Евровыборы
ЧМ по хоккею 2024
Видео
-Захар, если говорить о Ваших литературных вещах, не самых ранних, то две последние книги так или иначе посвящены Донбассу. Вы сегодня живете с ощущением войны или нет?
Нет, не живу. Живу с некоторым удивлением, что это было со мной. У меня висят на стенах портреты товарищей, которые погибли. Буквально сегодня опять пришли вести от моих ребят, что там шесть раненых. А у меня ощущение, что этого не было со мной, и сейчас я не могу никак уже к этому подключиться. Я давно уже не был в Донецке и на Донбассе и честно признаюсь, что то, что раньше проходило через меня как ток, сейчас кажется очень далекими событиями.
-Как Вы охарактеризуете то, что сегодня происходит в России?
У меня нормальные эмоциональные ощущения от страны. Плюс-минус Россия находится в том же состоянии, в котором находилась всегда – в XVII веке, в IX веке или в XIX-м. Я ничего не вижу катастрофического. Я нашел даже в этом некоторую увлекательность, потому что внешние вызовы и внутреннее противостояние абсолютно идентичны тому, что было в 1914-ом году, в 1811-ом году или в 1703-м.
-То есть Вы считаете, что Россия сегодня имеет ресурсы справиться с внешним давлением?
Никогда особенно не имела каких-то ресурсов, но как-то справлялась. Какие-то ресурсы есть, но они иррациональные (смеется).
«Психоз – это форма жизни современного человека»
-Когда в 2014-ом году открыли ящик санкций, было много людей, которые кричали: «Больше санкций!» Санкции – это всегда разговор про бедность. Довольно глупо желать другому бедности, потому что, если кругом бедность, то ты либо не можешь считать себя в полной безопасности, либо богатым. Как Вы оцениваете способность общества сегодня противостоять технологиям массового психоза, который организуется из ничего?
Человеку всегда было сложно противостоять массовому психозу, даже самым сложносочиненным людям. Люди – социальные животные. Они всегда подвержены тем или иным психозам. Даже если не подвержены, реагируя на психоз, они так или иначе становятся соучастниками психоза. Есть патриотический психоз, есть либеральный психоз, санкционный или антисанкционный психоз. Мы в них так или иначе находимся.
У меня есть достаточно простая возможность все выявлять, потому что я работаю и стараюсь жить в деревне, где пишу свои книги. Там нет ни телевидения, ни интернета – вообще ничего. Я выезжаю туда и отключаюсь от всего. И могу дней десять или пятнадцать там находиться, иногда месяц. Возвращаясь обратно, понимаю, что, если бы я был все время внутри социума, я бы написал еще двести постов, был бы какой-то хайп, я бы с кем-то сражался, кому-то откусил бы голову, хлестала бы кровь… Меня не было, ничего этого не произошло, и все осталось на том же самом месте. Если любого из нас выключить на десять лет, а потом обратно включить, то плюс-минус мы попадем обратно в ту же самую ситуацию. В этом есть и плюсы, и минусы.
Противостоять сложно, но, может, и не надо? Если человеку комфортно находиться в постоянно взвинченном состоянии... А чем он еще будет заниматься?! Вот сидит старый замечательный Эдуард Лимонов, пишет каждый день посты на политические темы… Если его отключить от этого, что он будет делать еще?! И люди тоже едят, смотрят дурацкие мыльные сериалы, слушают новости… Это насыщает их какой-то бодростью – такой кровоток. Психоз – это форма жизни современного человека.
-В 2015-ом году Институт социально-экономических и политических исследований назвал Вас пятым перспективным политиком России. Недавно Вы в своем интервью сказали, что политики – это те люди, которые вынуждены убивать в себе человеческое. Как Вы относитесь к этой сфере деятельности?
С интересом, потому что я уже убил в себе часть человеческого. На меня недавно жена поглядела скептическим взглядом и сказала: «Твой идеализм уже закончился. Тебе пора в политику переходить. Всю ту жизнь, которую ты принес в этот мир, ты изжевал. Жизнь все в тебе испепелила». Как Есенин: «Кто сгорел, тот уж гореть не может!» Самое идеальное состояние для того, чтобы политикой заниматься.
