Видео
В мире
Записки рассказывают о Риге 1920–1930–х годов, о коллегах, с которыми пришлось работать Генриху Ивановичу в газетах и школах, и, конечно, о самом авторе.
Родился он в 1881 году в городе Сандомире, на территории нынешней Польши, в семье швейцарских подданных, переехавших в Россию. Были же времена, когда не россияне бежали в Европу за лучшей жизнью, а они сюда! Закончив юридический факультет Петербургского университета, Гроссен служит в уголовно–кассационном департаменте Сената. Уже тогда сотрудничает с газетами.
"Моя газетная работа началась в С.–Петербурге в 1905 году, когда я еще был студентом, — пишет он в записках. — Начал я работать в известном журнале "Зритель" под началом Чуж–Чуженина (Николай Иванович Фалеев), а затем мое имя — Нео–Сильвестр — стало появляться во многих журналах и газетах. Вначале я писал сатирические и критические статьи, затем перешел на общественные темы и публицистические статьи…"
В годы Гражданской войны Гроссен — заведующий информационным отделом Северо–Западной армии генерала Юденича. Благодаря тому, что его жена Мария Ивановна Шулинская была родом из Риги, семья получила возможность выехать в Латвию.
В Риге Гроссен был еще во время Первой мировой, когда служил в штабе 12–й армии. Вот какой она предстала ему спустя пять лет, в 1920–м: "…Срок, конечно, небольшой, но все же Рига значительно изменилась: здания казались все те же, но облик улиц главным образом, толпа — латышская.
Латышская речь как будто преобладала, хотя и русская речь всюду слышалась: в любом магазине вы могли с русской речью получить что хотели. На перекрестках улиц стояли вместо городовых латышские полицейские, в фуражках французского образца. Солдаты имели форму не русского, а скорее английского образца.
Кое–где на официальных учреждениях (Мин–во иностр. дел на ул. Вальдемара) развевались государственные флаги красно–бело–красного цвета. Жили наши на Пчелиной улице (Bischu iela — названия улиц везде латышские), занимали две комнаты, конечно, было тесно для нас, семи человек!"
Первый вопрос — чем заняться? Гроссен подался в журналистику — русских газет хватало, а политическая жизнь била ключом. Первым делом пошел в газету "Сегодня". Тем более еще во время службы у Юденича из Нарвы отправлял туда свои корреспонденции.
"Редактором был Николай Григорьевич Бережанский. Издавали эту газету несколько пайщиков, главными пайщиками были евреи — Брамс Яков и Поллак, кажется, Борис… Временно мне дали работу в редакции по редактированию хроникерского материала.
В редакции было необыкновенно шумно, все евреи не говорили, а вследствие своего высокого давления темперамента кричали. Главное — вечно спорили, стучали по столу кулаками и затем мирно расходились. Редакция помещалась тогда на Гердеровской площади, в доме немецкой типографии Миллера… Много масла в огонь споров подливала супруга Николая Григорьевича — честолюбивая Анна Дмитриевна.
Она иначе не говорила: "Мы написали статью", "Как нравится вам наша статья?", "Мы редактируем газету" и т. п. Можно сказать, что одна из главных причин последовавшего через год ухода милого Николая Григорьевича из состава редакции "Сегодня" была честолюбивая жена его".
Задерживаться в "Сегодня" Гроссен не стал и ушел в "Рижский курьер" — редактором.
"Работа в "Рижском курьере" протекала бурно, мы все были захвачены борьбой с большевиками. Я писал передовые статьи почти каждый день, за которые получал построчные.
В темах не было недостатка: жизнь ежедневно преподносила факты, так что за ними даже угнаться нельзя было. Кроме того, страны Прибалтики, в особенности Латвия, были, так сказать, буферными государствами, которые охраняли буржуазный Запад от коммунистического СССР.
В Риге был главный штаб корреспондентов западных газет, многочисленные осведомительные и разведывательные бюро, Рига, можно сказать, кишела шпионами разных оттенков… Все ретиво следили друг за другом… Жили мы во время работы в "Рижском курьере" на Малой Королевской, в маленьком доме генерала Бангерского, а редакция была на Грешной улице, куда я являлся в 9 часов утра.
