Видео
В мире
Козлов оговаривает, что на численность населения той или иной национальности влияют рождаемость и смертность, с одной стороны, и миграция и ассимиляция (в том числе изменение самоопределения) — с другой.
КОНТЕКСТ
Доля смешанных браков ранее выглядела следующим образом:
В 1987 году 16,4 % русских женихов вступили в брак с латышками, а 16,0% русских невест — с латышами.
В 2002 году эти доли выросли до 22,6% и 25,9% соответственно.
В 2017 году они увеличились до 26,6% и 28,4%.
(Данные ЦСУ)
Один из путей ассимиляции — принятие детьми из смешанных семей титульной национальности. «Например, в Латвии, по последним доступным данным на 2016 г., среди [теоретически русских] только 53% детей, у которых оба родителя русские, а 47% рождены в смешанных браках русских с представителями других национальностей», — пишет Козлов.
По данным ученого, в 2014-2016 гг Латвия потеряла более 9 тыс русских. Козлов добавляет, что доля русских высока в столицах.
«В Латвии и Эстонии сокращение численности русских в столицах происходило на фоне сокращения общей численности населения Риги и Таллина (во многом за счет эмиграции, в том числе и коренного населения). Так, в Риге доля русских в 2017 г. по сравнению с 1989 г. упала с 47 до 37%, но в абсолютных цифрах сокращение было сравнимо с сокращением в Алматы — около 200 тыс. (с 430 до 238 тыс. человек). В Таллине сокращение было еще менее заметным: с 41,5 до 37% (примерно на 50 тыс. — с 207 до 157 тыс. человек)», — указывает Козлов.
Удельный вес некоторых этнических групп в составе населении Латвии,
на 1 января 2011 года:
Все возраста
60,5% — латыши
26,8% — русские
1,5% — национальность не выбрана или не указана (распространено у детей из смешанных семей)
Возраст 0-4 года
65,2% — латыши
12,7% — русские
19,4% — национальность не выбрана или не указана.
На 1 января 2018 года:
Все возраста
62,2% — латыши
25,2% — русские
2,3% — национальность не выбрана или не указана
Возраст 0-4 года
72,8% — латыши
15,7% — русские
8,2% — национальность не выбрана или не указана.
(Данные ЦСУ)
Он отмечает, что для русского населения всех стран, ситуацию в которых анализировали, характерна естественная убыль: она зависит не только от рождаемости и смертности, но и возраста — для пожилого населения характерно сокращение рождаемости и рост смертности.
После распада СССР в рассматриваемых странах — в том числе и в Латвии — сократился приток молодого населения, «относительно быстрое старение русской диаспоры в Прибалтике началось с 1990-х годов».
Козлов делает вывод, что русские женщины рожают меньше, чем представительницы титульного населения, а смертность у взрослых русских выше.
«В Латвии доля русских среди всех рождений составляет около 16% (до недавнего времени было менее 12%), а среди всех смертей около 31%. Однако различия могут быть не столь существенными из-за большого числа рождений в смешанных браках», — добавляет он.
Как указывает Козлов, в Латвии и Эстонии у местного населения рождаемость была более или менее стабильной с 1920-х. У русских же сперва рождаемость была выше, но после повторила путь «большинства народов России»: на одну женщину детей стало меньше, чем необходимо для воспроизводства населения — и меньше, чем у народов Северной Европы, в том числе латышей и эстонцев.
«Также к особенностям репродуктивного поведения русского населения относятся более ранние браки, меньшая доля рождений в незарегистрированных браках, большая вероятность родить первого ребенка, но существенно более низкая вероятность (даже для смешанных союзов) рождения вторых и третьих детей (во многом эти очередности и определяют разрыв в современной рождаемости в пользу народов Прибалтики)»
Ученый пишет, что однозначных выводов нельзя сделать и по поводу селективной миграции — например, как к рождению детей относятся русские, уехавшие из анализируемых стран и оставшиеся в них. Остаться могли более «ассимилированные», значит, уровень рождаемости этой группы населения будет приближаться к тому же показателю у коренных жителей.
Если же остались маргиналы — из-за пассивности или отсутствия альтернатив — то предположения о росте рождаемости и большей ассимиляции могут оказаться неверными.
Кроме того, Козлов связывает «парадокс низкой продолжительности жизни» русских с употреблением алкоголя. «... в этих странах [Латвии и Эстонии] социально-экономический кризис в большей степени затронул русских и русскоязычных, так как они были заняты в основном на крупных государственных предприятиях, остановившихся из-за экономических проблем.
Многие не знали местного языка и не могли интегрироваться в изменяющийся социум. Это вело к увеличению стресса и, как следствие, злоупотреблению алкоголем и росту смертности, особенно среди трудоспособного населения»
«Несмотря на все еще относительно большое представительство русского и родившегося в России населения в странах бывшего СССР, в перспективе оно будет только сокращаться. И хотя в настоящий момент «шоковые» факторы, имевшие место в 1990-е годы, практически нивелированы — даже простого воспроизводства русской диаспоры ожидать не приходится. В странах Прибалтики это приводит к очень медленному сокращению ее доли в общем составе населения», — делает вывод Козлов.
