Краевский. Итог первого года существования был не очень радостным. В том же письме Боткину Белинский сообщал:
«Первый год не окупился, и если не прибавится целой тысячи подписчиков новых (предполагая, что 2000 старых останутся), беда еще будет не в том только, что Панаев ничего не получит и на другой год, а Некрасов еще год будет существовать в долг, в надежде будущих благ, но и в том еще, что надо будет съежиться, ибо на прежнем широком основании издавать уже не будет никакой возможности. Надо будет думать не о будущем успехе, а об уравнении расходов с приходом».
«Притупляю мои нервы»
С новым «Современником» связан еще один скандал. Н. А. Некрасов, И. И. Панаев и его жена Авдотья Яковлевна, к которой ветреный Панаев давно охладел, а Некрасов был неравнодушен, стали жить вместе. Чтобы быть поближе к самому ценному сотруднику — В. Г. Белинскому, квартировавшему на Фонтанке, осенью 1846 года они арендовали квартиру в доме княгини Урусовой, где разместили и контору журнала.
Здесь в 1848 году у Некрасова и Панаевой родился первый сын и в 1855 году — второй (оба ребенка умерли в младенческом возрасте). Здесь они написали огромный роман «в две руки» — «Три страны света», чем опять вызвали возмущение и насмешки знакомых, которые заявили, что роман, сочиненный вдвоем,— это балаганство и унижение литературы.
Здесь прошли годы каторжного труда на «Современник», пока в России длилось «мрачное семилетие» после революции, разразившейся во Франции в 1848 году.
Цензура озверела. Каждую статью, повесть приходилось переписывать по несколько раз. В январе 1850 года Н. А. Некрасов жаловался И. С. Тургеневу:
«Невероятное, поистине обременительное и для крепкого человека количество работы — честью вас уверяю, что я, чтоб составить 1-ую книжку, прочел до 800 писанных листов разных статей, прочел 60 корректурных листов (из коих пошло в дело только 35), два раза переделывал один роман (не мой), раз в рукописи и другой раз уже в наборе, переделывал еще несколько статей в корректурах, наконец, написал полсотни писем…»
Журналы, по словам Некрасова, «стали скучны и пошлы до крайности». И стали терять подписчиков. В 1849 году у «Отечественных записок» их число уменьшилось на 500 человек, у «Современника» — на 700. Деньги от подписки не окупали затрат на издание. «Современник» был должен за бумагу, типографии и некоторым авторам.
Спасли карты. В начале 1850-х годов Некрасов начал ездить в Английский клуб играть в коммерческие карточные игры, прежде всего преферанс.
А. Я. Панаева вспоминала:
Я несколько раз замечала Некрасову, что он втянулся в карты; он самоуверенно отвечал, что у него всегда хватит настолько характера, чтобы бросить игру, когда захочет.
А когда я говорила, что карты вредно должны действовать на его нервы, то он возражал:
— Напротив, за картами я еще притупляю мои нервы, а иначе они бы меня довели до нервного удара. Чувствуешь потребность писать стихи, но знаешь заранее, что никогда их не дозволят напечатать. Это такое состояние, как если бы у человека отрезали язык и он лишился возможности говорить».
Обладая феноменальной памятью, умея владеть собой и наблюдать за соперником, Некрасов был одним из самых удачливых игроков в Английском клубе. Когда хотели играть на большие суммы, то из клуба переезжали на квартиру к Некрасову — играть без зрителей, чтобы только узкий круг знал, кто сколько выиграл и проиграл. Иногда просиживали за картами по 12–14 часов. Если одна и та же компания постоянно собиралась у кого-нибудь с часа дня до шести вечера, то такие встречи назывались утренниками. Если Некрасов играл с кем-то одним из компании, то это именовалось единоборством. Его выигрыши достигали нескольких десятков тысяч. Самый крупный за одну игру, по признанию писателя, был 83 тыс. руб.
