Видео
В мире
Поклонники ждали их и до мая 2019-го, а теперь ждут пуще прежнего: финал телесериала — 8 сезонов, 73 серии, бюджет за полмиллиарда долларов — в их глазах оказался фальшивкой. Фанаты негодуют, ждут настоящую «Игру престолов» и подписывают петиции, требуя переснять последний сезон. Коллективный Станиславский вопит: «Не верю!» — и, как в том рассказе Жванецкого, матерно кроет Голливуд.
Куй Железный трон, не отходя от кассы
Ясно, что попытка установить фанатскую демократию провалится, как не вышло в финале демократизировать Вестерос. Никто ничего не переснимет, никому не станет стыдно. Если пипл хавает, вторичный продукт можно выдавать, не обращая внимания на мат из фан-зоны. Как говорил герой «Последнего магната» Фицджеральда: «Система работы позорная, грубая, прискорбно коммерческая». Железный трон расплавили, но «с поминок холодное пошло на брачный стол», и железо куется, не отходя от кассы. Компания НВО уже заявила пять вбоквелов или приквелов, из них три — в активной разработке.
В этой части «Игра престолов» идет по стопам второго из двух величайших культурно-коммерческих феноменов эпохи — «Гарри Поттера». По книгам снимают фильмы, на волне успеха сочиняются новые книги, ставятся новые фильмы.
Революционный момент в том, что раньше такое проделывало только кино — «Звездные войны» и «Властелин Колец». НВО доказала, что и телевидение не лыком шито.
Влияние «Игры престолов» на культуру огромно. Десятки узнаваемых цитат («Ничего ты не знаешь, Джон Сноу!»). Сотни, если не тысячи мемов. В Сети уже можно учить валирийский язык. Детей называют Арьями и Дейенерис. Отсылками к «Игре престолов» не брезгует в твитах президент Трамп. Заданная планка обнаженки и кровищи так расширила зрительские горизонты, что заставляет другие сериалы пускаться во все тяжкие. Теперь снимать телефэнтези по старинке, дешево, пуритански, с завалящими спецэффектами не стоит.
Формат телесериала хорош тем, что в него, как говорят, «эмоционально инвестируешь» — и то, что работало даже с «Санта-Барбарой», с «Игрой престолов» должно работать железно. Если герои, вот как дети Эддарда Старка, росли на твоих глазах девять лет и много-много часов экранного времени, ты их любишь как родных — и прощаешь им все. По идее. Тем не менее финал «Игры престолов» разделил фанатов на два лагеря, причем тех, кому творение шоураннеров Дэвида Бениоффа и Дэна Уайсса понравилось, ощутимо меньше.
«Но вот они — фанера и клей»
Сколько было теорий «чем кончится» до финала, столько теорий «что пошло не так» возникло после. Теории, кстати, часть разгадки: когда все ждут чего-то такого, а чего — сами не знают. Когда одни болеют за Матерь Драконов, другие восхищены карликом Тирионом, а третьи ждут прихода местного божества Азор Ахая — изумить всех не выйдет.
Другое слабое место, тоже структурное, — размывание контекста. Дело не только в том, что до шестого сезона Бениофф и Уайсс вдохновлялись книгами Мартина, а потом наращивали плоть на общий сюжет сами. Мартин создал подробный и непредсказуемый мир, в котором кто угодно мог умереть когда угодно. Интересен герой или нет, раскрыт у него потенциал или нет — не важно. При этом происходила своего рода ротация: постоянно появлялись новые персонажи. К финалу схема работать перестала: убивать героев надо, а новых — уже не введешь.
Оттого, чем ближе к финалу, тем сильнее ощущается пустота, и получается, как в песне БГ: «Мы долго плыли в декорациях моря, но вот они — фанера и клей».
Песня отсылает к «И корабль плывет», но у Феллини это, извините, фича, а у Бениоффа и Уайсса — баг.
Оборванность сюжетных линий, скверный сценарий, логические провалы на пользу тоже не пошли. Плохо дело и с месседжами. Если б их не было, «Игру престолов», как ни парадоксально, можно было бы простить: выход взрослой сказки за пределы добра и зла — как ни крути, новаторство. Но месседжи есть — банальные до икоты.
В последней серии Тирион говорит: «Всех нас объединяет хорошая история». Хорошо, но о чем она? О том, что абсолютная власть развращает абсолютно? Сюрприз!
О трудных путях демократии в феодальном Вестеросе? Об этом есть истории пострашнее. «Трудно быть богом» Стругацких, например, со словами о людях, которые «были еще не людьми в современном смысле слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного человека».
О том, что нельзя строить рай на детских костях, выжигая города? Наверняка для кого-то это откровение даже после Холокоста и Хиросимы. Но есть же Достоевский со «слезинкой замученного ребенка», а для тех, кто читает одну фантастику, — рассказ Урсулы Ле Гуин «Те, кто покидает Омелас».
Разница в том, что у перечисленных авторов месседж — не аксиома, а следствие из системы координат, в данном случае высшей — этической. Взять Толкина: во «Властелине Колец» добро можно сделать только из зла, посредством жалости. Сериал «Игра престолов» (о книгах Мартина судить пока рано), несмотря на вроде правильный конец (осторожно, спойлер!) — зло пусть вероломно, но закалывают, искушение в виде Железного трона расплавлено, на смену зиме пришла невнятная, но весна, — до этической системы координат недотягивает.
В поисках утраченного императива
Вместо системы координат нам всучивают бога из машины. Оказывается, чтобы все стало хорошо, надо убить главных плохих людей. Нельзя уничтожить город ради будущей утопии, но можно и нужно убить условного гитлера и сталина. Тогда авторы миллионов доносов, вся энкавэдэшная конница и вся гестаповская рать куда-то исчезнут. Отплывут в полном составе на остров Наат, как Серый Червь и его армия воинов-евнухов. Испарятся без объяснений, как дотракийцы. Даже убийцу своей королевы не казнят.
При этом «Игра престолов» всю дорогу вообще-то доказывала, что гитлеры и сталины неистребимы. Что растут они из недогитлеров, которых вокруг полно, и все они бегают по Вестеросу, то сливаясь в экстазе, то предавая друг дружку. Сложнейшая партия — и простой эндшпиль: выщелкните с доски ферзя — наступит благорастворение. В реале казнь того же Саддама Хусейна привела к хаосу и кошмару ИГИЛ, запрещенному в России. В реале оттепель после XX съезда длится недолго, после чего возвращается ослабшая, но зима. В реале контекст не размывается — никогда.
Как подметил фантаст Андрей Лазарчук, «Игра престолов» все больше замещает «Властелина Колец». Это скверный признак:
для Толкина императив — жалость (ничуть не противоречащая доблести на поле боя), а в «Игре престолов» с императивами негусто.
Оба мира нереалистичны, но один предлагает полюбить, второй же требует погубить. Однако и эта история уже рассказана. Румата знает, что правда — на стороне Толкина («Сердце мое полно жалости»), но, срываясь, поступает, как Дейенерис. Настоящий, парадоксальный выбор, как и у Фродо, который Голлума пощадил, а себя от Кольца не уберег.
В финале «Игры престолов» выбор — упрощенный, типовой, неживой. Фэнтези, что с него взять. Но вот то, что для многих этот финал — не финал, внушает надежду. Все ждали другого. Успех телесериала дал понять, что новой эпохе нужны сказки жизненнее «Властелина Колец». Провал последнего сезона «Игры престолов» доказывает: к полному отрыву от этической сложности человечество не готово. И это, согласитесь, очень хорошая история.
Николай Караев, "Новая газета".
