Видео
В мире
Онлайн встреча с Юрием Кублановским прошла в рамках медиа-проекта «Культурная линия» в эфире Baltkom.
Жизнь Юрия Кублановского круче любого романа. Его мама родилась в ночь взятия Зимнего в 1917-м. Отец был актером. Дед-священник расстрелян в 30-е годы.
Первые стихи Кублановский написал в 14 лет, а в 15 убежал из дому, чтобы поехать в Москву к Вознесенскому и поддержать его после того, как Хрущев обрушился на прогрессивных поэтов. Адрес узнал в Мосгорсправке - Вознесенский был поражен. От него юный Кублановский отправился к Илье Эренбургу...
Тогда он не подозревал, что вскоре познакомится с Солженицыным, подружится с Бродским, станет духовным сыном отца Александра Меня, уедет на Запад и снова вернется в Россию...
Прощай, цивилизация?
- Юрий Михайлович, вы достаточно резко критикуете западную цивилизацию, хотя после высылки из СССР вас приветил именно Запад. Что из того, что происходит сегодня в Европе, вас расстраивает больше всего и почему вам комфортнее жить в России, на родине?
- Не люблю это слово - «комфортно». В России всегда было непросто. Особенно в 90-е годы. Но поэту логично жить одной жизнью со своим языком, со своими читателями. Профессия обязывает. То, что я выступал критиком западной цивилизации, тоже немножко резко сказано. Я скорее тревожусь за нее, нежели критикую.
За последние 30-40 лет как в России, так и в западном мире произошли огромные события. Нынешняя Европа отличается от той, в которую я приехал в конце 1982 года, так же как нынешняя Россия от Советского Союза. Очень резкий контраст!
- Чем, на ваш взгляд, он обусловлен?
- Ускорившейся деградацией цивилизации. Я, конечно, думал, что рано или поздно это произойдет. Потому что потребительская цивилизация, из которой вымываются религиозно-нравственные устои, обречена. Но полагал, что это произойдет только к середине века. И вдруг этот процесс так убыстрился... В значительной степени это связано с теми массами пришедших с Востока людей, совершенно чуждых европейским ценностям, которые заселили Европу в последние 10-15 лет.
Как сказано в одном из моих последних стихотворений, «Европа стала добычей разномастных пришельцев». Теперь выйдешь в выходные дни на Елисеевские поля и не поймешь, где ты - в Париже или в Каире.
Все, что мне было дорого, вымывается, нивелируется и меняется на нечто усредненное. Идут и культурная деградация, и политическая. Мы видим тот совершенный раздрай, который происходит сейчас между Россией и западной цивилизацией. Я отношусь к этому как к какому-то кошмарному казусу.
- Что может противостоять этому раздраю?
- Сейчас, особенно в последние год-полтора, когда пандемия властвует по всему миру, как никогда необходима солидарность цивилизованного общества. Но Запад совершенно не хочет это чувствовать и ведет себя чрезвычайно провокационно. Я считаю это большой бедой, чреватой большой трагедией. Версилов, главный герой романа Достоевского «Подросток», говорил: «Я оплакал камни Европы». Вот и я так же.
Огромным страшным потрясением для меня стал пожар в Нотр-Дам. Когда я в последний раз был в Париже, то долго бродил вокруг этих лесов... Кстати, работы там идут чрезвычайно медленно. Насколько я знаю, большинство обещанных богатеями субсидий так и не поступило...
Беседы с Солженицыным
- В Европе действительно много неприятных перемен. А как за вашу жизнь менялась Россия?
- Россия менялась колоссально. При коммунистическом режиме в ней царила атеистическая, марксистская идеология, которая заполняла все культурно-нравственные опоры общества. И мне как религиозному человеку, как поэту было тяжело дышать. Я всюду видел ложь.
Для чего я мечтал о демонтаже социалистического строя? Мне хотелось морального воскрешения нашего общества, морального воскрешения России. А вместо этого наступил новый виток страшного упадка, который справедливо назвали великой криминальной революцией. Это было самое тяжелое для меня время, потому что все надежды, которые я питал на возрождение России, рушились одна за другой.
Через три года после меня в Россию вернулся Александр Исаевич Солженицын. У нас с ним были беседы по Первому каналу, но потом Березовский, которому принадлежал этот канал, закрыл передачу. Просто по-хамски! Такое было время. Авантюрист мог распоряжаться доступом великого писателя к народу.