Я садился за свой письменный стол и писал, пока тихо, передовую статью, затем принимался за правку материала, который оставляли сотрудники. Особенно трудно было править материал, приносимый латышами, стиль был аховый, другой раз не поймешь, в чем дело, приходилось вызывать сотрудника и выяснять сущность заметки…"
Сегодня я с удовольствием читаю заметки о той, далекой Риге коллеги Гроссена — журналиста Павлова. Оказывается, он не был профессиональным журналистом — бывший околоточный. Это порой мешало ему в объективности. Вот что пишет Гроссен:
"…Павлов писал недурно, но другая беда была за ним: как бывший околоточный, он любил в своих "протокольных" заметках "пустить каверзу" про то или иное лицо, с которым у него были какие–то личные счеты, из–за Павлова наша газета два раза привлекалась к суду, насколько помню, процесс сходил удачно, но опровержение пришлось помещать".
Впрочем, "Павлов знал всю подноготную старой русской Риги (особенно преступной) и иногда приносил интересный материал из прошлого Риги. Все, что происходило в Московском форштадте, он описывал сочно и даже с наслаждением…"
Гроссен сам любил бывать в гуще общественной и светской жизни. Именно с его подачи, а также художника Богданова–Бельского, в Риге возобновили традицию отмечать Татьянин день. В 1923 году они обратились к студентам и всем желающим через газету принять участие в праздновании очередного дня Татьяны. С тех пор до 1940 года он стал неотъемлемой частью русской общественной жизни Латвии.
Самым известным русским довоенным рестораном была "Волга" на улице Ильинской (ныне Элияс) в Московском форштадте. Хозяином ресторана был Тарасов. Часто бывал у него и Гроссен. Фирменным блюдом "Волги" считалась рыбная селянка. Готовили ее из трех видов рыбы— лосося, судака и угря. Рыба была только свежая — ее привозили с Даугавы или залива.
"Тарасов был известен своей селянкой не только в Риге, но даже за пределами Латвии, — пишет Гроссен. — Приезжие из Берлина, Парижа или Лондона, артисты, русские писатели и профессора, приезжавшие в Ригу читать лекции, считали своим приятным долгом посетить Тарасова, отведать селяночку…
Для почетных гостей, а почетным гостем был каждый русский, заказавший заранее селянку, отводилась особая комната, где за буфетом восседала жена хозяина типа малявинских баб, румяная, с розовыми щечками, и разливала в стаканы чай из чайника с красными розами. А когда половой подавал дымящуюся в белой суповой миске селянку, то он произносил одну и ту же заученную фразу: "Кушайте на здоровье! Федор Иванович очень жаловали эту селяночку!.."
К нашему столу подходила сама Тарасова и добавляла к словам полового: "Селянка, изготовленная по вашему рецепту, Александр Михайлович (Фокин), пожалуй, не хуже шаляпинской". "Лучше, дорогуша, лучше", — смеялся наш изысканный гастроном… С появлением особого красного чайника с коньячком начинались воспоминания под тихие звуки органа, игравшего в соседнем общем зале "Стеньку Разина"…"
Гроссен успел поработать в рижских газетах "Вечернее время", "Слово", а в 1929–м, после закрытия последней, переквалифицируется в школьные преподаватели.
В 1940–м в Латвию входит Красная армия. Отношение к ней и к советской власти у Гроссена, сотрудничавшего с Юденичем, понятно. Но он честно говорит в воспоминаниях, что Улманис политикой в отношении меньшинств, закрытием русских школ сам великолепно подготовил почву для большевизма:
"Ропот все усиливался. Почва для большевизма при Улманисе была великолепно подготовлена — и не только среди рабочих, но и среди интеллигенции, особенно меньшинственной".
Не трудно представить, что ждало бы Гроссена как белогвардейца — пуля для главы семьи, лагеря для членов семьи. Но ему повезло — зимой 1941–го получил разрешение на выезд с семьей в Германию, а оттуда — в Швейцарию. Он прожил долгую жизнь и умер в Женеве 7 мая 1974 года.
Илья ДИМЕНШТЕЙН
