Жители свалок прячут свои дома от посторонних, почти не выбираются в город, не рассказывают про свой быт в соцсетях (хотя некоторые сидят в интернете). Раньше они даже хоронили умерших там же.
«Бумаге» повезло найти эти тайные поселения на одном из крупных мусорных полигонов под Петербургом и пообщаться с их обитателями.
Полигон появился стихийно примерно в 1970-е годы. К концу существования Советского Союза свалка разрослась. Туда свозили бытовой и производственный мусор с половины города — тогда же начали приходить первые жители.
Как вспоминает один из бывших обитателей полигона Василий, проживший там около 30 лет, после Афгана [в конце 1980-х и в начале 1990-х годов] народ начал приходить, бывшие военные селились в палатках. Иногда с женщинами и детьми.
За «афганцами» потянулись люди, которые по разным причинам потеряли свое жилье, и те, чьи колхозы и предприятия закрылись. С 2000-х на полигоне обитали молодые ребята из неблагополучных семей, которых приводили по знакомству старожилы. Постепенно в лесах начали образовываться небольшие скопления домиков.
На полигон люди шли в первую очередь за заработком. В 2010-е, например, на свалку привозили по 900 мусоровозов в сутки. Среди отходов можно было найти черные и цветные металлы — их чаще всего собирали живущие в округе люди.
Народ собирался в артели — группки из нескольких человек. Когда на свалку приезжали мусоровозы, у членов артели было время до подъезда трактора, который выравнивал новую кучу отходов. В этот небольшой промежуток люди пытались выхватить из кучи вторсырье: от картона, банок, бутылок до сантехники, металлолома и проводов, которые потом обжигали для извлечения меди. Главный в этой группке — бригадир — относил находки в пункты сдачи, а затем делил между всеми заработанные деньги.
Кроме вторсырья, жители свалки собирали вещи, которые можно продать или обменять. В кучах отходов находили выброшенный антиквариат, предметы искусства, телефоны с разбитым экраном.
— Всё это собиралось, чинилось, продавалось. Жители полигона потрошили карманы сумок, одежды, вспарывали подушки и диваны, потому что люди по забывчивости выбрасывают деньги и драгоценности, — объясняет бывший сотрудник полигона.
Питались жители раньше тоже благодаря свалке, в магазины ходили редко. На полигон тоннами из супермаркетов и кафе свозили продукты, у которых истек срок реализации (он меньше срока годности продуктов, но продавать еду по истечении срока реализации нельзя).
На полигоне можно было найти всё. Доски, кафель, ковры, мебель, раковины, трубы — из подручных средств люди строили себе хибары. У рукастых получались полноценные деревенские избы и даже бани, у других — примитивные лачуги, собранные из досок, дверей и линолеума. Последние, правда, быстро отсыревали, приходилось возводить новые.
Для обогрева жители делали импровизированные буржуйки: брали железные бочки, к которым приделывали трубу. Вместо электричества использовали фонарики и маленький генератор, который заряжали с помощью привезенных из города аккумуляторов.
В конце 2010-х работу полигона из-за жалоб горожан на смрадный запах постепенно начали сворачивать. Сейчас «нет и одного процента былого величия»: свалка засыпана и находится на рекультивации, но там продолжают жить и зарабатывать люди.
Пока жители прилегающих к свалке жилых районов жаловались на удушливый запах, пока мусорный полигон окружали чайки и пока в ближайшие реки и болота стекал черный, едкий фильтрат, бездомные люди всё больше селились на самом полигоне.
Расцвет коммун пришелся на девяностые и нулевые. По периметру огромного полигона появилось две деревни: на западе со старожилами и на юге с новичками. Там проживали десятки человек. Иногда люди сменялись: уходили одни, приходили другие.
Начальство полигона о разросшемся вокруг поселении знало, но в быт обычно не вмешивалось. Тем более формально люди жили в лесу — не на территории полигона. Со временем, к 2010-м, появилось лишь одно условие: новых людей не приводить.
Некоторые жители умирали прямо на полигоне, другие — уходили после нескольких облав силовиков. Работы становилось всё меньше, в конце 2010-х на свалку, по словам ее обитателей, свозили мигрантов, которые жили в бытовках и сортировали мусор. Южное поселение разогнали строители — на его месте сейчас проходит трасса. Люди оттуда переехали, но поселились неподалеку — на юго-восточной части полигона.
Сейчас в западной части полигона осталось всего три домика. Они спрятаны в узкой лесополосе между трассой и подножием горки, из которой идет тонкая струя дыма — это продолжает тлеть мусор, погребенный под слоем грунта и песка.
— Это свалка горит. И мы этим дышим, — жалуется работник ближайшей заправки, указывая на горку. Ее вершина уже поросла травой, но если подняться наверх, почувствуешь запах метана из-под земли — так пахнут разложения отходов — и увидишь небольшие белые проплешины среди песка — это оставшиеся скопления производственного мусора: проводов, платмассы, железа.
Пробраться к поселению старожилов свалки можно только малоизвестными тропами. Вокруг — болото. Единственный проход — мостик через неглубокий ручей, протекающий вдоль трассы. От его запаха чешутся глаза. Приходится задерживать дыхание. Вода — коричневая, медного оттенка.
Формально полигон на рекультивации больше пяти лет. Фактически, как узнала «Бумага», долгие годы на свалку продолжали свозить мусор, но в меньших масштабах.
Такие домики раньше были на многих полигонах под Петербургом. Известно, что бездомные люди обитали на свалках в Челябинске, в подмосковной Балашихе, в Саратове и в Минске. Многие, как и жители полигона под Петербургом, пришли туда примерно в 90-х: из-за безработицы, алкогольной и наркотической зависимостей или после череды несчастий в жизни.
(Иллюстративное фото.)