- В 2000-е годы что-то изменилось?
- Эти годы я воспринимаю очень противоречиво. С одной стороны, все-таки идет укрепление России, ее корней, церковной жизни. А с другой стороны - чудовищная коррупция. Как мне когда-то написал Александр Исаевич Солженицын, «вместо «красного колеса» по России покатилось «желтое». Еще неизвестно, какое страшнее. Это «желтое колесо» стремительно катилось все 90-е годы. Сейчас его бег замедлился. Но оно никуда не делось - оно закатывается и в политику, и даже за церковный порог.
- Режиссер Константин Богомолов опубликовал манифест «Похищение Европы 2.0», в котором заявил, что Европа превращается в «новый этический Рейх», и призвал Россию перестать ориентироваться на европейские ценности. Каково ваше мнение по поводу этого манифеста?
- Я его не читал и объясню почему. Вот мы сейчас говорили про «желтое колесо». Богомолов - спица в этом «желтом колесе». Последней каплей стало его шутовское венчание с Ксенией Собчак в Вознесенской церкви. Это церковь, в которой венчался Пушкин. То, что Богомолов и Собчак устроили из этого шоу, ужасно! Приехали на каких-то похоронных дрожках, а вечером новобрачная уже танцевала стриптиз...
Я сейчас, честное слово, не могу порог этой церкви переступить! Мне кажется, что тамошнее церковное пространство надо заново отчитывать.
Джинсовая куртка от Бродского
- Как вам кажется, почему Иосиф Бродский так и не приехал в новую Россию после распада СССР?
- Мы с ним говорили об этом. Я спрашивал его: «Иосиф, что же, у тебя нет даже чисто бабского любопытства, какая теперь Россия, когда там теперь нет советской власти?» Он говорил: «Ну вот чего нет, так это бабского любопытства». Бродский интуитивно чувствовал все то, о чем я вам говорю про 90-е. Понимал, что время достаточно гнилое. И, быть может, боялся разочароваться.
- Скажите, а на ваши отношения не повлияло то, что вы заняли кардинально разные позиции по поводу бомбежек Югославии?
- Конечно! Это нас, в общем, и развело. После того как Бродский выступил в поддержку первых бомбежек в 1995 году, мы уже не переписывались. Как отрезало. Почему он это поддержал? Наверное, считал, что там коммуняки, а коммуняк надо давить. Это во-первых. Во-вторых, возможно, ему хотелось перед либералами оправдаться за свои жестокие стихи об Украине, и он нашел повод присоединиться к ним в этом вопросе. Но мне все это было чрезвычайно неприятно, тем более что я знал и знаю, как в Сербии любили и любят Бродского.
Когда я был в Штатах и уезжал от него в аэропорт, то чуть не опоздал на самолет. Мы пили сливовицу, которую ему привезли в подарок сербы. Выпили, ничем не закусывая, наверное, три литра. Я бежал по взлетному полю, а за мной катили лестницу, потому что у меня в этот день истекала виза...
- У вас есть потрясающая история о куртке Бродского, которая попала в музей. Расскажите ее, пожалуйста.
- Это было смешно! За год до эмиграции, то есть в 1981 году, я работал сторожем на Антиохийском подворье в Москве, около Чистых прудов, у знаменитой Меншиковой башни. И поскольку это место принадлежало Антиохии, там было категорически запрещено фотографировать без благословения подворья.
Сижу как-то у себя в каптерке и вдруг вижу: какой-то франтик заходит, устанавливает треногу и как ни в чем не бывало начинает фотографировать. Вставать и выяснять отношения мне не хотелось, но я все-таки вышел. По акценту понял, что это иностранец, и вдруг он мне говорит: «У меня к вам будет странная просьба. Где-то в Москве работает церковным сторожем такой Юрий Кублановский. Я ему от Иосифа Бродского привез джинсовый костюм. Как мне его разыскать?» Представляете, какое невероятное, фантастическое совпадение!
Когда через полтора года я уезжал из России, на Шереметьевском аэродроме меня провожало много народа. Я снял эту джинсовую куртку и отдал своему товарищу, прозаику Жене Попову. А позже, когда в Казани организовывали музей Аксенова и советского быта, он эту куртку, весьма и весьма поношенную, передал в музей. Там она до сих пор и хранится - куртка Кублановского, подаренная Бродским.
Феномен или фантом?
