Родился знаменитый борец 5 ноября 1880 года в Симбирской губернии, в селе Верхнее Талызино. В детстве сполна узнал, что такое нужда. Работать начал в 12 лет. С юности мечтал стать таким же сильным, как отец — известный на Волге кулачный боец. Удача улыбнулась, когда Ваня попал на работу в Царицыне к купцам–миллионерам братьям Меркульевым, которые содержали атлетическую арену.
С этой арены и вышел он в "люди". В 1904 году Меркульевы послали его на всероссийский любительский чемпионат, где по гирям Заикин выиграл первый приз. С того времени он стал профессиональным атлетом и борцом. Борцовский дебют его состоялся в Твери.
Несмотря на тяжелое детство, многочисленные лишения, он не был похож на человека с "челом нахмуренных бровей". Наоборот. "Постоянно добродушное выражение на широком лице со светлыми бровями и веселыми серо–зелеными глазами хорошо гармонировало с общей манерой борьбы Заикина — без суеты, с плавными движениями рук, с неизменным движением вперед на противника", — писал современник.
Иван Михайлович был учеником великого Ивана Поддубного. Многие борцы, встретившись с чемпионом чемпионов, потом избегали этого "удовольствия". Заикин встречался с Иваном Максимовичем на ковре 15 раз. Схватки у них проходили по–разному.
В Орле 7 февраля 1905 года ее описывали так: "…Боролись Поддубный с Заикиным в швейцарской борьбе ("на поясах"). Поддубный поднял Заикина, взял "на мельницу" и бросил на лопатки. Это была у них первая схватка". На первенстве мира 1908 года в Париже Заикин и Поддубный, победно справившись со своими соперниками, отодвинув их на второй план, встречались в финальной схватке. Продолжалась она 66 минут. И вновь победил Поддубный. Из 15 схваток с ним Заикин 10 проиграл, а пять свел вничью.
Но популярность Заикина была не меньшей. Его ученик, цирковой атлет В. Херц вспоминал: "Огромная, из ряда вон выходящая сила Заикина, его высочайшее мастерство, артистичность и неотразимый шарм неизменно обеспечивали ему громкий успех".
Заикин выступал и с атлетическими номерами. Носил на спине по арене 25–пудовый якорь, 40–ведерную бочку и другие тяжести. На его спине ломали столбы, гнули железнодорожные рельсы, строительные балки.
Однажды на гастролях в Одессе он увидел, как в небе парит аэроплан, и решил, что обязательно станет авиатором.
В то время летчиков в России можно было по пальцам пересчитать. На показательных полетах можно было заработать, и спонсорами Заикина стали одесские купцы Пташниковы. Атлет прошел курсы авиаторов во Франции.
В 1910 году он совершил серию показательных полетов по городам России. Его манили риск, новые ощущения в авиации. И, возможно, он начал бы успешную карьеру воздухоплавателя, если б не роковое обещание покатать знакомого — писателя Куприна. Они встретились в Одессе, где Заикин выступал уже не как атлет, а в качестве авиатора. Выписывал круги над аэродромом на радость публике, катал храбрецов. На трибуне оказался и Куприн.
"В это время, бог знает почему, я поднял руку кверху и помахал кистью руки. Заметив это, Заикин наивно и добродушно размял толпу, подошел ко мне и сказал: "Ну что ж, Лексантра Иваныч, полетим?" — напишет позже чудом спасшийся автор "Олеси" и "Гранатового браслета" в своем очерке "Мой полет". Кто–то нацепил на писателя меховую шапку, и вот уже Заикин с Куприным идут к аэроплану. Взлетели, поворот — и вдруг…
"Сначала я видел Заикина немножко ниже своей головы. Вдруг я увидел его голову почти у своих колен. Ни у меня, ни у него (как я потом узнал) не было ни на одну секунду ощущения страха. Я каким–то странным, равнодушным любопытством видел, что нас несет на еврейское кладбище, где было на тесном пространстве тысяч до трех народа…" — рассказывал Куприн.