Но необходимость в карточных играх диктовалась не только нуждой в деньгах. Карты давали возможность редактору «Современника» общаться с сильными мира сего: министры, высшие чиновники министерств, генералы, аристократы в течение двух десятилетий были партнерами Некрасова за карточным столом. Разгоряченные игрой и вином, они много говорили и таким образом позволяли узнать, куда дует политический ветер.
«В то время,— писала А. Я. Панаева,— Некрасов исполнял все свои прихоти, не задумываясь о деньгах. Многие, конечно, завидовали ему, многие обращались к нему: кто за деньгами, кто за покровительством чьим-нибудь его влиятельных знакомых».
«Даруется каждому»
У Некрасова появились деньги на регулярные роскошные обеды для «прикармливания зверя» — нужных «Современнику» людей, прежде всего цензоров. Но, несмотря на регулярные выигрыши, вести счет деньгам Некрасов не перестал. И когда после воцарения Александра II изменились правила учреждения новых периодических изданий, Н. А. Некрасов и И. И. Панаев попытались прекратить арендные выплаты П. А. Плетневу, который к тому же захотел получать с 1859 года 3 тыс. руб. не ассигнациями, а серебром (договор аренды заканчивался в 1862 году). В феврале 1859 года они писали П. А. Плетневу:
«Вследствие Высочайшей воли в настоящее время право на издание журнала даруется каждому… Мы предлагаем Вам настоящее условие вовсе уничтожить и получить от нас взамен его акт, по которому будет выдаваться Вам и наследникам Вашим во все время издания Современника нами (или нашими наследниками) тысяча рублей сер. в год уже не как плата за право издания, а как Ваша доля дохода с журнала».
Плетнев наотрез отказался от этого предложения. Отправляя к нему на переговоры своего двоюродного брата И. А. Панаева, заведовавшего хозяйственной частью «Современника» с 1856 года, И. И. Панаев писал владельцу журнала:
«Из его объяснений Вы усмотрите, что дела наши только начинают поправляться при умножении подписки последних годов и что еще до сих пор не выплачен весь долг, лежавший на "Современнике"… Надобно заметить при том, что расходы на издание увеличиваются с каждым годом и плата авторам доходит в настоящее время до размеров баснословных».
В последующие годы П. А. Плетневу стали выплачивать 2 тыс. руб. ассигнациями.
О баснословных гонорарах авторам Панаев не лгал. В условиях возросшей конкуренции редакторы «Современника» были вынуждены значительно поднять полистную оплату — до 75 руб., тогда как в других изданиях она была 20–40 руб. за печатный лист. Кроме того, с 1857 года Некрасов предложил четырем писателям — И. С. Тургеневу, Л. Н. Толстому, А. Н. Островскому и Д. В. Григоровичу — участвовать в дивидендах. Дивидендом считался доход от подписки сверх суммы, полученной от 3200 первых подписчиков (эта сумма была необходима для покрытия расходов по изданию). Дивиденды предполагалось делить следующим образом: одна треть отходила редакторам, то есть Некрасову и Панаеву, остальные две трети делились между Толстым, Тургеневым, Островским и Григоровичем соответственно числу печатных листов, написанных каждым из них. За это квартет обязывался сотрудничать исключительно с «Современником».
Злопыхатели не уставали высмеивать это нововведение Некрасова, обвиняя его в «закабалении» писателей. Конкуренты по журнальному бизнесу недолюбливали Некрасова и за щедрые авансы писателям, даже начинающим, обвиняя его все в том же их «закрепощении» — только иным способом.
Тираж журнала в конце 1850-х годов постоянно рос, особенно с приходом в него свежих сил — Чернышевского и Добролюбова. К 1860 году у «Современника» было 6600 подписчиков.
«Сладко ел и пил»
Н. Г. Чернышевский уже после смерти Некрасова передавал его рассказ о том, как была устроена финансовая сторона жизни писателя на рубеже 1850–1860-х годов.
