Видео
В мире
О работе МИД СССР и его руководителях обозревателю "Власти" Евгению Жирнову рассказывает чрезвычайный и полномочный посланник первого класса в отставке Борис Поклад.
"От упоминания фамилии Вышинского у людей тряслись руки"
— Когда вы пришли в МИД?
— Полвека назад — в 1951 году. Немного поработал в архиве, а затем получил назначение в генеральный секретариат МИДа. Он занимался самыми общими вопросами работы министерства. По положению генеральный секретарь был немножко ниже заместителя министра, но выше члена коллегии МИДа. Тогда генеральным был Борис Федорович Подцероб.
Прежде, когда МИД возглавлял Молотов, он работал его старшим помощником. Так что это был влиятельный и уважаемый человек. Тогда все работали до тех пор, пока Сталин не ляжет спать. Но Подцероб работал и после того, как разъезжались по домам другие руководители министерства — до 5-6 часов утра. Сталин как-то сказал о нем: "Это человек, который никогда не спит".
-А когда спали вы?
- Мы оставались даже после Подцероба, чтобы подготовить тексты писем, разослать документы. Я приходил на работу в половине одиннадцатого, в одиннадцать. Руководство приезжало от половины двенадцатого до полпервого. Сотрудники обедали в министерстве, а руководство — дома, примерно с семи до девяти вечера.
Но странный режим дня был не самой неприятной частью нашей жизни. Знаете, тогда в министерстве царила самая настоящая атмосфера страха. Помню, Подцеробу передали, что Сталин назвал его еще "человеком, который очень много знает". Но оказалось, что ничего плохого в виду не имелось. Может быть, обстановка в министерстве в те годы была нервозной из-за того, что министром был Андрей Януарьевич Вышинский. Его знали не столько как дипломата, сколько как прокурора, выступавшего на московских процессах тридцатых годов, и очень боялись. Знаете, боялись — это даже слишком мягкое слово.
-И в чем это выражалось?
— При одном упоминании фамилии Вышинского или после его звонка кому-нибудь у людей начинали трястись руки. Я помню, заместителем генерального секретаря МИД был Николай Васильевич Иванов. И он как-то при мне искал бумагу с резолюцией Вышинского и не мог найти. Он лихорадочно перебирал стопки документов на столе, рылся в столе, волновался. Потом вышел из себя, начал кричать: "Всех в каталажку нас отправят!"
А канцелярией заведовала очень опытная женщина. Она еще у Молотова работала. У нее был просто нюх какой-то на документы. Она прошлась по его кабинету, раз-раз — и нашла. Фактически спасла Иванова от инфаркта. Поэтому, когда Подцероб пару-тройку раз сказал мне, что Вышинский спрашивал: кто это у вас с такой странной фамилией - Поклад — работает, я, мягко скажем, не обрадовался.
— Но ничего не произошло?
- Нет. Мне много позднее рассказывал помощник Вышинского, что на деле Андрей Януарьевич был, в общем-то, мягким и незлопамятным человеком. И любил сам писать тексты своих выступлений. Раскладывал по полу кабинета подготовленные материалы и на коленях ползал, выбирая необходимые листы. Правда ли это, я не знаю. Но после того как в 1953 году его на посту министра сменил Молотов, мы все вздохнули с облегчением.
"Молотов не знал, как попасть на министерский этаж МИДа"
Молотов, Громыко и Серов. 1955 г.
— Но ведь и Молотов не отличался кротостью нрава?
— Прежде всего у него был колоссальный опыт работы и огромный вес в руководстве страны. После его возвращения в МИД сразу наступило какое-то успокоение. Нервотрепка исчезла, принимаемые решения стали солиднее. Однако это не значило, что снизилась требовательность к сотрудникам. Молотов за просчеты наказывал всех, невзирая на лица. С Подцеробом, например, произошло следующее. Молотов назначил его заведующим 1-м Европейским отделом, членом коллегии МИД.
Сложная работа, нужно быть в курсе происходящего во многих странах. И наиболее оперативно можно было почерпнуть информацию не из шифровок посольств, а из сообщений ТАСС. У нас с Подцеробом была договоренность, что важную, но не срочную информацию я кладу ему на край стола.
А самые экстренные сообщения — на стол прямо перед ним. И вот я читаю тассовку о том, что в Италии — политический кризис и правительство ушло в отставку. Приношу ему. А он говорит с кем-то по "вертушке". Я положил сообщение перед ним, он продолжает говорить. Я постучал пальцем по тассовке, он кивнул.
Вдруг зовет меня. Сидит красный как рак и повторяет: "Какой же я дурак, какой же я дурак". Оказывается, ему позвонил Молотов и спросил, что он думает о кандидатах в новое итальянское правительство. А он не прочел сообщение и ни сном ни духом. Подцероб был жутко расстроен. Я полагаю, что это стало причиной его освобождения от должности и назначения послом в Турцию?
