Одно из самых часто встречаемых в последнее время причитаний в латышских СМИ: "Ах, у нас нет должного противодействия российской пропаганде!" Наш министр иностранных дел Ринкевич недавно добавил к этому: "Европа проигрывает России на информационном поле".
С Европой дело посложнее, но в Латвии я это, уж извините, не считаю серьезной и так уж сложно решаемой проблемой. Вернее, был бы тут нормальный межэтнический диалог, этой проблемы почти не было бы. Но власти Латвии к такому диалогу сейчас не стремятся. Очевидно, им хочется, чтобы общество жило удобными им массовыми стереотипами. То есть власти хотят нарушить общинность в пользу своих сомнительных представлений об управляемости. Но массовыми стереотипами живут люди зомбированные, массовыми стереотипами живут толпы. А недалекой власти кажется, что толпой, что стадом, управлять проще всего. К тому же нынешние массовые стереотипы при (не)участии власти довели наш "диалог" до того, что мы сообща считаем себя жертвами друг друга. Одни для подтверждения своего мнения призывают более давнюю, другие — недавнюю историю. Власть же не ахти как старается или вовсе не старается, чтобы всякий слышал не только себя, но и другого. Чтобы ради будущего обиды были сняты и разные точки зрения о прошлом не мешали нормальному будущему.
Однако как раз эти разные точки зрения власти пока считают залогом своего самосохранения. И, пожалуй, все еще прав Юрий Иванович Абызов, который после "письма 13" в свое время сказал: "Пока тон задают люди, находящиеся сегодня у рычагов власти, ничего не будет. У них либо нет исторического мышления, либо они делают вид, что ничего не понимают".
Ложью доверие не вернуть
Но, скажите, кто из вас по будням в кругу своих близких живет согласно довлеющим сейчас в нашем обществе массовым стереотипам? Если бы я так жил, то от меня определенно и заслуженно отвернулись бы не только мои русские друзья, но даже та часть родни, которая настроена весьма националистически. Споры в моем личном, зачастую двуязычном кругу бывают довольно резкими, но мы не дошли и не дойдем до того, чтобы не слышать другого, чтобы потерять всякое уважение к его праву думать по–своему. Мы пребываем в живом диалоге и другим желаем того же.
Латышский философ Петерис Лакис в середине 90–х писал: "Двадцатое столетие не единожды доказало, что в результате политических и военных акций довольно легко соединить на едином географическом пространстве людей разных этнических групп с различными историческим опытом, ментальностью и критериями бытия, но намного сложнее в контексте этнического многообразия создать на этом ограниченном пространстве предпосылки для свободного развития личности в соответствии с требованиями современного варианта демократии".
Я считаю, что с тех пор "требования современного варианта демократии" существенно изменились и не всегда являются показателем качественного строительства отношений между людьми. Но я считаю также, что в случае Латвии сложность представляет не столько "этническое многообразие" народа Латвии, сколько осуществление политики, в которой межэтнический диалог по существу отсутствует. К такому диалогу не приведут ни политики, ни СМИ, которые от обсуждения сущего переключаются на информационные войны. Ибо это значит, что они переключаются на ложь. Информационные войны — это войны, замешанные на лжи.
И если ты действительно хочешь, чтобы твой народ не поддавался пропаганде другой страны, то не надо противопоставлять другой лжи свою собственную. Как раз наоборот — власти тоже надо расстараться жить не по лжи. Вот почему я считаю российскую пропаганду не ахти какой проблемой. В Европе сложнее — там крайне неряшливое восприятие мультикультурности оставило очень серьезные последствия. Но у нас в Латвии пока не глобальное смешение народов. На уровнях нашей общинности, тем более наших культур, мы отнюдь не враги друг другу. Я так считаю. Понимая, что власть своим неадекватным поведением пытается нас выставить чужими. Мы десятилетиями жили при одной, при другой, при третьей власти, при одном, при другом, при третьем политическом режиме — и всякий из них страдал своей дуростью. Но я пока не вижу, чтобы эти режимы коренным образом испортили то здоровое, человеческое начало, которое позволяет другому, равно как и себе, в обыденном общении сохранять хотя бы элементарное уважение ближнего своего.
Потому если власть так допекает российская пропаганда, то прежде прочего она должна вернуть себе доверие людей. Всех латвийцев. Должно исчезнуть всякое предвзятое отношение к какой–либо группе людей. Место такого отношения со стороны власти должно занять уважение к человеку хотя бы как к ресурсу этой страны. Власть должна отбросить любые двойные стандарты в своем поведении. Например, причитая о "пятой колонне", власть не должна одновременно прилагать собственные усилия к ее расширению. То содержа институт неграждан в предбаннике страны, то выставляя нормальную при наших особенностях политического быта оппозицию прокремлевским явлением, то опять–таки вводя уродующие естественную интеграцию начинания в образовательную систему.
И фактически отказываясь от межэтнического диалога на официальном уровне. Я тут не говорю о таком само собой разумеющемся наднациональном явлении, как грамотная, ответственная и долгосрочная политика, которая обеспечивает людям безопасность, дает им возможность прийти к реальному благополучию и быть спокойными за свое будущее и будущее своих детей, не покидая своей родины.
Конечно, я осознаю, что это все легче сказать, чем сделать. Но ничего особенного тут, на мой взгляд, изобретать не надо. Состоятельность страны и человека в ней — это, по–моему, будет лучшим средством и против российской, и против любой другой пропаганды.
Диалог был возможен, но пропал
В середине декабря прошлого года Совет общественных организаций Латвии (СООЛ) устраивал дискуссию на тему "Возможен ли сегодня диалог русских с латышами?". Меня тоже пригласили выступить. Я сказал: диалог возможен. И по ходу дискуссии не разубедился в этом. Хотя мнения были разные (диалога нет, диалог не нужен…). Но для меня диалог есть желание общаться (а не воевать) при любом раскладе мнений и при наличии взаимоуважения. Для меня цель диалога — узнать, а не навязать другому свое мнение любым способом. Я надеюсь, что и впредь смогу столь же нормально общаться с теми, кто на дискуссии говорил об отсутствии или ненужности диалога между русскими и латышами. При этом пока что не видя причин отказываться от своего мнения.
Диалог между русскими и латышами возможен. А если мы считаем, что он невозможен, то это значит, что мы не обладаем достаточным уровнем культуры для ведения диалога на равных, для принятия другого и уважения его. Конечно, диалог не состоится, если его вести с позиции силы, с позиции "свой — чужой". То есть с позиции хама. А хамов сейчас развелось очень много. Особенно в Интернете. Потому что Интернет позволяет трусливо спрятать свое имя за ником, не дорожить своим именем, отбросить его.
Говорят, пропаганда добилась того, что холодная война возвращается. А при холодной войне любой "другой", тем более любой "чужой" — враг и нелюдь. Поддаваться ли нам в Латвии тем, кто указывает нам, кто тут чужой? Я лично не собираюсь. На это у меня своя голова имеется.
Я помню и, должно быть, например, Борис Цилевич помнит, как мы сидели за длинными столами в каких–то конференц–залах и вели разговоры о выстраивании нормальных межэтнических отношений. Но это было где–то в начале нулевых. После власти, очевидно, стало выгоднее разыгрывать карту чужого. В некотором смысле — затеять локальную холодную войну. Совсем же недавно власти посетовали на то, что в стране отсутствует медийная политика, политика СМИ. Но в законах о разного рода СМИ контуры этой политики, на мой взгляд, определены достаточно полно и четко. Даже кое–какие стратегии на этот счет имеются. Кто же мешал властям выполнять эти законы, осуществлять эти стратегии? То, что их осуществление предполагало создание качественного цельного общества и наличие качественных общественных СМИ. Что произошло? Даже наиболее авторитетные СМИ (включая так называемые общественные) стали по сути рупорами определенных партий. То есть и на этом поле в диалоге случился провал. Кстати, вот одна из причин возникновения двух информационных потоков. Правда, изредка некоторые попытки вести диалог встречаются. Но "неправильные" люди туда не приглашаются. Поиском же людей, способных вести диалог в условиях сосуществования разных мнений даже по самым существенным вопросам, по–моему, не занимаются ни власти, ни общественные СМИ, ни само общество. Желание услышать другого на этом уровне осталось в начале нулевых.
Еще один аспект. Психодиагностик академик Павел Тюрин недавно и в "7 секретах" сказал, что обобщенная алгоритмизация, математизация подходов в психологии не годится. Она безграмотна. Чуть ли не каждому клиенту нужна своя методика. А что, разве народы можно склеить между собой по одному шаблону — латышскому ли, русскому ли? А мы пытаемся. Я понимаю, например, отрицательное отношение к слову "прокремлевский". А вот отрицательное отношение к слову "прорусский" не понимаю. Почему бы это русскому не быть прорусским, украинцу — проукраинским и т. д.? Еще не хватало — рушить под человеком его этническую корневую систему. А мы пытаемся. Мне же близко то, что до войны в Латвийском университете говорил моему тестю Ивану Матвеевичу известный профессор Синайский: "Вот ваша отчизна (Россия), вот ваша родина (Латвия). Любите обеих". Попытки же оторвать в сознании латвийского русского одну от другой я считаю дикими и лично не приемлю. Кстати, в своей последней книге "Жизнь и человек" Василий Иванович Синайский высказал полезную для грамотного диалога мысль: "В своих разнообразных подходах к жизни и вообще оценки ее человек высшей культуры ставит на первое место всегда человека. Все другие признаки, как то: религиозный, национальный, цветовой, половой и т. д., стоят у него на втором месте. Хорошо это для него или плохо, это уже другой вопрос. Здесь достаточно констатировать только самый факт".
Возможно, мы так рьяно зацикливаемся на этих "вторичных" признаках из–за туманных представлений о будущем. Возможно, "будущее" в нашем случае — ключевое слово. Страна же наша собственное будущее пока представляет смутно. Контроль за прошлым пока важнее перспективы. Тупик предпочтительнее будущего. Поскольку этот тупик, манипуляции на аккумуляторе межэтнических отношений в наших условиях есть гарантия самосохранения власти. Отсюда понятно, почему часть государственного (человеко–) ресурса содержится как бы вне общего диалога об устройстве страны, а называется "долгосрочными иммигрантами" (слово взято из одного официального проекта, посвященного целям национальной идентичности, и интеграции) и делается еще долгосрочнее. И благодаря тому, что власть ищет пути самосохранения весьма странным, разрывающим общество способом, мы отдаляемся от диалога и приближаемся к отношениям на уровне фобий.
Успеем ли мы?
Организаторы устроенного СООЛ диалога в своем предварительном вопроснике сделали упор на идентичность. Я это слово в современном его употреблении плохо понимаю. Поэтому одному профессору из Швеции на вопрос: "С кем вы, латыши, себя идентифицируете?" — ответил: "С латышами".
Живи мы общинным укладом, я, наверное, относился бы к этому слову теплее. А так как у нас государственное довлеет над общинным, то я бы политику и идеологию к этому слову не допускал. А то глупости получаются. Чтобы прийти к диалогу, чтобы обозначить себя в Латвии, например, русский должен идентифицировать себя с латышом или хотя бы официально назваться им. По–моему, недавние события в Париже ясно показали, что, называй ты себя французом сколько угодно, свое общинное вдруг возьмет да выскочит наружу. Так не лучше ли держаться тех идентификационных параметров, которые для человека, для его национального, религиозного круга привычны? И работать на благо сосуществования в многообразии. Не стараясь это разнообразие унифицировать под один довлеющий, государственный стереотип.
По–моему, европейские политики уже достаточно расстарались, чтобы деградировать на своем пространстве, например, слово "патриотизм". Патриотизм, на мой взгляд, — просто любовь к отечеству без всяких политических и идеологических примесей. Патриот — это тот, кто достойно делает свое дело, и его дело всем в радость. А коли патриотизм руками какого–нибудь доктора Геббельса делается государственным инструментом, то обязательно появляется враг и место диалога занимает война.
Конечно, политические режимы и их смена влияют на наше поведение, они ломают нас, подчиняют, делают безвольными, наносят нашим идентификационным качествам тяжелые травмы, насилуют этнос. Безусловно, каждая власть рисует свои, удобные ей картины идентичности и оперирует ими от имени людей. Но сущностную нашу идентичность определяет наша внутренняя жизнь.
Вряд ли, например, смена однопартийной системы на многопартийную существенно повлияла на базовое восприятие человеком себя самого. Если бы люди так просто меняли свою суть под бред очередной власти, то в России не было бы уже ни одного старовера, а в Латвии — ни одного латыша.