«Сам я,—- разъяснял Некрасов,— не в тягость кассе журнала. Когда у меня нет своих денег, я беру деньги из нее… вообще я расходую и деньги подписки, и займы журнала как хочу, на свои надобности. Но у меня бывают временами свои деньги: я из них употребляю на расходы журнала, сколько считаю возможным, а свои заимствования из его кассы уплачиваю всегда все. Не скажу Вам, что вовсе не беру никакой доли из его доходов в вознаграждение себе за редакционный труд, но думаю, что это меньше, чем те деньги, которые расходую на журнальные надобности из моих собственных денег. Видите ли, я играю в карты: веду большую игру. В коммерческие игры я играю очень хорошо, так что вообще остаюсь в выигрыше».
В 1857 году Н. А. Некрасов смог позволить себе и «Современнику» снять более удобную квартиру в доходном доме А. А. Краевского на Литейном проспекте.
«Состоящую из восьми чистых комнат,— гласил договор аренды,— с двумя передними, выходящими на парадную лестницу, кухней во флигеле с двумя при ней комнатами, с проведенною в кухню водою в кране и раковине, с тремя ватерклозетами, из коих два в комнатах и один в кухне, с двумя ваннами — мраморною и железною, с особым каретным сараем, конюшнею на четыре стойла, чердаком для сушки белья, общею со всеми жильцами прачечною и особым ледником, с собственным моим, Некрасова, отоплением квартиры и прачечной».
Щегольская коляска, прекрасные лошади, охотничьи собаки, выписанные из-за границы, одежда от лучших петербургских портных, роскошные обеды — все эти атрибуты новой жизни Некрасова раздражали многих его современников. Критик А. М. Скабичевский писал:
Всего этого оказалось достаточным, чтобы людям, привыкшим мыслить по шаблонам, совсем разочароваться в Некрасове не только как в человеке, но и как в поэте.
Помилуйте, поэт музы гнева и печали, певец народного горя, глашатай мук и стонов всех обездоленных — и вдруг большую часть жизни был окружен полным комфортом и почти роскошью, сладко ел и пил, играл в карты…»
А Некрасов продолжал окружать себя «роскошью и комфортом». В 1861 году, когда и у «Современника» дела шли отлично (7125 подписчиков!), и карточные выигрыши накопились, он решил обзавестись собственным дворянским гнездом. В Грешневе жил отец, который после смерти жены имел одновременно несколько любовниц — «одну коренную и пару пристяжных», по выражению слуг.
В апреле 1861 года Некрасов попросил отца подыскать ему усадьбу недалеко от Ярославля:
«В деревне я ищу полной свободы и совершенной беспечности, при удобствах, устроенных по моему личному вкусу, хотя бы и с большими тратами. При этих условиях я располагаю из 12-ти месяцев от 6 до 7 жить в деревне и частью заниматься. Вот почему я ищу непременно усадьбу без крестьян, без процессов и, если можно, без всяких хлопот, то есть, если можно, готовую. На это я могу истратить от 15 до 20 тысяч сер. (можно и больше — если будет за что платить)».
Отец нашел имение Голицыных Карабиху. И оно вместе с имевшимся там винокуренным заводом было куплено Н. А. Некрасовым за 38,5 тыс. руб. серебром. Управление всем хозяйством взял на себя младший брат писателя Ф. А. Некрасов, переехавший в Карабиху на постоянное житье.
«Ревизия сотрудников над кассою»
В июне 1862 года «Современник» был приостановлен на восемь месяцев «за вредное направление». Большинство подписчиков отказались получить деньги за невышедшие номера. Но после возобновления издания число их стало падать. Причиной этого было и то, что журнал лишился двух главных своих авторов: Н. А. Добролюбов умер в ноябре 1861 года, а Н. Г. Чернышевский был арестован в1862 году и отправлен на каторгу в 1864-м. В эти годы на «Современник» подписывалось около 4000 человек. У журнала опять начались финансовые трудности. По итогам 1864 года расходы превышали доходы на 19 643 руб. 37 коп. В 1865 году эта разница выросла до 23 307 руб. Умерший Добролюбов остался должен «Современнику» 2 тыс. руб., умерший в 1862 году И. И. Панаев задолжал около 17 тыс. руб. серебром.