Конечно, я буду заниматься политикой. Я ей занимаюсь. Это не вопрос приоритетов или личных перспектив. Но я хочу, чтобы за мной стояли люди, которые не дадут сделать новый Майдан. Я против Майдана.
Господень мир так устроен. Всегда есть наказание за идеализм. Это неизбежное наказание. Люди решают, что на Земле возможно царство Божие, и устраивают Великую Октябрьскую революцию. Но потом то, что начиналось как великое свершение в мире, воспроизводится как трагифарс. Бесконечные оранжевые революции, которые повергают целые страны в безобразие. У них нет идеи как таковой – они просто повергают все в хаос.
У России нет эффективной политики в отношении прибалтийских соотечественников
-То, что произошло в Украине и встревожило Россию, на самом деле уже 30 лет происходит в Прибалтике. За все эти годы со стороны России не было никакого эффективного шага. Он вообще возможен в отношении соотечественников, которые чувствуют и прибалтийскую страну своей родиной, и Россию одновременно. Потому что там их культура, а здесь их земля.
Были эффективные шаги. Они эффективно посадили нацболов, которые направлялись на захват башни Святого Петра в Ригу. Их наши спецслужбы слили и сработали в спарке с прибалтийскими спецслужбами. Очень эффективно отработали – все прослушали и передали коллегам (смеется)! Большего бл****ва, чем творилось в 90-е и начале нулевых, и представить невозможно.
Сейчас, если им сказать вот это, они скажут: «Нет, это вообще было не про нас! Ребята, мы все понимаем, вы хорошо работали!» Тем не менее тогда все это выглядело совершенно безобразным образом, потому что в России царила стопроцентная антигосударственность. Это было не российское государство. Просто сила инерции российского государства столь огромна, что она протащила эту страну еще какое-то время. Какая Прибалтика?! Они сдали все, что вообще можно было сдать! Я не знаю, как вообще честные люди – офицеры спецслужб и представители любых ведомств – не перестрелялись все в те годы. Потому что то, что происходило, просто не подлежит описанию.
Конечно, в этом смысле еще поразительна российская либеральная интеллигенция. Мы ведь действительно наблюдали за тем, что происходило, мы туда выезжали, мои браться сидели в тюрьмах – Илюшка Шамазов, Серега Соловей – все персонажи моего романа «Санька». Все там побывали, все там хорошо получили по зубам и посидели разное количество времени. Никакой реакции нашей интеллигенции! Можно было собрать всех русских в один большой вагон и вывезти на край какой-нибудь прибалтийской страны. И никто из либеральной интеллигенции ничего бы не сказал!
-У Вас есть решение этой проблемы?
Нет у меня решения никакого. Если воспринимать это как вызов сегодняшней власти, я не знаю, какое решение у этой проблемы. Если бы на уровне риторики мы себя вели чуть более агрессивно, меня, конечно, это бы порадовало. Но за риторикой должна быть какая-то практика. Мы помним, что, когда все эти процессы начались на территории Донбасса, Харькова и прочих украинских регионов, было очень жесткое заявление о том, что мы не позволим унижать русскоязычных граждан Украины. И если к ним будут применены воздействия на уровне военной силы, то мы найдем способ вам ответить. Такие были заявления. А потом, когда это началось, в силу разных обстоятельств не всегда происходило то, что было на уровне риторики.
Но, допустим, сейчас Россия будет по поводу Прибалтики делать жесткие заявления. Если вы примете очередной античеловеческий закон, оскорбляющий наше население или наши памятники, то мы вам устроим! И вдруг колоссальное количество населения любой прибалтийской страны скажет: «Не, нам это не надо! Мы не собираемся брать в руки оружие и воевать за свою свободу. Да, паспорта отобрали, русские школы закрыли, но мы нормально жили».
Я не знаю, где консенсус между желанием русскоязычного населения Прибалтики, чтобы этого не происходило, и между возможностями российской власти. Это должна быть очень умно продуманная стратегия. На уровне культурном, на уровне социальном, дипломатическом, политическом и, наконец, на уровне военном. Я не знаю, придумана она или нет. Даже не очень представляю, как она должна выглядеть. Про Крым она точно была придумана.
