Текст: Юлия Латынина, Эхо Москвы.
Так вот о митингах 26 марта. Вы знаете, я точно поняла, почему не запретят в России аборты. Помните, у нас наши православнутые одно время жутко носились с этой темой и, в общем-то, я, кстати, в какой-то степени «за». Потому что есть такое понятие «молодежный пузырь». Что такое молодежный пузырь? Очень просто. Это, вот, если бы в России была рождаемость как в Палестине, то в прошлое воскресенье власть бы снесли.
Вот, почему Китай ограничивает рождаемость? Места не хватает? Ну, конечно, не хватает, но, в конце концов, в Японии живет 150 миллионов человек, в Китае тоже еще немножко влезет.
Просто Дэн Сяопин был очень прагматичным человеком и понимал, что при любом уровне экономического успеха к 2000 году власть китайскую вынесут. Не важно, как она там, 400 миллионов из нищеты подняла или не подняла. Вынесут.
Почему Хрущев разрешил аборты? Это было великое преступление перед Россией. У нас, кстати, от абортов с тех пор погибло намного больше, чем погибло от коллективизации и в войну. Без абортов нас было бы там 400 с лишним миллионов человек. Ну, не как у Менделеева он предлагал, что 600 тысяч будет в России к середине века, но 400 или 500 было бы.
Вот, почему Хрущев разрешил аборты? Ровно поэтому. Потому что иначе советскую власть с молодежным пузырем вынесли бы еще к Брежневу. Потому что когда ты в хрущевке живешь в шести метрах и ты инженер на сотню рублей и больше ты не получишь, и у тебя, скажем, одна дочка – это одна история. А когда вас семеро, то шестеро выходит на улицу.
Вот, что такое арабская весна? Это молодежный пузырь в чистом виде. Половина населения Египта – люди до 25-ти лет. За время правления Мубарака население страны выросло с 45-ти до 85-ти миллионов. Промышленности никакой, сельская нищета, земли всё меньше и меньше… Земли не очень много, как вы знаете, в Египте, она вся, в основном, вдоль Нила. Какой там Аллах, какой Мубарак, какая диктатура? Вот, если бы Мубарак как в Китае ограничил рождаемость, сидел бы до сих пор.
Вы знаете, какой средний возраст в Палестине? 17 лет. 65% палестинского населения имеет возраст до 24-х лет. Чего такое 17 лет? Гормоны играют, тестостерон зашкаливает, всё хочется получить, всех перетрахать, быть самым крутым. При этом у молодого человека-палестинца нет ничего – ни образования, ни работы, ни возможностей не будет. Какой путь наверх? Насилие.
Значит, вот это первое безотносительно плюсов и минусов. Что такое молодой возраст? Это стремление утвердиться любой ценой. И в нашем цивилизованном мире всегда есть гигантская разница между физиологией человека, который созревает 14-15 лет, и цивилизацией, которая тебя после этого еще несколько много лет учит в школе, а потом еще и в институте.
Вот, знаете, в одной исламской саге, по-моему, саге о Ньяле (но я не уверена) была замечательная история, когда на тинг приехал человек, который до этого убил какого-то другого человека (по-моему, Гуннара, но точно, откровенно говоря, не помню). Помню замечательную сцену, которая за этим последовала. Потому что к этому человеку подходит два мальчика, 11-ти и 12-ти лет, и говорят: «Слушай, какой у тебя красивый меч. Дай показать». Ну, он им дает меч. Они его раз, закололи и убежали. Они бегут, а их спрашивают: «А чего это там, вот, на тинге за проблема, народ скопился (куча), все кричат, все сбегаются? Чего они обсуждают?» А один из мальчиков отвечает: «Мы полагаем, что они обсуждают, остались ли у Гуннара только дочери или были и сыновья». Да? Вот, остались ли у Гуннара только дочери или были и сыновья? В 12 лет.
Почему в Чечне дети в 12 лет воевали? Потому что как раз 12 лет-то – это самое крутое. Вот, у тебя есть такая большая штука, ты этой штукой можешь танк ухайдакать, а страха смерти в этом возрасте нет. Есть физиология – она заточена на другое: отличиться, повысить ранг, добыть самку, показать всем.
Соответственно, физиология в этом возрасте всегда дает о себе знать и в плохом, и в хорошем смысле. Вот, например, в Париже в 1968 году она дала о себе знать в плохом, потому что очень неплохое было общество буржуазное, только наконец оно зажило без всякой войны, и вдруг повылазили какие-то студенты и говорят «А нам по кочану, что мы тут хорошо живем. Мы хотим быть другими. Подавайте нам рожна». Заметьте, когда это было? Через 20 лет после войны. В 1941 году таких вопросов у парижского общества не возникало у молодого.
Ребята, вы хотите воевать? Вперед. В истории человечества вообще, как правило, таких вопросов не возникало, потому что, собственно, для этого и существовала война – она снимала молодежный пузырь. Он надувается – «О, ребят, у нас есть для вас занятие. К нам кто-то вторгся или мы куда-то вторглись. Вперед. Кто будет герой, тот будет самый главный».
Ну, знаете, как стая павианов воюет? Идет впереди молодняк и они хотят отличиться, а за ними старый седой самец, который бьет себя в грудь. Вот, молодняк всегда идет вперед. Физиология.
И как я уже сказала, в Египте или во Франции 1968 года это было плохо. А в такой ситуации как у нас это хорошо, потому что этот естественный молодежный бунт «Мы хотим, дайте нам самоутвердиться» — он наталкивается на фантастическую негибкость общества. В общем-то, у режима, на мой взгляд, есть одна задача – воровать. Я считаю, что никаких других задач у него нет.