- Вы были знакомы с Юрием Лотманом, выдающимся филологом и литературоведом, специалистом по Пушкину. Как можно объяснить, что его сын, публицист и общественный деятель в Эстонии, был одним из лидеров движения закрытия Пушкинской гимназии в Тарту?
- Горько это, грустно. Как это объяснишь... Я Лотмана пару раз видел - один раз, кажется, в Тарту. Другой раз - в Мюнхене, мы там встречались у нашего общего друга. Знаю его позицию и его деятельность в современной Эстонии, она вызывает у меня, прямо скажу, недоумение.
- Вы бывали в Латвии, Литве, Эстонии. Как, по-вашему, может отразиться на русских в Прибалтике курс на полную интеграцию?
- Я не верю в эту полную интеграцию. Вот растет молодежь, не знающая или совсем плохо знающая русский язык, - кому от этого лучше? Русский язык - великая драгоценность, на нем созданы бессмертные произведения. То, что раньше юные, молодые латыши, эстонцы и литовцы знали русский, могли читать русскую классику, было им только в плюс. А сейчас мне кажется, что эти все три республики музеефицированные какие-то, я не вижу в них биения жизни. Хотя каждую из них безумно люблю.
- Вы дружили с Солженицыным. Он говорил о своеобычности русской цивилизации, подчеркивал ее неповторимость и огромные достижения. Для кого-то феномен русской цивилизации - это осязаемая реальность, для других - вымышленный фантом. Ваше мнение?
- Ну какой же вымышленный фантом?! Сохранилось столько вещественных доказательств ее существования. И доказательств, свидетельствующих о том, что Бог ее не забыл. Вспомните «Троицу» Андрея Рублева. Это же не просто искусство - это откровение в красках, как говорил отец Павел Флоренский. Таких откровений мало в западном искусстве. Или возьмем XIX век: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский создали совершенно недосягаемые шедевры. Так что говорить о какой-то ущербности русской цивилизации не приходится.
Другое дело, почему она рухнула? Как писал Василий Розанов: «Россия слиняла в три дня». Да, в феврале 1917-го произошла катастрофа. Но мы живем и надеемся. Может быть, России еще суждено сказать в XXI веке новое слово. Все-таки Россия сейчас, я бы так прямо сказал и без всех «но», менее развратная, чем западный мир.
Среди первых бумаг, которые подписал новый президент Америки, - одна, разрешающая мальчикам ходить в женские туалеты, а вторая - разрешающая бесплатно солдатам менять пол. В России до этого, слава богу, еще далеко.
Поэт года
- Недавно у вас вышел трехтомник «Стихотворения». Когда вы отбирали стихи для него, то наверняка пролистали свои жизненные этапы. Если бы вам предложили такую возможность, в какое время вы захотели бы вернуться?
- Я не ропщу на судьбу. Как все состоялось, так и состоялось. Мне выпало прожить интересную, емкую жизнь. С 17 лет я уже почувствовал, что мне суждено поэтическое служение, простите за высокий слог. Каждый отрезок жизни по-своему интересен, и могу сказать прямо, что я зря времени не терял.
- На днях вам вручили премию «Поэт года». Как проходила эта церемония в условиях пандемии?
- В Москве уже нет такой строгой изоляции, поэтому зал мэрии на Новом Арбате, где мне вручалась эта премия, был практически полон. Я прочитал стихотворение, потом два моих стихотворения прочитала очень талантливая актриса Полина Райкина - кстати, внучка Аркадия Райкина. Разумеется, это была приятная церемония. Знаете, как говорил Козьма Прутков, поощрение необходимо поэту, как канифоль смычку виртуоза.
- Может ли сегодня, в наш век потребления, поэзия спасти души людей?
- Массово не может, конечно. Общество потребления - это девятый вал чего-то страшного и ядовитого. Но отдельные души спасти можно. И этих душ очень даже немало. Я убежден, что тот, кто читает настоящую поэзию, укрепляется умственно, укрепляется духом, укрепляется волей и сердцем. А главное, его жизнь становится намного богаче, объемнее. Человек, который читает и любит поэзию, - счастливый человек. И таких людей немало.
- А какие стихи нравятся вам?
- Я человек опытный. Скажу образно: могу взять поэтический сборник, простереть над ним ладонь и уже почувствовать, что идет от этой книги - тепло или замогильный холод. Если тепло, буду читать.
Елена СМЕХОВА.
