Видео
В мире
Сколько человек сгинуло в Латвии в годы войны — тайна, но ее уверенно раскрывают поисковики. Краевед Александр Ржавин вот уже несколько лет создает списки узников саласпилсских лагерей для гражданских лиц и военнопленных. Он занимается тем, что не было сделано историками ни в советские годы, ни позже. И вот какие истории энтузиаст буквально раскопал в "историческом прошлом"…
Сегодня о руководителе исторического общества Ruthenia Александре Ржавине в латвийских СМИ рассказывают довольно часто. Например, он был среди тех активистов, благодаря кому удалось, в общем–то, завернуть планы Саласпилсской думы, которая тихой сапой двигалась к тому, чтобы "благоустроить" территорию бывшего лагеря советских военнопленных: дороги там проложить, дома "на костях" построить.
Правда, в думе теперь говорят, что все это недоразумение, мол, знать ничего не знаем и строить не собираемся. Хотя, не подними активисты вовремя эту тему в латвийских и российских СМИ, несложно догадаться, что случилось бы на территории бывшего лагеря, часть которого десять лет назад уже застроили коттеджами.
Однако почему так могло произойти? Оказывается, одна из главных причин в том, что в советские годы никак толком не обозначили могилы замученных нацистами людей. А раз нет могил, то, может, и погибших нет — и можно территорию застроить? Так? Причем эта проблема выходит далеко "за границы" территории лагеря военнопленных (филиал рижского "Шталага 350").
Достаточно вспомнить историю с соседним лагерем в Саласпилсе — для гражданских лиц (филиал рижского концлагеря Кайзервальд). Там в советские годы построили великолепный мемориальный ансамбль. Но толком не было создано музея, где собрали бы максимально много информации об истории лагеря, об узниках. Есть лишь небольшая галерея с впечатляющими гравюрами бывшего узника Карлиса Буша — и все.
А главное, когда после войны в Саласпилсе работала Государственная Чрезвычайная комиссия по расследованию злодеяний нацистов и на месте бывшего лагеря и в его окрестностях находили останки погибших, потом не обозначили ни одной могилы. И нет общих, единых списков погибших узников.
В итоге теперь официальным историкам ничто не мешает в угоду нынешним властям утверждать, будто в Саласпилсском лагере погибших было около 2 000, да и то случайно. А чем им ответить? Официально — ничем. Поскольку нет официальных исторических исследований, есть только воспоминания узников…
"Латвия" — нет такого слова
Александр Ржавин рассказывает:
— Чем больше я изучаю историю войны, тем вопросов возникает все больше. И разные "интересные нюансы" тоже множатся. Да, за Саласпилсским мемориалом, который создан на месте лагеря для гражданских лиц, следят, хорошо ухаживают. Но не исключаю того, что теперь это происходит благодаря тому, что рядом с некоторых пор появилось немецкое военное кладбище.
Насколько оно там обоснованно появилось — можно, конечно, спорить, но тем не менее. Ведь вообще–то, когда находят останки солдат Третьего рейха, их, по соглашению с Германией, перезахоранивают в местечке Бебербеки. Там, кстати, стоит побывать.
Во–первых, по плитам можно увидеть, насколько армия Третьего рейха была такой же многонациональной, как и советская. Хотя немцы и хотели показать свою "арийскую однородность", но против факта не попрешь: достаточно изучить надписи на плитах того самого кладбища, где видно, что захоронены и немцы, и поляки, и чехи, и французы, и датчане, и русские, и украинцы, и азербайджанцы, и латыши, и литовцы.
Во–вторых, интересно знать, что написано на плитах: где эти люди погибли? А там написано, что погибли они — в Лифляндии, Латгалии, Земгалии. А слова "Латвия" вообще нигде нет. Неужели немцы толком не признают Lettland? Вот интересно, что было бы, если бы на воинских захоронениях солдат Красной армии писали теперь, что люди погибли не в Латвии, а в Латвийской ССР?
Капитализм улучшает память
— Главное, если сравнивать воинские захоронения гитлеровцев и солдат нашей армии, то у немцев все значительно точнее, — продолжает Александр. — А у нас, если возвращаться к теме Саласпилса, толком нет даже общих списков узников лагерей — военнопленных и гражданских лиц. Сколько точно там людей погибло? Данные крайне разрозненны: какие–то списки — в одних архивах и организациях, часть — в других, третьи — еще где–то.
В итоге потом выходят сомнительные исследования официальных историков (например, из последнего — Aiz Siem vArtiem vaid zeme. Salaspils nometne: 1941–1944 Карлиса Кангериса, Улдиса Нейбургса и Рудите Виксне), где говорится, будто в лагере погибло всего–то 2 000 человек. А все это происходит потому, что после войны в СССР не провели даже научных исследований по Саласпилсу, издавали только воспоминания самих узников. Конечно, и книги воспоминаний важны, но и без научно–исторических никак нельзя!