«Я был заместителем командира спецназа армии ДНР»
-В интервью Алексею Пивоварову Вы сказали фразу, которую потом растиражировали: «Я командовал в Донбассе батальоном, который убил много людей». Телекритик Инна Петровская расценила это как признание в массовых убийствах. Что бы Вы ответили ей и тем, кто так думает?
Это достаточно нелепый разговор. Я констатировал факт достаточно очевидный. Что в течение года и восьми месяцев я был заместителем командира батальона спецназа армии ДНР, который стоял на позиции в районе Пантелеймоновки, Семеновки, Стылы, горы «Дерзкая» и все это время почти ежедневно куда-то стрелял из разного вида оружия и периодически в кого-то попадал. Я просто сказал, что это происходило, и я за это несу ответственность. И все взмахнули ручками и зашелестели листочками! В чем проблема-то?! Все знали, что я там служу. Они думали, чем я занимаюсь?! Этим и занимаюсь! Я же не сказал, что там был случай, когда мы захватили в плен 50 человек, и я приказал их всех распилить на части и закатать в бочки! Ну бред! С той стороны стояли люди, там тоже служит много украинских писателей. Они тоже служат, стреляют в эту сторону из ружей. Оперный певец – Василий Слипак – приехал, из пулемета стрелял – снайпер его «прибрал»…
Была Чеченская кампания, с той стороны тоже были ребята, которые пели песни, сочиняли. И с этой стороны были разные люди. На Афганской войне был писатель Олег Ярмаков. Все друг в друга чем-то стреляют – на войне больше ничего другого не происходит. Люди курят, пьют, смеются, ругаются матом, ищут деньги на закупки – и опять друг в друга стреляют.
Инна Петровская спрашивает, почему я приплел Бестужева-Марлинского?! Потому что знаю, кто такой Бестужев-Марлинский. Знаю, как он писал в записках, что «мы заехали, сожгли 15 селений, отрубили всем головы и повтыкали эти головы на колья вокруг селения». В отличие от Петровской, я много знаю про русскую литературу, кто и чем занимался! Тут никто ничем не гордится и не хвалится! Я просто сидел и Пивоварову в грусти сказал, что такие вещи происходили, и я живу и думаю, каким образом буду за это расплачиваться.
-Назовете три плохие черты России, с которыми невозможно мириться?
Много чести будет, если я начну поименно всех называть. Я не думаю об этом. Уровень коррупции – это вообще одна из форм жизни россиян. Я только что присутствовал при большом разговоре про медицину. И все говорят: «Медики – это люди, которые должны идти на свою профессию, как на костер!» А все остальные? Вот медики должны, с медиков спрос, а с водителей маршруток, с портных, с артистов никакого спросу! Давайте со всех будет спрос. И мы вдруг выясним, что везде есть разнообразные схемы и формы взаимопомощи.
Мне не нравится вывоз денег за границу. Мне не нравится, что наши сверхбогатые люди находятся за пределами страны, что их дети, собаки и жены живут в Ницце. Мне не симпатична эта штука. Я бы каким-то образом привинтил их. Мне не нравятся сверхбогатые люди – среди них, наверное, есть харизматичные люди, но в целом как они распоряжаются деньгами мне не симпатично. Я заранее прошу у них всех прощения, но я радею о том государстве, которое однажды их аккуратно прикрутит.
-Но какая разница, кто будет коррумпировать: богатые чиновников или чиновники друг друга?
Я говорю не о чиновниках, а о государстве. Государство при всем желании не может воровать больше, чем каждый отдельный человек. Государству будет сложно вывозить столько денег, сколько вывозят отдельно взятые персонажи списка Forbes.
-Конформизм – зло?
Да нет, как и любое качество. Конформизм, амбиции, агрессия, милосердие – в правильной кулинарии все правильно работает. Почему надо все время находиться в состоянии комфорта или в состоянии конфликта со своим государством? Находиться в конфликте со своей женой или с родителями – что в этом хорошего?! Весь мир – зло. Везде тяжело!
Полностью интервью:
