Если смотреть на названия улиц, то в подавляющем количестве городов и поселков страны сложится впечатление, что СССР никуда и не уходил. В городах не только, как ни в чем ни бывало, сохраняются улицы Ленина, Советские, Карла Маркса, но и улицы имени прочих, совсем уж сомнительных деятелей советского периода. Помню, ехал я как-то по Пензе на трамвае – и обратил внимание, что еду не где-нибудь, а по улице Урицкого. Только я предался размышлениям – как же так, ведь Урицкий – кровавый чекист, один из организаторов «красного террора», можно ли в наше-то время называть улицы именем террориста – как маршрутка свернула на другую улицу. Я прочитал ее название – улица Каляева…
А в Самаре одна из центральных (!) улиц до сих пор носит имя Венцека. Помню, гуляя в первый раз по городу, я заинтересовался, что за Венцек такой. Фамилия какая-то не самарская. И обнаружил табличку с пояснениями, бесстрастно сообщившую, что Франциск Венцек – это бывший председатель Самарского ревтрибунала, в 1918 году «растерзанный толпой».
Характерно, что российских жителей совсем не смущают улицы родных городов, названные именами террористов и палачей – но лишь в том случае, если они «красные». До сих пор в огромном количестве городов есть улицы Урицкого и Каляева, но ни в одном, насколько мне известно – имени Каннегиссера (человека, застрелившего Моисея Соломоновича) или там Фанни Каплан, стрелявшей и вовсе в Самого вождя мирового пролетариата. Хотя – почему? Может, потому что она промахнулась?
Даже там, где какие-то переименования улиц прошли, они, как правило, носят половинчатый, робкий характер. Порой «половинчатый» в буквальном смысле. В Хабаровске одной из старейших улиц в центре города в 1992 году вернули название «улица Муравьева-Амурского», в честь первого губернатора Восточной Сибири, который, собственно, и заложил город. При большевиках эта улица носила название «Карла Маркса». Так вот, переименована была только часть улицы – на переименование всей у реформаторов из горсовета в 1992 году, очевидно, не хватило сил. Поэтому «Муравьева-Амурского» в Хабаровске и по сей день доходит только до площади Ленина (!), а от него продолжается уже все та же ул. Карла Маркса – вот только нумерация домов на Маркса начинается сразу с дома №35…
В чем же дело? Ответ можно поискать, изучив драматичную эпопею с попытками переименования города Кирова и Кировской области. Как известно, в 90е годы на этот счет в области проводилось аж два референдума – то есть не в «нулевые», когда результаты любого «волеизъявления» были известны заранее, а тогда, когда в подсчете голосов была кое-какая интрига; и оба раза народ бестрепетно отверг поползновения стереть с карты имя большевистского наркома.
Я был в Кирове в начале «нулевых» и спросил одного местного жителя, почему так? Неужто так сильны коммунистические настроения? Застенчиво улыбаясь, мужичок мне ответил, что дело не в этом. «Просто смотри, как я сейчас говорю: я из Кирова! – мужичок подчеркнул раскатистое «рр». – Звучит! Солидно! А скажу вот – «я из Вятки», и как на меня посмотрят? Это ж сразу все решат, что это какая-то глухомань, отсталость… Фу, Вятка! Это ж 19 век!»
В этом, между прочим, возможно и заключается основная причина глухого, но эффективного сопротивления всем попыткам стереть с карты одиозные имена коммунистических деятелей, которое мы наблюдаем по всей России. Энтузиасты переименований понимают дело просто: надо, мол, вернуть топонимам их старые, «подлинные», то есть – дореволюционные имена. Переименование понимается как очищение. В основе такого представления – идея, что всю советскую историю надо представить «яко не бывшую» и начать как бы заново, «с чистого листа», с того места, с которого большевики «увели Россию в сторону».
Вот эта идея и пугает россиян. Они опасаются локально «откатываться» на сто лет назад и символически «начинать все заново»; ведь прочие-то страны останутся в 21 веке! «Откат назад» прочно ассоциируется с отсталостью; видимо, поэтому, выбирая из двух зол, россияне предпочитают остаться с Кировыми и Карл-Марксами, но не погружаться обратно в «Вятку». Тем более что у них с годами все сильнее ощущение, что именно в Вятке они и живут.
Премьер Медведев, еще будучи президентом, как-то обмолвился, что «нашему государству больше 20 лет». Его по привычке все подняли на смех – однако факт тот, что самоощущение россиян примерно такое и есть. СССР как бы мертв, а дореволюционная Россия ассоциируется с архаикой и, в общем-то, остается чужой для нынешних поколений. Как, впрочем, непонятно для большинства и нынешнее 20-летнее государство. Отсутствие собственных, принадлежащих именно этому государству ИМЕН – яркий показатель, что оно до сих пор так и не принято, не освоено массовым сознанием.