Видео
В мире
В Риге побывал профессор истории из Айовы (США), этнический латыш Андрейс Плаканс. В магазине Polaris он представил читателям свою книгу «Краткая история стран Балтии», которая недавно вышла в Москве в издательстве «Весь мир».
Для Андрейса Плаканса приезд в Латвию -- это встреча со страной, в которой он родился. Будущий историк уехал в Америку вместе с родителями в 1944 году, когда ему было всего 11 лет.
Родной язык профессор не забыл. Однако для встречи с соотечественниками господин Плаканс все же предпочел английский.
Посвящается внукам
-- Андрейс, как появилась эта книга? И удалось ли вам, коренному латышу, при ее написании абстрагироваться от личной истории, истории вашей семьи?
-- В эпоху глобализации иногда происходят удивительные вещи. Судите сами: эту книгу заказал мне Кембридж, перевод сделали в Москве, а встречаюсь я с вами в Риге... Вот такие нынче формы обмена культур. (Улыбается.)
Почему это историческое исследование поручили именно мне? Я, этнический латыш, 65 лет живу в США и на протяжении всей жизни работаю в академической сфере. К тому моменту, когда из Кембриджа пришел заказ на эту книгу, я уже много лет рассуждал на тему «что такое Прибалтика», поскольку с 1968 года моя научная специализация -- Балтийский регион.
Что же касается личной истории, то я горжусь тем, что в своей книге мне удалось обойтись без местоимения «я» и остаться беспристрастным. Но, разумеется, полностью дистанцироваться от личных переживаний нельзя, а потому я посвятил эту книгу своим внукам Имону и Александру.
-- У ваших внуков совсем не американские имена...
-- Для Америки характерны мультикультурные семьи. Например, моя семья объединяет ирландские, английские и латышские традиции. Имон -- это ирландское имя, так звали одного из основателей Ирландской Республики (Имон де Валера. -- Прим. ред.). А второго внука мы назвали в честь моей мамы. Она была родом из Валмиеры, ее звали Александрой. В то время было модно давать детям имена коронованных особ.
Я хочу, чтобы мои внуки знали свои корни, откуда приехал их дед, как он оказался за тысячи километров на другом континенте и какова история его родины.
Эмиграция вчера и сегодня
-- Как судьба забросила вас в Америку?
-- В 1944 году около 175 тысяч латышей бежали из страны, и моя семья в том числе. Для родителей это был продуманный шаг. А для нас с братьями -- приключение: поезд, пароход, дальние страны...
Сначала мы попали в Германию, где было около семи миллионов беженцев из Восточной Европы. Оттуда эти скитальцы разлетались кто куда. Около пяти тысяч латышей, например, убежали в Швецию через Балтийское море. Кто-то уехал в Австралию. А наша семья попала в Америку, в штат Айова.
Сегодня латышская диаспора существует по всему миру -- в 12 странах и на трех континентах. В Швеции, США и Австралии сформированы центры латышской культуры, которые ставят целью сохранить латышскую культуру и латышский язык.
-- Ваши внуки говорят по-латышски?
-- К сожалению, нет. В диаспоре язык никогда не сохраняется целиком. Каждое последующее поколение перенимает только его часть.
И хотя мои родители настаивали на том, чтобы мы с братьями говорили по-латышски, мы не всегда следовали их совету. Нас окружала англоязычная среда, которая выталкивала из наших голов латышский язык.
Конечно же, я его не забыл, но сегодня мой латышский уже не тот, на котором говорят в современной Латвии.
-- Что самое сложное в эмиграции?
-- Пожалуй, сохранить социальный статус. В Латвии моя мама была учителем основной школы, отец имел степень магистра экономики. А когда мы переехали в США, отцу пришлось поначалу разносить продукты из магазина состоятельным господам, маме -- убирать чужие дома и работать на производстве мороженого.
Со временем отец окончил курсы и получил лицензию бухгалтера, а мама так и не смогла вернуться в профессию. Зато им удалось вырастить нас, трех сыновей, которые добились успеха.
-- Сегодня эмиграция из Латвии вспыхнула с новой силой. Люди активно уезжают из страны, если не сказать бегут. Можете ли вы сравнить две эти эмиграционные волны -- ту, которая пришлась на ваше детство, и нынешнюю?
-- Для понимания любой эмиграции нужно понять ее мотивацию. Тогда люди бежали потому, что боялись нового порядка. Знаете, так бывает при массовой истерии: один сосед побежал -- и другой за ним следом. Сейчас я как раз пишу новую книгу об истории тех 175 тысяч латышей, которые в конце Второй мировой войны бежали на Запад.