После его смерти журнал был обязан обеспечивать А. Я. Панаеву как его наследницу, но, когда произошел окончательный разрыв ее отношений с Некрасовым, она захотела получить панаевскую долю стоимости «Современника». Некрасов должен был выплатить Авдотье Яковлевне 14 тыс. руб. серебром, причем 5 тыс. руб. сразу, а 9 тыс.— в течение двух лет. Некрасов отдал гораздо больше. Она получила 14 тыс. руб. серебром наличными, и кроме того, писатель перевел на имя А. Я. Панаевой заемные письма А. А. Абазы на 34 тыс. руб. серебром. («Этот симпатичный человек,— сообщал в конце жизни Некрасов о члене Совета министра финансов и позже члене Государственного совета Российской Империи, государственном контролере и министре финансов А. А. Абазе,— проиграл мне больше миллиона франков, по его счету, а по моему счету так и побольше»).
Немало денег уходило у Некрасова в середине 1860-х годов на актрису Селину Лефрен, приехавшую с французской труппой в Михайловский театр. О новом увлечении писателя его сводная сестра Е. А. Некрасова-Рюмлинг вспоминала:
Конечной целью ее стремлений было составить себе хотя небольшой капитал и запас дорогих вещей и уехать на родину, т. е. в Париж».
Видя, что Некрасов ни в чем себе не отказывает, некоторые сотрудники журнала начали роптать на низкую, с их точки зрения, оплату труда. Г. З. Елисеев, член редакции «Современника», вспоминал об этом конфликте:
«Когда Некрасов стал жаловаться на бедность доходов журнала, на недостаток денег и на наши возражения предложил нам поверить его конторские книги, то мы — о срам! — вызвались идти и делать самоличную поверку… Контора "Современника" помещалась в то время в квартире заведующего конторой, Ипполита Александровича Панаева, недалеко от технологического института… Панаев принял нас очень любезно, раскрыл все книги и стал давать объяснения по своим бухгалтерским счетам».
Ничего не поняв, ревизоры остались очень довольны своим «набегом на контору журнала» просто как актом возмущения.
«Никому из нас и в голову в то время не приходило, какое жестокое издевательство совершаем мы над Некрасовым,— продолжал Елисеев.— Никто не подумал о том, что должен был передумать и перечувствовать этот человек во время этой ревизии? А еще больше, что он должен передумать и перечувствовать после того, как эта неслыханная не только у нас, но и во всей литературе ревизия сотрудников над кассою своего редактора огласилась в литературных и журнальных кружках? Ведь подобная ревизия равносильна объявлению редактора если не доказанным, то подозреваемым вором».
«Простая денежная сделка»
После покушения Каракозова на Александра II «Современник» в мае 1866 года был закрыт личным распоряжением императора как рассадник революционных идей.
Через год Н. А. Некрасов под давлением усилившихся обвинений в двойственности поведения — крестьянский поэт живет как барин — решил продать Карабиху в рассрочку младшему брату. По сути, Ф. А. Некрасов получил ее в подарок, так как выплатил до смерти Н. А. Некрасова лишь треть назначенной цены (родное родовое Грешнево же Федор Алексеевич продал в 1885 году крестьянину Г. Т. Титову).
Прожив полтора года в Карабихе, Н. А. Некрасов вернулся в Петербург в конце 1867-го. И опять всех поразил. Он решил вдохнуть жизнь в одряхлевшего конкурента — «Отечественные записки» А. А. Краевского!
«Эта комбинация казалась нам чудовищной, неестественной, невозможной,— вспоминал М. А. Антонович, бывший сотрудник "Современника".— Соединяются два полюса, два отъявленных врага, личных и литературных, два журнальных соперника, два ожесточенных конкурента».
Но менее экзальтированные журналисты были другого мнения.