-Молотова тоже сослали послом в Монголию.
— Через год или два после разоблачения "антипартийной группы" я встретил его в МИДе. Он стоял на десятом этаже здания на Смоленской площади у лифтов в растерянности. Я подошел, поздоровался и спросил: не могу ли чем-нибудь ему помочь. Он не узнал меня, но очень обрадовался и сказал, что почему-то не может попасть на седьмой — министерский — этаж. Туда ходили только крайние лифты, но он этого, видимо, не знал. Его ведь привозили к зданию, прикрепленный из охраны вызывал лифт. А как к нему попадают посетители, он никогда не задумывался.
Лифты долго не останавливались, и я предложил Вячеславу Михайловичу спуститься вниз по лестнице. Довел его до его же бывшего секретариата. Он искренне благодарил меня. По-моему, он был тронут тем, что сотрудник МИДа не считает его врагом.
А Подцероб вернулся на пост генерального секретаря МИД после назначения министром Дмитрия Шепилова.
"Шепилова даже сравнивали с Брианом"
— Мне говорили, что Шепилов не был похож на застегнутого на все пуговицы Молотова?
-Он производил прекрасное впечатление. Светлая голова, приятный, интеллигентный, образованный, с хорошими манерами. Ладно сшитые костюмы. Ни один из наших министров не умел держаться с большим достоинством. Сотрудники министерства приняли его очень хорошо. Я присутствовал на первом расширенном заседании коллегии МИДа, которое он проводил. Он совершенно свободно и открыто рассказывал членам коллегии о себе, о своем видении международных проблем.
Он, кстати, был блестящим оратором, его даже сравнивали с Брианом. И вдруг раздается телефонный звонок — "вертушка". Он подходит, берет трубку: "Да, Михаил Андреевич, еду. Сейчас еду". Все поняли, что это Суслов. Зовет в ЦК. Все знали, что шутки с ним были плохи. А Шепилов шутил. Так вот, продолжает он свое выступление. Минут через десять опять раздается звонок. Шепилов снял трубку, послушал и говорит: "Михаил Андреевич, так я уже уехал!".
— Он внес что-то новое в деятельность МИДа?
— Скорее пытался улучшить работу аппарата. Шепилов как-то в моем присутствии начал вспоминать военные годы, когда он был на фронте. И, опираясь на опыт военных лет, предложил, чтобы генеральный секретариат стал тем, чем является в армии штаб. То есть чтобы генеральный секретарь решал текущие, повседневные вопросы. Он считал, что освобожденные от текучки заместители министра — они руководили территориальными направлениями — смогут лучше прорабатывать вопросы внешней политики.
— Но ведь указания исходили из аппарата ЦК?
-Аппарат ЦК, международный отдел ЦК играли гораздо меньшую роль, чем принято считать. Политику в отношении социалистических стран действительно чаще всего определяли они. Когда я позднее работал в Болгарии, во время каждого приезда в Москву ходил, как тогда называлось, советоваться в отдел соцстран ЦК (тогда он назывался просто Отдел).
Но внешнеполитический курс страны всегда определяло первое лицо. Чаще всего разные странные идеи приходили в голову самому Хрущеву. Ведь Карибский кризис он организовал собственноручно. Я тогда был старшим помощником первого заместителя министра Василия Васильевича Кузнецова и присутствовал, когда Хрущев звонил ему и делал по телефону ВЧ свои задиктовки по отдельным вопросам внешней политики. Я прекрасно помню, как СССР возобновил испытания ядерного оружия. Хрущев позвонил и сказал, что надо написать документ со слезой. Что нас, мол, вынудили идти на это, а мы не хотим. И написали.
В задиктовках разрешалось подправить стиль, фактологию уточнить. Он ведь не мог помнить всего. Но трогать суть запрещалось категорически. И так же точно требовалось исполнять его указания. На этом погорел Шепилов. Во время Суэцкого кризиса в 1956 году он поехал во главе советской делегации в Лондон. Переговоры он провел блестяще. Но выступил не с зубодробительной речью, как ему приказал Хрущев, а в дипломатичном, корректном стиле. Как и положено дипломату.
Хрущев был в ярости. И из МИДа его убрал. Из двух первых замов министра — интеллектуала Кузнецова и исполнителя Громыко — он выбрал последнего. Он сказал тогда свою знаменитую фразу: "У меня такой министр иностранных дел, которого я посажу голой задницей на лед, и он будет сидеть столько, сколько я захочу". Презрительная характеристика. Но по сути в тот момент это было верно.