О мотивах сегодняшней эмиграции я судить не берусь: для этого у меня нет ни достаточного количества данных, ни исторических источников. Скажу только одно: новые экономические мигранты не стремятся интегрироваться с представителями предыдущей волны эмиграции и не слишком-то стремятся сохранять свои культуру и язык за пределами родины.
Без гнева и пристрастия
-- Нынче история активно переписывается: то, что еще недавно воспринималось как позитивное историческое событие, вдруг замазывается черной краской, и наоборот. Все смешалось, все перепуталось... Как вы считаете, это нормально?
-- Наши представления о прошлом со временем могут изменяться, в этом нет ничего криминального. Историк может согласиться с какими-то событиями, а может их опровергнуть.
В 60-е годы в США афроамериканцы начали пропагандировать свою версию американской истории, на что имели полное право. В одной из американских газет даже появился заголовок: «Наша история не такая, как раньше».
Кстати, я в своей книге тоже не претендую на истину в последней инстанции. Если кому-то из моих коллег-ученых завтра придет в голову создать другую «Краткую историю стран Балтии» -- ради бога! Это будут уже другая книга и другой взгляд на историю этого региона.
Я уверен, что история конкретного региона может происходить от совместной национальной точки зрения на прошлое. Но успеха в таком предприятии надо достичь, как говорил Тацит, sine ira et studio -- без гнева и пристрастия.
-- Если говорить об истории без гнева и пристрастия, то что произошло в Латвии в конце Второй мировой войны, когда в страну вошла Советская армия?
-- Я, разумеется, знаком с официальной позицией МИДа России, сформулированной в 2005 году: "Для правовой оценки ситуации в Прибалтике в конце 30-х годов прошлого века термин «оккупация» не может быть использован, поскольку между СССР и республиками Прибалтики не было состояния войны, а ввод войск осуществлялся на добровольной основе».
Но как практикующий историк должен вам сказать, что все мои западные коллеги, которые исследовали Вторую мировую войну, все-таки сходятся на термине «оккупация».
Сложности интеграции
-- Изучали ли вы вопрос, как менялись взаимоотношения латышей и русских на протяжении их долгой истории проживания рядом?
-- Изучал -- и подробно написал об этом в своей книге. На мой взгляд, все изменения в XX веке выросли из того факта, что латышское самосознание сформировалось до того, что латыши захотели свое национальное государство. После 1918 года отношения латышей и русских менялись в зависимости от того, было на тот момент у латышей свое государство или нет. Если нет, то по какой причине.
Также я описываю сложности интеграции после 1991 года, когда латвийское государство было восстановлено -- именно восстановлено, а не заново создано!
-- Разные взгляды на общее прошлое сегодня разобщают, а не сближают народы. Что вы думаете по этому поводу?
-- Я считаю, что обсуждение прошлого надо устраивать в виде интересных вопросов, на которые надо вместе искать ответы. А главная задача историка -- понять, почему те или иные события совершались, а не давать им моральную оценку.
Предсказание прошлого
-- История, как известно, повторяется. Досконально зная прошлое, можно спрогнозировать будущее. Можете ли вы сказать, что нас ждет?
-- Я хотел бы уклониться от каких-то прогнозов -- все-таки я историк, а не гадалка. К тому же, несмотря на цикличность истории, в ней не раз случались настолько резкие и неожиданные повороты, что предсказать их не мог никто.
Историк может предсказывать только прошлое, а лучшее, что он может сделать сегодня, -- это дать понять людям, что история -- это не политическая игрушка.
-- Разве политика не влияет на историю?
-- Историю делают люди. А это не только лидеры или политики. К такому выводу европейские историки пришли еще в 30-е годы прошлого века, когда во Франции началось издание «Анналов» Блока и Февра. Они считали, что прошлое Старого Света создавали не короли, а народ, земля и все, что с ней связано, то есть то, что мы сегодня называем инфраструктурой.
Побочным продуктом этой теории стало создание социальной истории, которая делает упор на общество. Мне эта точка зрения очень близка. Я считаю, что история любого народа -- это не только действия власть имущих, но и власть не имущих.
-- О чем говорит опыт Балтийского региона? Какие уроки мы можем извлечь из своего прошлого?
-- История Балтийского региона слишком сложна, чтобы преподать легкие уроки. Она содержит доказательства огромного разнообразия человеческого поведения -- от самого подлого до самого достойного. Возможно, один из уроков заключается в том, что у жителей Балтийского региона завидные способности к приспособлению и выживанию.
Елена СМЕХОВА.