«Никакого союза тут нет,— писал Н. К. Михайловский, ставший после смерти Некрасова одним из редакторов "Отечественных записок" (вместе с М. Е. Салтыковым-Щедриным и Г. З. Елисеевым),— а есть простая денежная сделка, в силу которой Краевский отдавал на известный срок и за известную плату свой журнал Некрасову, обязуясь не вмешиваться в литературную сторону дела».
Журнал быстро приобрел, как писали цензоры, «вредное направление», и число подписчиков поднялось с 3 тыс. до 6 тыс. Заведование всей хозяйственной частью оставалось на А. А. Краевском как собственнике журнала. На жалованье помощникам редактора и гонорары выделялось 3200 руб. в месяц. По окончании года оставшиеся за всеми расходами суммы делились между Краевским и Некрасовым пополам.
Жизнь пошла по той же колее: карты, обеды, литературные вечера, новая гражданская жена 19-летняя Зиночка (по паспорту — Фекла Анисимовна Викторова), которую, как утверждали неугомонные сплетники, Некрасов увел у какого-то купца, покупка новой усадьбы в Чудово Новгородской губернии для охоты и поэтических трудов. По-прежнему часть денег, выигранных в карты, щедро раздавалась нуждавшимся журналистам и писателям без расписок и без надежды на их возвращение или отработку. Без натяжки, Некрасов опять был звездой Петербурга. Один из сотрудников «Отечественных записок» вспоминал:
Когда Некрасов катался в санях по Невскому в модной в 1870-х годах боярской шапке, то едва успевал отвечать на поклоны прохожих и проезжих».
С 1876 года деньги Некрасова потекли к врачам, которые лечили его от рака кишечника. В одном из писем к брату Федору писатель жаловался: «Наличность плывет, как вода». Десятки тысяч рублей ушли на лечение, операцию, на наблюдение и уход после нее. Зиночка, с которой умирающий Некрасов обвенчался в апреле 1877 года, и его родная сестра Анна Алексеевна Буткевич, сменяя друг друга, провели у постели писателя все страшные дни до его кончины 27 декабря 1877 года.
«По истечении этих двухсот дней и ночей,— писал о жене Некрасова критик П. М. Ковалевский,— она из молодой, беленькой и краснощекой женщины превратилась в старуху с желтым лицом и такою осталась».
Во время похорон 30 декабря 1877 года оригинальным образом помянули поэта его коллеги. Сын писателя М. Е. Салтыкова-Щедрина, ставшего после смерти Некрасова официальным редактором «Отечественных записок», К. М. Салтыков вспоминал:
«Мы всей семьей, за исключением отца, отправившегося отдать последний долг своему бывшему редактору, собрались у окон, выходивших на улицу. Скоро перед нашими глазами начала развертываться громадная процессия людей всех слоев общества… Похороны были величественны. Гроб несли на руках, толпа заполнила всю ширину проспекта, сотни голосов пели покойному "вечную память".
За катафалком ехал ряд карет. Из одной из них вдруг высунулся папа и, показав нам игральную карту, скрылся в окошечке экипажа.
Когда отец приехал домой, то мама спросила его, что значил этот его жест, на что он ответил, что, едучи на кладбище, он и его компаньоны по карете засели за партию в винт, будучи уверенными, что душа Некрасова должна была радоваться, видя, что его поминают тем же образом, каким он любил проводить большую часть своей жизни».
Пристрастие Некрасова к картам обсуждали и осуждали и после его кончины. Но И. А. Панаев, многолетний соратник Н. А. Некрасова по «Современнику», в своих воспоминаниях писал:
«Много почитаемых и уважаемых людей играют в карты, и это не мешает им быть почитаемыми и уважаемыми в обществе. Клевета не касается их имени. По крайней мере, деньги, выигранные Некрасовым у людей, которым ничего не стоило проиграть, были им употребляемы уже гораздо лучше, чем деньги, выигранные другими. На деньги Некрасова много поддерживалось неимущих людей, много развилось талантов, много бедняков сделалось людьми».
Светлана Кузнецова, Коммерсантъ-История.
