Видео
В мире
Вот что вспоминает Качан:
"Однажды к какому–то красному дню календаря нас обязали поставить сцену, как ходоки приходят к Ленину. Мы с Задорновым и еще один парень, который стал потом бандитом, играли ходоков. О ходоках мы знали, что это такие грязные бородатые дядьки в лохмотьях, в общем, знали их по изображению на картине художника Герасимова "Ходоки".
Чтобы соответствовать внешнему виду как можно правдоподобнее, мы повыворачивали всю одежду наизнанку. Школьные брюки, пальто наизнанку, на головы шапки наизнанку. Нам показалось, что должно быть достоверно.
А там текст был незамысловатый. "Чего вам, мужички?" — должна была спросить секретарша, а мы должны были ей ответить: "Сестрица, землицы бы нам". Дальше она должна была нас пропустить к Ленину. И вот она спросила: "Мужички, чего вам?" А мы имели неосторожность друг на друга посмотреть и увидели, какие мы дегенераты во всем этом. Все такие краснощекие спортсмены, тогда же все занимались спортом, Задорнов — ручным мячом и легкой атлетикой, я — легкой атлетикой, в общем, все такие крепкие ребята. Какие ходоки полуголодные? Какой землицы?
Посмотрели друг на друга, начался хохот, шапки засунули в рот, слезы из глаз. Секретарша строго продолжает: "Чего вам, мужички", и она не врубается совершенно. И тут кто–то, пытаясь подавить хохот, кто–то из нас, не помню, по–моему, Задорнов, выдавил из себя писклявым голосом: "Землицы бы нам". И тогда просто началась истерика у всех. Потом учительница по истории вбежала за кулисы и говорит:" Я вам этого так не оставлю, в зале члены роно…"
В драмтеатре была девочка, в которую были влюблены оба друга. В спектакле "Бедность не порок" по пьесе Александра Николаевича Островского Владимиру повезло: у его героя была сцена с главной героиней, которую играла эта девочка. Он должен был взять ее за руку и сказать: "Ручка–то какая бархатная!" Это — по сценарию. А в жизни Качан умудрился ей вложить в руку и любовную записочку.
Задорнов и Качан вместе пели и в школьном хоре. И там не обошлось без приколов. В знаменитой песне "Орленок" меняли слово "орленок" на "козленок". Но это сходило с рук.
— А если серьезно, то именно 10–й рижской школе я обязан тем, что стал актером, — говорит Качан. — В драмкружке мне нередко доверяли главные роли: и героев–любовников, и красноармейцев. Тогда и зародилась мечта о настоящем театре…
В старших классах он начал серьезно заниматься чтением — с ним работала театральный педагог Мария Григорьевна Секирина. На школьных вечерах читал басни, прозу, стихи. Следил за реакцией одноклассников. Качан вспоминает:
"Когда я понимал, что этой абсолютно хулиганской аудиторией каким–то образом умею владеть: они почему–то затихают и внимательно слушают, а когда читаю Рождественского и Евтушенко, допустим, тихо–тихо становится, — я понимал, что в этом какой–то артистический гипноз…"
Юноша был амбициозный — решил поступать в Щукинское училище. Но с ходу не прошел — слетел с 4–го тура и до общеобразовательных экзаменов его не допустили. Правда, педагоги обнадежили, что в ноябре может состояться дополнительный тур. Если что — уведомят. Но сидеть на чемоданах молодому человеку не хотелось. Вернулся в Ригу и на одни пятерки сдал вступительные экзамены на филфак ЛГУ. Не Щукинское, но конкурс там в те годы тоже был внушительный.
"Уже начал серьезно заниматься, уже была латынь, уже была какая–то общая тетрадь, уже была скука смертная… Но как–то начал втягиваться потихоньку. И вдруг в квартире раздается звонок, а следом приходит письмо, что сейчас будет дополнительный набор. Я, бросив все (конечно, вопреки воле родителей, которые не хотели, чтобы я уезжал в другой город и оставался вообще без присмотра), поехал. Даже педагогам в университете не сказал ничего. И поступил…"
Наконец, он в Москве. Соседом по комнате в общежитии стал Леонид Алексеевич Филатов, дружба с ним завязалась всерьез и надолго:
"Мы с ним всегда, как говорится, смотрели в одну сторону, одно и то же любили и одно и то же ненавидели. На стихи Лени я написал около 50 песен, из них в постоянном репертуаре примерно 30…"
Вкус успеха на сцене Качан ощутил скоро. В 1969–м по окончании училища его пригласили в Московский ТЮЗ. Роль д’Артаньяна в "Трех мушкетерах" принесла популярность. Поклонницы звонили домой, разрисовывали подъезд, писали письма.
Через какое–то время Анатолий Васильевич Эфрос позвал "д’Артаньяна" в Театр на Малой Бронной. Отказаться от такого предложения молодой артист не мог. С Эфросом он проработал два года, а потом остался без театра и без ролей. В отчаянье не впал: стал сочинять песни, которые принесли иную популярность. Его признали своим отечественные барды.
А визитной карточкой барда Владимира Качана стал романс из фильма "Звезда пленительного счастья", написанный на стихи Булата Шалвовича Окуджавы. Услышав исполнение, Леонид Осипович Утесов пригласил артиста в свой театр.
Между прочим, в фильме романс вначале должен был исполнять любимец дам Сергей Захаров. За него был автор музыки Исаак Шварц, но режиссер ленты Владимир Яковлевич Мотыль убеждал композитора, что петь должен Качан. И убедил.
Многое из того, к чему стремился амбициозный мальчик из Риги, сбылось. Популярность, работа, проверенные жизнью верные друзья, песни. В предисловии к одному из своих сборников Михаил Задорнов написал:
"Сегодня артисты и торгуют, и становятся пошляками в угоду "большинству". Ни Володя, ни Леня (Филатов. — Авт.) никогда до этого не унижались. Леня никогда не писал стихов по заказу, Володя никогда не сочинял музыку на стихи, которые ему не нравятся. Ни тот, ни другой никогда не меняли взглядов из–за денег. Это значит, что они очень талантливые люди… Я горжусь дружбой с Володей и Леней…"
Илья ДИМЕНШТЕЙН