А ведь в первое время после войны было намного легче собрать, обобщить и проанализировать данные: кто прошел через лагеря, откуда конкретно туда люди попали, кто погиб именно в Саласпилсе, а кто — уже за его пределами, например, на работах в Германии или на латвийских хуторах. Энтузиасты теперь стараются обобщить данные, но, согласитесь, спустя 70 с лишним лет после войны заниматься этим много сложнее.
Увы, для СССР как системы была не столь важна судьба каждого конкретного бойца после того, как он пропал без вести, сгинул в концлагере. Почему? Как бы цинично это ни звучало, но потому, что он не рассматривался больше как экономическая единица. В отличие от Германии. Хотя там после войны тоже был полный хаос с данными о пропавших без вести солдатах, но информацию собирали предельно тщательно.
Это делалось и потому, что среди пропавших без вести немцев были не только рядовые работяги, но и "владельцы заводов, газет, пароходов", и вставал вопрос о наследовании их собственности. Что делать с имуществом пропавших? Поэтому Германия и прилагала максимум усилий, чтобы все тщательно выяснить. Там был большой финансовый интерес. А у СССР таких вопросов не стояло по определению. И вот — результат…
Трагедии пропавших детей
— И по сей день, если говорить о Саласпилсском лагере для гражданских лиц, темой занимаются энтузиасты, — замечает собеседник. — Например, огромное спасибо Людмиле Тимощенко (она была малолетней узницей концлагеря), которая в прошлом издала за свои средства великолепную книгу, где собрала часть имен людей, оказавшихся в Саласпилсе.
Понятно, что это не систематизировано научно, но есть хоть что–то! Ведь все, подчеркну, разрозненно. Например, есть списки детей, которых нацисты привезли из Саласпилса в Рижский женский монастырь. Спасибо монахиням, благодаря которым очень многих детей удалось спасти! Детей раздавали в Риге для работ и местным жителям, и хуторянам далеко от столицы.
Но что потом с детьми происходило — кто и где погиб, из–за чего? К примеру, обессиленного и больного ребенка привезли из лагеря и отдали кому–то в Риге. И он вскоре умер. Во–первых, еще поди найди документы, подтверждающие, что привезенный ребенок из лагеря и тот, который умер, — это один и тот же человек. И как доказать: он умер из–за того, что был в Саласпилсе и являлся "жертвой лагеря", потому что его кровь выкачивали для солдат Третьего рейха, или он скончался в Риге по каким–то иным причинам, например, из–за простуды или отравления?
Ясно ведь, что здоровье малыша было жутко подорвано именно в лагере, а в Риге у новых хозяев силы его окончательно покинули. Но как это доказать документально? Фактически невозможно. И потом, официальные историки нынешней Латвии, по сути обеляя нацистский режим, специально занижают число жертв лагеря, поскольку многие люди погибли уже за его пределами.
И много ли вы видели по Латвии могил детей, бывших узниками лагеря, и чтобы там были выбиты их имена? Я, например, нашел чуть ли не единственную, причем случайно — в Огрском крае, волости Сунтажу, на кладбище Кастранес.
На плите были имена и фамилии: Евгений Иванович Зайцев, 4 года; Владимир Григорьевич Фленин, 3 года; Валерий Алексеевич Соловьев, 2 года; Геннадий Иванович Пшенов, 2 года; Игорь Игнатович Боярчук, 2 года; Михаил Сидорин, 4 года. А в целом там похоронены 24 ребенка, только имена 18 пока не известны.
Я стал разбираться — и вот что узнал. Председатель сельсовета сам был узником лагеря, поэтому понимал, насколько важно увековечить имена погибших и указать, что они жертвы именно Саласпилса. Дети умерли в 1943 году, вскоре после того как их, когда вместе с матерями, а когда разлученными с ними, сделали, по сути, рабами на окрестных хуторах. По косвенным признакам, речь идет об уроженцах Себежского и Опочецкого районов Псковской области.
Начал поиски по Интернету и нашел родственников двоих детей, которые там похоронены. Можете представить реакцию тех самых родственников! Раньше–то они знали лишь, что их близкие погибли "где–то в Латвии".
Все благодаря редкой фамилии одного ребенка — Владимира Фленина. В архивах я нашел данные о старшем сержанте Григории Сергеевиче Фленине, 1907 года рождения. Он служил санинструктором в 1 615–м аэродромном полку ПВО 17–й Воздушной армии 3–го Украинского фронта, был награжден медалью "За боевые заслуги".
Он был дважды ранен, вернулся с войны и дожил до 1987 года. Об этом я рассказал в социальных сетях и "живом журнале", призвал откликнуться всех, кто что–либо еще может знать. И вдруг со мной связался Виктор Фленин — правнук того самого старшего сержанта, один из сыновей которого и похоронен в латвийской глубинке.
