Видео
В мире
В Ригу 20–летний паренек Миша ПРИШВИН приехал из Тюмени, где закончил реальное училище. Родом он с Орловщины, из города Елец, а в Западную Сибирь его отправила мать: ее брат был в Тюмени владельцем крупной пароходной компании. Он не жалел средств, чтобы пригласить в училище лучших преподавателей России. Александровское реальное училище гремело на всю Сибирь.
Маленький Миша с родителями.
Дядя, у которого не было детей, хотел, чтобы после завершения учебы племянник остался в Тюмени – продолжил «пароходное» дело. Но Михаил решил дальше грызть плоды просвещения. Выбрал Ригу: местный Политехникум считался на рубеже веков одним из передовых вузов страны. Достаточно сказать, что среди его выпускников был основоположник советского ракетостроения Фридрих ЦАНДЕР, а среди преподавателей – химик, лауреат Нобелевской премии Вильгельм ОСТВАЛЬД. Кстати, несмотря на название, это было высшее учебное заведение...
В Риге Пришвин поступил на химико–агрономическое отделение. Он увлекался химией, изучал труды Дмитрия Ивановича МЕНДЕЛЕЕВА, создателя теории органического строения химических веществ Александра Михайловича БУТЛЕРОВА, самого Вильгельма Оствальда. Хотя о карьере ученого не помышлял, хотел после окончания учебы применять знания на практике — помогать матери в хозяйстве.
Однако судьбе было угодно свести его в Риге с пропагандистом марксизма Василием УЛЬРИХОМ. Тем самым сатрапом, по вине которого в сталинское время расстреляли миллионы людей и который в годы «больших чисток» был председателем Военной коллегии Верховного суда СССР. Но тогда Ульрих еще был не «жабой в мундире с водянистыми глазами», как описывали его некоторые коллеги, а начинающим революционером с горящими глазами.
В Риге действовала подпольная организация — «школа народных вождей». Там Миша познакомился с модным тогда марксистским учением, читал «Капитал», переводил с немецкого книгу Августа БЕБЕЛЯ «Женщина и социализм», «Анти–Дюринг» Фридриха ЭНГЕЛЬСА, стал членом социал–демократического кружка.
«Марксисты меня соблазняли верой в знание, готовностью к определенному и немедленному действию», — объяснял он впоследствии свой выбор...
Будущий писатель не ограничивался лишь теорией и чаем у самовара на нелегальных квартирах. Вел он и разъяснительную работу среди рабочих рижского чугунолитейного машиностроительного завода «Рихард Поле», называя предприятие «вратами обмана».
В 1897 году вместе с единомышленниками участвовал в рейде по… публичным домам. Устроили в домах терпимости настоящий разгром – чтобы несознательным людям больше неповадно было туда заглядывать.
Сложно сказать, какие бы еще подвиги совершили воспитанники «школы народных вождей», но в 1897 году большинство из них повязали. Уроженца Ельца подвела неопытность. Во время поиска крамольной литературы в студенческих шкафах и столах институтское начальство установило, что рукописи нескольких переводов Карла МАРКСА, переводы книг «Женщина и социализм» и «Анти–Дюринг» принадлежат Пришвину. Его арестовали по обвинению «в государственном преступлении».
Михаил ПРИШВИН в молодые годы.
В секретном письме за номером 2012 начальника Лифляндского губернского жандармского управления полковника ПРОЗОРОВСКОГО директору Рижского политехникума Густаву ГРЕНБЕРГУ от 8 октября 1897 года сообщалось:
«Имею честь сообщить Вашему превосходительству, что студент вверенного Вам института Михаил Михайлов Пришвин привлечен к дознанию в качестве обвиняемого в государственном преступлении и содержится под стражею в Лифляндской Губернской тюрьме».
На письме резолюция Гренберга: «Отметить в черной книжке». Позднее он вспомнил об этой записи. Но это было позднее. А пока шло следствие, «смутьяна и вольнодумца» Пришвина препроводили в одиночку Митавской тюрьмы. Целый год (!) провел он там. О ходе следствия, о тюремных «прелестях» писатель позднее напишет в романе «Кащеева цепь», герой которого списан с себя:
«Михаила Алпатова арестовали в самом начале, допросили. Обещали свободу, если сознается, грозили... Он выбрал себе самый досадливый для следствия путь — отвергать решительно все. Убедившись, что из него ничего ни выпытаешь, его отправили в образцовую тюрьму...»
В романе описывается «образцовая тюрьма»: жизнь «под волчком» — глазом для подсматривания – в течение года. Бумагу и чернила узникам не выдавали, библиотеки в тюрьме не было.
Дело Пришвина и его восьми товарищей вел «специалист по дознанию» товарищ прокурора Рижского окружного суда ТРУСЕВИЧ (в романе — Анацевич), будущий директор департамента полиции. Беседуя с Пришвиным, он уговаривал его не жертвовать собой «совершенно напрасно» ради рабочих, предлагал для прочтения «случайно» принесенную книгу на немецком, добавляя: «Вы им, конечно, владеете». В ходе следствия Михаил заявлял, что немецким не владеет и поэтому переводить не мог.
В начале 1898–го революционера освободили. И выслали на родину – в Елец, под трехлетний надзор полиции. В Риге, в Государственном архиве, сохранился автограф «опасного смутьяна» — фрагмент письма от 1 июля 1898 года на имя директора РПИ.
Пришвин интересуется: «Есть ли какая–нибудь надежда вновь поступить в Политехнический институт? И если теперь нет, то, может быть, по окончании надзора?»
Гренберг не забыл о черной книжке. Однако чтобы все получилось пристойно, он решил действовать чужими руками — обратился в полицейский департамент Петербурга. Оттуда сообщили, что «принятие его (Пришвина) в число студентов названного учебного заведения... представляется нежелательным». 4 января 1899 года Пришвина, наконец, известили, что ходатайство «не может быть удовлетворено»...
Представляете, если бы сегодня молодого человека – студента — арестовали за так называемую антигосударственную деятельность, а у нас под это подпадает даже ношение советской символики. Его бы в три счета выставили из вуза. И никаких прошений. А тогда за реальную антигосударственную деятельность могли вновь принять на учебу. Такой вот «оплот монархии» и «деспотизма»!
Пришвин вернулся в Елец. Конечно, обидно — почти накануне получения диплома. Но сам виноват.
Много лет спустя он вспоминал: «После окончания срока высылки я уехал в Германию. Изучал здесь все и кончил курс агрономии в Лейпциге. По окончании курса попал в Париж... Марксизм владел мною все–таки лет десять всего, начал он рассасываться бессознательно при встрече с многообразием европейской жизни (философия, искусство, танцевальные кабачки и проч.), и то чувство самости, которое охватило меня, когда я после нескольких лет агрономической деятельности в России нашел в 30 лет свое призвание в литературе...»
Старший наставник Пришвина по Риге Василий Ульрих так и не излечился от марксизма. К чему это привело – хорошо известно. Жаль, что не для него самого – для тех миллионов, которые при его участии канули в Лету...
Илья ДИМЕНШТЕЙН
Все фото – из архива