В этот момент Заикин круто повернул, уводя аэроплан от толпы, решив, очевидно, пожертвовать двумя жизнями, но спасти еще несколько. Упади аэроплан на зрителей, жертв было бы не избежать. К счастью, и пилот, и пассажир остались живы. Но в небо Заикин больше не поднимался. Спонсоры Пташниковы забрали его летательный аппарат, несостоявшийся авиатор вынужден был вернуться на арену. А писатель Куприн еще долго корил себя и принародно признавался, что он и только он один виноват в крушении аэроплана, и надеялся, что Заикин не обижается на него.
С 1928 года Заикин жил в Кишиневе, который тогда входил в состав Румынии. Организовал там коллектив профессиональных атлетов–борцов — "Спортивную арену". Их выступления проходили во многих городах Румынии и Бессарабии. Но через несколько лет во время исполнения сложнейшего трюка Заикин получил серьезную травму.
Во время коронного номера "живой мост" атлет лег на пол. На него положили прочные деревянные мостки: сотни людей затаили дыхание. В напряженной тишине слышатся лишь пофыркивание грузовичка да глуховатый голос Заикина, отдающего последние распоряжения. Наконец шофер осторожно стронул машину с места, и она на первой скорости начала взбираться на мостки.
Неожиданно раздался треск. Доска сломалась, и протекторы стали сдирать кожу на левой руке и ноге атлета. Зрители охнули, многие сорвались с места, кинулись на арену. Растерявшийся шофер остановил машину на распростертом теле Заикина. Атлета спасло самообладание. Он напряг мускулы и благодаря этому отделался повреждениями.
Но уже через несколько дней газеты Румынии, Франции, Германии и многих других стран запестрели заголовками "Трагическая смерть величайшего атлета". Однако могучий организм выручил его и на этот раз. Правда, несколько недель ему пришлось пролежать в лечебнице.
А в 1934 году уже немолодого Заикина пригласили на гастроли в Ригу. Здесь его помнили. Помнили его победы, его железную хватку, его непревзойденную технику, неукротимую волю к победе. Но мало кому верилось, что 54–летний чемпион способен выйти победителем в единоборстве с молодыми, атлетически сложенными борцами. Рига во все времена была поставщицей первоклассных борцов для арены. И на этот раз против Заикина были выставлены закаленные бойцы, цвет латышского спорта.
Молодого Яна Лескиновича рекламировали как "лучшего мастера новейшей школы", "каучукового человека". "Иван с Волги против Яна с Двины", — кричали газетные заголовки.
Заикинские болельщики оставались в меньшинстве. Но тот не посрамил их ожиданий. Трижды он бросал своего молодого противника на ковер. Знатоки переглядывались.
— Блестящий крават.
— Изумительный передний пояс.
— Он в отличной форме.
— Стой, красавец, теперь не уйдешь, — тяжело дыша, бормотал Заикин, пытаясь дожать Лескиновича.
Увы, не те годы. И судьи, посовещавшись, провозгласили ничью.
— Годков десять назад я бы показал ему, где раки зимуют, — бросил Заикин своему секунданту. Лицо его выражало досаду.
Ловкий, изворотливый и гибкий чех Вавра — один из тех, на кого делали ставку устроители чемпионата, — быстро сник в железных заикинских тисках. Он с трудом вышел на мост, рассчитывая продержаться, но старый борец неуловимо точным движением пригвоздил его лопатками к ковру. Такая же участь постигла немца Грина и многих других участников рижского чемпионата. Это был последний взлет — богатырский взлет Заикина. Он устроил прощальный бенефис в рижском цирке.
Великий атлет умер в 1948 году в Кишиневе, ему было 68. В доме, в котором он прожил последние двадцать лет, открыт музей. А улица Каменоломная, на которой он жил, стала носить имя Ивана Заикина.
Илья ДИМЕНШТЕЙН