Общими силами мы воссоздали историю его семьи. У Григория Фленина и его жены Клавдии Ивановны было шестеро детей. Жили они в деревне Ляхово (ныне Красный поселок) Себежского района. Когда началась война, Григорий Сергеевич ушел на фронт, а семья оказалась на оккупированной нацистами территории. Гитлеровцы там все разрушили, а многих жителей угнали в Саласпилс.
После войны уроженцы Ляхово и их потомки разъехались по всему бывшему СССР. Некоторые оказались в Риге. Они, узнав от меня о могиле на кладбище Кастранес, сразу же поехали туда. И сами совершили еще одно открытие! Они выяснили, что Марфа Зайцева — мать Евгения, еще одного погибшего ребенка, — а также его сестра Раиса остались после войны жить в Сунтажи.
Мама посадила на могиле ребенка дерево, оно растет до сих пор… Между прочим, Раиса Зайцева еще жива, ей 84 года. Несмотря на годы, у нее прекрасная память, и она очень много всего рассказала родным Владимира Фленина и его двоюродного братика Валерия Соловьева!
Вспоминая "Страшный год"…
— Так вот, если бы в советские годы была составлена, условно говоря, "Книга памяти", люди знали бы точную информацию о своих родственниках, — эмоционально продолжает свой рассказ Александр Ржавин.
— А где сейчас такие данные найти можно? Я, к слову, прочитал о захоронении в волости Сунтажу случайно в одном туристическом справочнике советского времени. А если бы не узнал? Истории этих детей так и были бы нераскрыты. А были бы общие списки, так официальные историки Латвии поостереглись бы рассказывать о лагере в Саласпилсе почти как о курортном месте, где "детям повезло оказаться".
Последнее — прямая цитата из той самой книги Aiz Siem vArtiem vaid zeme. Salaspils nometne: 1941–1944…
Меня вообще удивляет, что в советские годы настолько несерьезно относились к важнейшей информации, которая объясняет многое. Давайте отвлечемся ненадолго от темы Саласпилса и поговорим о так называемом "Страшном годе" — 1940–1941–й.
Да, тогда было много жертв советского режима. Но! Почему никто не говорит о событиях, происходивших месяцами ранее, когда латышские националисты буквально вырезали "чужаков" и "большевиков"? За несколько месяцев в Латвии местные пособники нацистов убили большое количество людей "не той национальности" и "не тех" политических взглядов. Однако где документы, где списки жертв?
Разрозненные где–то есть, они по разным архивам разбросаны. А общей картины происходившего нет. Хотя и без того очевидно, что невинные люди стали жертвами этнической и политической чисток…
Нет тела — нет дела
— На могилах людей, которые пали от рук националистов, пусть они не обобщены в одном списке, хотя бы увековечены (зачастую) их имена. Зато, увы, нет никаких указаний на плитах, если мы говорим о жертвах лагеря военнопленных в Саласпилсе, — подчеркивает краевед.
— Например, кто знает, что два длинных холма перед мемориалом в самом центре города — это могилы узников? И кто знает, почему плиты дорожки к монументу проложены с изгибом? Это сделано вовсе не потому, что такое художественное решение принял автор мемориала. Все потому, что дорожка проходит между тех самых могил, каждая из которых длиной более 50 метров!
Единственное четко обозначенное захоронение узников, да и то без надписей на плитах, есть на улице Ливземес в Саласпилсе. Причем там увековечены лишь бойцы, погибшие при освобождении Саласпилса в 1944 году. Хотя в основном там похоронены именно военнопленные — около 200 человек. Остальные военнопленные покоятся в 50–метровых могилах у березовой рощи и вообще вокруг них по всей территории бывшего лагеря.
В Латвии, по разным данным, было около 320 000 военнопленных. Возможно, цифра завышена. А может, она почти точная. Кто скажет? Документов–то нет. Хотите сказать, что надо вскрывать все могилы и по косточкам все пересчитывать? Ответ очевиден… Известны имена лишь нескольких тысяч пленных. И этим пользуются нынешние власти, когда говорят, что жертв нацистов в Латвии было намного меньше, чем когда–то насчитали коммунисты.
Да, я с единомышленниками уже несколько лет веду работу по уточнению имен жертв концентрационных лагерей. И вот с чем приходится сталкиваться, работая с архивными данными.
Фамилии очень многих узников немцы записывали с ошибками (если вообще записывали!). Вот пример. Был солдат из Коми — Осипов. Он попал в Саласпилс, и там его записали как Ощипова. Почему? Осипов был из такого района Коми, где звук "с" произносят иначе: как "ш" или "щ". Фамилию Осипов местные произносят Ощипов. Пленный в лагере ее так и назвал немцу… А представляете, как были изуродованы имена и фамилии людей из Закавказья, Средней Азии, Восточной Сибири?
Но постепенно все уточняется, информация о людях становится доступной — в том числе в социальных сетях. И когда какой–то итог уже можно будет подвести, мы с единомышленниками общими силами издадим книгу, — уверен Александр Ржавин…
Игорь МЕЙДЕН
