Видео
В мире
- Если все будут заинтересованы в решении проблемы, то тогда будет не один против всех, и не все против одного. Я же не придумываю это. Мы сидели в Дейтоне, и таким же образом урегулировали проблему Боснии. Мы таким образом урегулировали проблему Косово. Мы так же (в формате пять плюс один) работали над проблемой Ирана. Эти многосторонние механизмы работают, если все стороны хотят решить проблему.
- На Балтийском форуме говорилось о том, что группа Ишингера (Вольфганг Фридрих Ишингер - с мая 2014 года посредник ОБСЕ в украинском конфликте, назначенный для переговоров между Киевом и регионами - прим. Ves.lv) согласовала конструкцию безопасности в Европе, но руководителям государств не хватило политической воли, чтобы её принять. Можете описать эту конструкцию, и сказать, почему у политиков не хватило политической воли? - Одним из последствий всей этой ситуации является то, что изменилось представление о евро-атлантическом пространстве. Раньше, когда мы говорили «евро-атрантическое пространство», мы сначала его проводили до Урала, а затем и до Владивостока. Это вся Европа и азиатская часть России. Когда мы готовили наши предложения в рамках рабочей группы с участием бывших европейских, российских, американских политиков и военачальников, то исходили из этой конструкции, которая закреплена в докуменах ОБСЕ и в других документах. Если вы возьмете их, то увидите, что во вступлении написано, что мы подошли к критической черте. Если сейчас не будут предприняты радикальные шаги, которые радикально изменят взаимодействие на евроатлантическом пространстве, могут произойти кризисы, которые закроют окно возможностей. Вот примерно в таких формулировках там написано. Это было до украинских событий. Не то чтобы мы предвидили украинские события. Но мы предвидили, что любой кризис может кардинально изменить ситуацию в негативную сторону. Поэтому наше предложение заключалось в том, что необходима встреча на высшем уровне, которая бы отметила, что мы находимся на новом этапе развития. Потому что после окончания Холодной войны не было создано фактически никаких новых механизмов взаимодействия в различных областях. Мы что-то пытались делать. Но кардинальных изменений не было. В основном мы опирались на те же инструменты, которые были созданы в годы Холодной войны - в разное время и для решения разных проблем. И мы видели, что эти институты, эти механизмы начинают пробуксовывать. Они уже не соответствуют тем реалиям, которые сложились на евро-атлантическом пространстве. Сегодня необходимо провести инвентаризацию всех тех механизмов, которые есть. Мы не говрим — распустить НАТО, или не распустить НАТО. Надо посмотреть, какие инструменты можно использовать, а какие необходимо, может быть, создать. Но этим нужно начать заниматься уже сегодня. Точно так же, как в годы Холодной войны, не смотря на все сложности, мы смогли делегировать полномочия соответствующим политикам и дипломатам и выработать заключительный Хельсинский акт. Это был качественный прорыв в наших отношениях. Сегодня мы подошли примерно к такой же черте. Наш документ с предложениями был направлен и руководству России, и руководству Соединенных Штатов, и европейским лидерам. Никто не сказал «нет», никто не сказал «да». К сожалению, наш тревожный призыв не был услышан.- В ноябре 2003 года вы приехали в Тбилиси. И ваше появление на митинге явилось решающим фактором того, что народ окончательно решил поддержать смену власти в Грузии. Как с 2003 года Грузия и Россия дошли до августа 2008 года, и где, на ваш взгляд, выход?
- Во-первых, мое появление на митинге в 2003 году не явилось переломом в пользу смены власти (имеется в виду грузинская «революция роз» - прим.). Я сказал это публично, и сказал это триумвирату в лице Саакашвили, Жвания и Бурджанадзе. О том, что моя миссия заключалась в том, чтобы избежать кровопролития, и чтобы найти политическое решение того кризиса. И разговоры, которые у нас велись как с законным (я это подчеркиваю) президентом Шеварнадзе, так и с лидерами оппозиции, заключались в том, чтобы провести перевыборы. Как в парламент, так впоследствие и президентские выборы. Вот о чем был наш разговор и в чем была миссия российского представителя, то есть моя миссия. Она не предполагала смену руководства. Эдуард Амвросиевич Шеварнадзе принял решение об отставке, когда я уже уехал из Тбилиси. С чем это было связано, мне трудно сказать. То ли это было его личное решение, то ли решение под каким-то внешним давлением. Я бы не хотел тут спекулировать. Но в моих переговорах и с Эдуардом Амвросиевичем, и с Саакашвили, Бурджанадзе и Жвания, слово «отставка» вообще не произносилось. Это очень важно. Второе. Мы со своей стороны (я имею в виду российское руководство) приложили массу усилий, чтобы решить проблемы, которые стояли на повестке дня. Одна из них - проблема территориальной целостности Грузии. Как вы помните, мы провели очень сложные переговоры по выводу двух военных баз в Ахалкалаке и Батуми. Это было не простое решение, но это было сделано. И довольно оперативно. Мы оказали содействие возвращению грузин в Гальский район Абхазии. Мы вели переговоры о том, чтобы открыть железную дорогу через Абхазию кавказскую. И многие-многие другие проекты. Мы фактически завершили серьезные переговоры по соглашению о дружбе и сотрудничестве между двумя странами. К сожалению, как вы знаете, произошли провокационные, с моей точки зрения, события. Арест так называемых «российских шпионов», который был полностью надуманным. И потом это было полностью доказано. Это и ряд других провокационных действий резко осложнили отношения между Россией и Грузией. Которые, с моей точки зрения, развивались динамично и конструктивно. Но эта позитивная волна была нарушена теми действиями, о которых я сказал. И я уверен, что с грузинской стороны никто не может обвинить Россию в каких-то недружественных шагах. А дальше была та самая известная провокация в Осетии. Это не оценка России, а оценка международных наблюдателей. К сожалению, в жизни так бывает, когда за ошибки одного поколения политиков приходится росплачиваться другому. То, что произошло, то и произошло. Наверное, это ещё больше осложнило ситуацию. Как её решать, у меня готовых рецептов нет. Но я не вижу иного решения, кроме политического. А для него нужно доверие и диалог. Мы всегда говорили о том, что для того, чтобы воссоединить страну — о чем грузинские политики говорили — нужно доверие со стороны людей, которые там живут. Но вместо того, чтобы это доверие укреплять, лишили автономии Аджарию, которая имела автономию раньше. Как могут на это реагировать те, кому говорят, что они будут иметь свой статус, когда лишают Аджарию того статуса, который был у неё исторически закреплен?
- Как вы думаете, в чем миссия Саакашвили в Одессе?
- Я не знаю. Я не знаю, в чем его миссия, но знаю, что успешной она быть не может.
- Как вы оцениваете перспективы китайского проекта Шелкового пути? Будет ли он реализован?- Я думаю, что этот проект будет реализован. Он рассчитан не на год и не на два, а на десятилетия. Это серьёзный проект, который просчитан. Как вы знаете, российское руководство этот проект поддержало. И мы сейчас ведем активные переговоры с китайскими партнерами о том, чтобы было сопряжение между проектом Шелкового пути и теми интеграционными проектами, которые разрабатываются в Евразии. Это сопряжение касается всех проектов — и логистики, и энергетики, и всех других проектов, где интересы могут совпадать. Потому, что проект Шелкового пути многогранен. Не во всем он пересекается и совпадает с евразийскими проектами. И важно, чтобы это были не конкурирующие проекты, а взаимодополняющие. И здесь есть готовность и с китайской, и с российской стороны.