То есть, если пытаться выстраивать диалог только согласно политическим указам того или иного режима, согласно государственным инструкциям, авторы которых не постарались даже на элементарном уровне узнать человеческую натуру, ментальность партнеров, не искали точки соприкосновения через человеческое, получится лишь видимость диалога.
Политкорректная, удобная для власти видимость, но не более того. Недавние события свидетельствуют, что, пожалуй, как раз таким официально выстроенным "диалогом" поддерживались отношения белого и черного населения США.
Один латышский философ женского пола считает, что идентичность наша скорее в ощущении, чем в понимании и осмыслении. Склонен с этим отчасти согласиться. Например, я не могу пройти путь русского человека от его этноса (сумма, общность собственных ценностей) к его этносу (к миру), к его ощущению принадлежности, к его идентификационным предпочтениям. Моя мера русскости создавалась как раз из ощущений, возникших в личном общении. И прежде прочих я тут образцом русского (для себя) ставлю староверов и своих институтских (РКИИГА) ребят. А в институтской компании я выделял три группы — северную (сибирскую), московскую и питерскую. Это мой опыт и мой выбор — с кем мне идентифицировать русскость. Я его никому не навязываю.
На месте же наших властей я бы перестал страдать манией российского преследования и не гнобил бы, а всячески поощрял начинания "русского мира" в его социальном и культурном аспекте. Сдается мне, что до войны власти Латвии в этом плане лучше понимали, что к чему. Понимали, что поощрение общинного начала может привести к диалогу на уровне высокой культуры. К взаимопониманию по существу и снятию проблем, подобных нынешним, ради нормального общего будущего. Презрение же к будущему приводит не к диалогу, а к безрезультативному, эгоистическому самокопанию.
Я ставлю тут общинное (даже в рамках только семейного круга) выше политического, потому что оно для меня ближе к центру, к сути бытия. А политика очень много возомнила о себе и узурпировала в жизни человека не полагающееся ей и не заслуженное ею место. Она навязывает нам свои суждения. Она озадачивает нас массой "коллективных" идентичностей (европейскость, социальная группа, потребительский статус, место обитания) как нашей личной проблемой. Хотя почти все эти "коллективные идентичности" — лишь элементарная фиксация ситуации, в которой мы находимся. Переедем в другое место и, конечно же, будем встраиваться в новую среду. Она повлияет на нас, возможно, мы станем "другими людьми". Но, надеюсь, сохраним при этом хоть какую–то малость самосознания и все–таки не станем общественными зомби, толпой потребителей, какими нас хотела бы видеть изрядно растратившая свои ценностные ориентиры и принципы политическая Европа.
Полагаю, что европейские политики, скорее всего, хотели бы, чтобы я идентифицировал себя только с недавними протестными шествиями в Париже. А я хотел бы присутствовать и в Париже, и в Грозном. Потому что убийства, на мой взгляд, не способны исправить ни народы, ни людей. Но если Европа приняла миллионы представителей другой цивилизации, то не надо считать их приезжим стадом, нужно постараться понять и уважать те принципы бытия, духовности, веры, которые святы для данной общины. И в этом случае к диалогу можно будет прийти, не соревнуясь в пересчете трупов, сотворенных партнерами (карикатуристов в Париже убили исламские экстремисты, а двоих моих давних знакомых в Ираке убили европейцы), не развязывая информационные войны и конфликты цивилизаций, не предлагая в качестве базы для диалога какую–либо одну из культур, а взаимным, добровольным и высококультурным старанием.
Выступая в дискуссионном клубе "Валдай", режиссер Кшиштоф Занусси сказал: "Как нам жить на одной планете во время глобализации, если нас разделяют культуры, языки, обычаи и вероисповедания, — огромная проблема. Мы часто врем от страха и говорим о диалоге, о дружбе, а на самом деле этого диалога очень трудно добиться. Успеем мы или сделаем новый конфликт — это вопрос актуальный".
Хотим ли мы (политика) этого диалога на самом деле — это и наша локальная проблема. Пока мы ее не решаем, "горячие точки" множатся и становятся все ближе. Успеем ли мы — это вопрос и к нам.
29 января 2015. №04
Загрузка
Видео
В мире
