Видео
В мире
На могиле Сергея Васильева на кладбище Райниса нет даже памятника, хотя его современники — ветераны театра Русской драмы — называют его выдающимся актером, русским Жаном Габеном.
В Ригу Васильев приехал в 1948 году из Ленинграда уже зрелым человеком, состоявшимся актером. Родился он под Смоленском, в Гжатске, в 1908 году. Несмотря на "буржуйское происхождение", купеческий отпрыск поступил в Ленинградский институт сценического искусства. Его однокурсником был Юрий Толубеев.
Колоритного, обликом похожего на Шаляпина юношу, обладавшего низким баритоном, заметил главный режиссер Нового театра (ныне Ленсовета) Борис Сушкевич, ученик Станиславского. В труппу Васильев попал, да вот ролей давали раз два и обчелся. Был, что называется, на подхвате. В прямом смысле слова.
Приходил за час до начала спектакля и садился на скамеечке у вахтера. Случалось, кто–то из актеров не успевал. Первый, второй звонок, а его нет. Помощник режиссера срочно к вахтеру — за Васильевым. В темпе оденут, гримом мазанут — и на сцену. Вероятно, эта неопределенность и заставила Васильева оставить брега Невы и отправиться на берега Даугавы — по приглашению Театра русской драмы.
Тут по–настоящему и взошла его актерская звезда. В репертуаре десятки разноплановых ролей: Лаврецкий в "Дворянском гнезде", городничий в "Ревизоре", матрос Швандя в "Любови Яровой", Несчастливцев в "Лесе" Островского, обитатель ночлежки Бубнов в "На дне"…
"На сцене это был бог, — вспоминал ветеран Русской драмы Марк Лебедев. — Кстати, именно с его подачи я тоже пошел в актеры. Увидел его в первый раз на сцене в Ленинграде… Это был безумно темпераментный человек, сгусток азарта, выдумки и актерского блеска…"
"Крупнее, мощнее Васильева в этом театре, а я здесь почти пятьдесят лет, актера не было", — говорит Нина Незнамова.
Репетиции с Васильевым даже для его ровесников становились мастер–классом, что уж говорить о молодежи. Недаром Аркадий Кац, возглавивший Русскую драму в начале 1960–х, повторял партнерам Васильева: "Учитесь!"
Тогдашний завлит театра Зиновий Сегаль называл его коротко — русский Жан Габен. "Есть актеры талантливые, есть очень талантливые. Васильев был уникален".
Он почти не гримировался — не наклеивал усов, бород. В 1950–е это было необычно, но Васильеву разрешалось играть со "своим лицом". Потому что оно мгновенно преображалось, ибо, как писали критики, "он ничего не изображал — он жил".
У Васильева была феноменальная память, он знал наизусть чуть ли не весь репертуар театра, включая женские роли. Одна актриса вспоминала, как в 1952 году в театре начались репетиции пьесы "Бешеные деньги" Островского. Вечером актеры собрались на театральной даче в Майори. Васильев среди разговора подошел к окну, оперся о косяк и сыграл без пропусков все пять актов. Не за одного героя — за всех действующих лиц! Это было что–то неповторимое!
"В 1960–е у нас в театре устраивались творческие четверги, — вспоминал Марк Лебедев. — После спектакля собирались мы в репетиционном зале за чашкой чая, приглашались интересные люди. Помню вечера с Товстоноговым, Окуджавой, Радзинским, Яном Френкелем, Володиным. Однажды решили устроить встречу с нашим же Васильевым. Это был едва ли не лучший вечер. В течение пяти часов Васильев читал наизусть Мопассана, Лескова, Горького — целые акты из его пьес. У меня было ощущение, что я смотрю спектакль".
Кац однажды вспоминал, как Васильев изумил его на первой читке пьесы Горького "На дне", где он играл босяка Бубнова. Во время первой читки актеры, обычно, сидят кружком и, не поднимая глаз от листка, более–менее внятно проговаривают текст своей будущей роли. Когда читка закончилась, режиссер сказал Васильеву: "Сергей Порфирьевич, я не знаю, что мне с вами делать. Вы уже все сыграли".
А вот званиями, регалиями Васильев был обойден. Возможно, потому, что, по отзывам его современников, часто отпускал острые шутки в гримерке, не участвовал в интригах, так же как и избегал участия в обязательных собраниях труппы. Бывал на них только дважды — во время открытия сезона и закрытия.
Чтобы сейчас ни говорили о феномене Васильева, ставили его обычно во второй состав. А в первом те же роли играл Юрий Юровский — народный артист СССР, лауреат Государственной премии. Но публика больше шла на второй состав — на Васильева.
Во второй половине 1960–х актер все реже стал появляться на сцене — все чаще пропадать в больнице. Это не были обычные болячки — сердце, давление. На Васильева вдруг находило какое–то умопомрачение: начинал говорить странные вещи, становился рассеянным. Вскоре в театре узнали диагноз: приступы шизофрении.
Интересно, что не было случая, чтобы на сцене актер забыл реплику, перепутал мизансцену, припадки случались после спектаклей. Выписавшись, Васильев снова шел на репетиции и играл даже острее, чем прежде. Как–то после тяжелой роли Незнамова поинтересовалась у него: "Устали, Сергей Порфирьевич?" Он ей: "Что ты, детонька, разогрелся".
Кацу не раз советовали избавиться от больного, но он отвечал: "Даже если Васильев будет играть три месяца в году, я буду его держать. Такого актера я еще не видел".
О личной жизни русского Жана Габена коллеги мало что знали. Жил он в Московском форштадте, на улице Салацас. На склоне лет остался один. Директор одной из рижских школ, заглянувшая как–то к нему домой, рисует такую картину: Васильев стоит на столе в каком–то барском вышитом халате, в галошах на босу ногу, в руке бутылка коньяка, седые волосы вразлет. Час, другой, третий стоит и произносит монолог за монологом из "Короля Лира".
Ходили разговоры о том, что причиной болезни актера могла стать паленая водка. Сам он рассказывал как–то коллегам, что во время войны Ленинградский новый театр, в котором он работал, находился на Дальнем Востоке. В тех краях торговали самодельной китайской водкой. Местные предупреждали, что от этого зелья сходят с ума, но, когда душа просит, разве может ее что остановить…
Впрочем, возможно, причина расстройства была глубже — неудовлетворенность собой и жизнью…
В 1969 году Васильев в один из последних раз вышел на сцену — в театре отмечали его шестидесятилетний юбилей. Когда окончились поздравления, Сергей Порфирьевич поднялся с юбилярского кресла и сказал в переполненный зал: "По сценарию я должен сейчас произнести речь. Меня просили много не говорить". Улыбнулся и добавил: "Вы знаете, почему".
Через пару лет прошел слух, что Васильев утонул — на берегу Даугавы нашли даже его вещи. Однако вскоре он объявился. Оказалось, решил для себя сыграть Федю Протасова из толстовского "Живого трупа".
Это была последняя роль гениального актера — умер он 5 июля 1977 года на 68–м году жизни. На кладбище Райниса его провожало много народу. Как и полагается, были венки, речи. Но памятник на могиле так и не появился.
Актер на склоне лет остался в полном одиночестве, но, по рассказам, театр заказал памятник. Почему он не появился на могиле — непонятно. Так неужто сегодня над безымянным холмиком нельзя установить памятник?
Неужели настоящие покровители театра не могут сброситься, чтобы люди хотя бы знали, куда положить цветы выдающемуся актеру? Не так богата русская Рига выдающимися актерами, чтобы забывать о них. А Васильев все равно остался — не в списках отмеченных званиями и регалиями, а в памяти тех, кто видел его на сцене.
Илья ДИМЕНШТЕЙН
